Сумеречно было в дорожных пролетах между склонами, но все равно видно, что много жителей, и булыжник и деревья старинные, а потому так и думалось, что выедут сейчас из-за поворота витязи конные – и шарахнется в сторону грузовик наш, уступая им дорогу. Но ничего такого не происходило, только женщины в светлых платьях дорогу пересекали, а потом повыскакивали кое-где дома-коробки, и выехали мы на площадь. Грузовик остановился.
– Вон, гостиница, – показал шофер. – Вон, на той улице, второй, что ли, дом.
Спрыгнул я на пыльную площадь, принял поданный из кузова велосипед, расплатился с шофером и огляделся. Площадь, хотя и мощенная плиткой, была какая-то неметеная, остановились мы у дощатого сарая. Шофер приглушил мотор.
Новгород-Северский
Жизнь города, как и жизнь человека, имеет свои взлеты, падения. И как по лицу человека можно многое понять о его жизни, так и лицо города свидетельствует о его настоящем и прошлом. Тут главное – непредвзятость. Кто-то очень много может говорить о своих мнимых достоинствах или недостатках, стараясь, чтобы его собственный взгляд на себя стал и вашим, но сама интонация его голоса, блеск глаз, не зависящий от его воли, нечаянные жесты, гримасы, черты его лица и морщины выдают его с головой.
Город – существо совсем другого порядка, он искренен по природе, и только люди, населяющие его, пытаются наделить его своими предвзятостями…
Бодро оглядываясь, ведя велосипед «под уздцы», направился я в сторону, показанную шофером, заранее все же готовя себя к тому, что свободных мест в гостинице может не оказаться. В сумерках уже светились окна большого дома на той стороне неширокой площади, и красными неоновыми буквами горела вывеска: «Ресторан».
В одном из совсем обычных, недавно построенных, двух – или трехэтажных кирпичных домов располагалась гостиница. Оставив велосипед на улице, наскоро отряхнувшись от пыли, я вошел. Дежурный администратор-женщина, сидевшая за перегородкой, на мой бодрый вопрос спокойно ответила, что мест у них нет. Не растерявшись, я в том же бодром стиле протянул паспорт, сказал, что еду из Москвы с велосипедом, только что вот из Гремяча, и у меня хоть такая просьба: оставить велосипед. Пока я ужинать буду. А там, к ночи, может, и место освободится? Не знаю, что сыграло – упоминание ли о Москве и доказательство – московский паспорт, бодрый ли мой тон, – но только женщина вышла из-за перегородки, показала, где можно поставить велосипед – какое-то маленькое складское помещеньице, – и сказала, что поужинать можно в ресторане напротив.
Я поднялся на второй этаж дома с неоновой вывеской, помыл руки в туалете и сел за чистый белый столик с чувством уважения к самому себе.
За каждым столиком кто-нибудь сидел, напротив меня плохо выбритый мужчина с озабоченным лицом читал газету. Я подробно ознакомился с шикарным меню, наметил содержание своего заслуженного ужина и огляделся по сторонам. Компания молодых людей в белых рубашках громко обсуждала проведенный день, жалуясь на жару, единственная на весь зал молоденькая официантка порхала вокруг них, не обращая на нас ровно никакого внимания. Приблизительно через полчаса появилась вторая официантка, с жутко занятым видом она принялась брать заказ у столика в другом конце зала – взяла и скрылась. Мой сосед чертыхнулся и пересел на одно из свободных мест поближе к тому концу. Я последовал его примеру.
Теперь за одним со мной столиком сидели три парня. По репликам, которые они время от времени бросали друг другу, я понял, что они – молодые специалисты, попавшие сюда на одно из предприятий по распределению. Наконец жутко занятая официантка остановилась около нашего стола. С умопомрачительной скоростью записав заказы ребят – по сто пятьдесят и по бифштексу, – она хотела уйти, однако я, улыбаясь, остановил ее, сказав, что мне, между прочим, тоже требуется кое-что.
– Что вам? – быстро сказала она, глядя по сторонам с таким видом, словно кроме меня у нее еще по крайней мере сотня клиентов.
– Салат, шницель, рагу, сметана, компот, – одним духом выпалил я, стараясь попасть в ее ритм.
– Нету, – отпарировала она и сделала молниеносную попытку уйти.
– Пиво, – нашелся я тоже молниеносно, и это на миг удержало ее у стола; она лихо поставила какую-то закорючку в блокноте.
Выиграв этот миг, я не менее находчиво добавил:
– Бифштекс.
Опять закорючка.
– Что еще есть? – выдохнул я, чувствуя, что пока держусь.
– Ничего. Хлеб, – отрезала она, спокойно оставив меня позади.
– Значит, хлеб. Побольше, – сделал я отчаянную попытку догнать, однако увидел лишь ее мелькнувшую вдалеке спину.
Все это длилось какой-то необыкновенно короткий отрезок времени, и теперь можно было перевести дух.
– А ты откуда приехал-то? – добродушно спросил меня один из ребят.
– Из Москвы.
– В командировку? – Все трое смотрели на меня оценивающе.
– Нет, так просто. Путешествую. На велосипеде.
То ли не поверили, то ли посчитали меня за какого-то непонятного чудака, но больше вопросов не последовало. Они вяло продолжали переговариваться о чем-то своем.
Прошло минут двадцать. Я почувствовал, что если почему-либо бифштекса не окажется тоже, то от голодной слабости мне вряд ли удастся встать со стула.
Внезапно на нашем столе появились три графинчика с водкой и несколько бутылок пива, одна моя. Вскоре принесли и стаканы. Прохладная терпкая жидкость придала сил. А тут и бифштексы подоспели.
Повеселев, я спросил у добродушного парня:
– Как до Чернигова-то дорога, не скажете?
– Хорошая дорога, шоссе. Новая, – ответил он и, внимательно посмотрев на меня, добавил: – Так ты что, правда на велосипеде, что ль?
– Ну, конечно, правда.
– От самой Москвы?
– Почти. От Серпухова – там сто километров на электричке.
– Во дает!
На ребят явно подействовало содержимое графинчиков, и теперь они с интересом расспрашивали меня, но, узнав, что еду я совсем один, опять с недоверием умолкли.
Я медлил со своим пивом, стараясь приглядеться к посетителям ресторана, поймать те трудноуловимые искры, которые гораздо больше могут сказать о городе, чем самые эффектные достопримечательности.
Добродушный парень, взявший еще водки и коньяка, пытался угостить меня, желая сделать приятное, заплетающимся языком принялся рассказывать, какие у них здесь красивые места на Десне, какая рыбалка хорошая – «особенно если сеточка есть». Потом вдруг доверительно пожаловался на свою жену… Я спросил его, открыт ли собор и есть ли какие-нибудь древние памятники – что вообще стоит посмотреть?
– Есть с-собор!… Б-бальшой с-собор, аг-ромный! А еще Алекссандра Невского м-могила есть, т-там на горе, погляди. На Д-десну с-сходи, не забудь… – говорил он заплетающимся языком, порядком уже опьянев, потом вдруг затянул песню.
Быстрая официантка носилась все с тем же жутко занятым видом, отрешенным от этой вот посконной, жутко надоевшей ей действительности, и не мигнув глазом поставила на наш столик новый полный графинчик, несмотря на то что соседи мои были уже вполне не в себе.
Почему-то совершенно спокойным я шел в гостиницу, как будто номер уже давно ждал меня. А он и на самом деле ждал. И не в коридоре определила мне койку дежурная, как было обещано, – «если будет, то в коридоре», – а в самом что ни на есть номере, чистом, хотя и похожем чем-то на палату больницы. В коридоре действительно сплошь стояли диваны и койки, на которых уже пристраивались на ночь постояльцы – не только мужчины, но и женщины, и даже одна девочка лет пяти, и совсем маленький мальчик.
В «палате» было что-нибудь коек восемь, из них три или четыре свободных, я выбрал ту, которая была ближе к окну.
Большой номер гостиницы похож на вагон поезда – так же, как и в вагоне, каждый несет в себе движение свое собственное. Находясь в этой вполне неподвижной комнате, он как бы продолжает ехать, глядя на людей, оказавшихся по соседству, как на случайных спутников, и молчание каждого наполнено шумом колес и мельканием заоконных пейзажей, без задержки проносящихся мимо. И даже когда человек здесь разговаривает с вами, на лице его сохраняется несколько отрешенное выражение, словно он все еще прислушивается к колесному шуму и краем глаза ловит мелькающие в окне картины.
Благодушие дальнего путешественника, может быть, тем и объясняется, что он ни к чему не приглядывается слишком внимательно, ни к чему не относится с чрезмерной серьезностью и принимает жизнь такою, какая она есть, со всеми ее достоинствами и недостатками.
Но вот именно эти достоинства и недостатки окружающей жизни выступают в путешествии особенно рельефно – в сравнении. И сплошь да рядом совсем немного нужно, чтобы определить настрой, характер жизни людей в том месте, мимо которого проезжаешь.
Да, конечно, день был длинный и устал я здорово, но боюсь все же, что не усталостью объясняется мое настроение. Ведь еще подъезжая на грузовике, мыслил я, что, при удаче с гостиницей и ужином, обязательно похожу еще сегодня по улицам города и, может быть, даже по традиции искупаюсь в Десне. И, вымывшись у раковины почти что с головы до ног, – благо, что посетители заходили редко, – почувствовав незамедлительно бодрую свежесть, я даже вышел в ночной теплый мрак, пересек площадь, полюбовался звездами, которые высыпали в изобилии.
Уличного освещения в городе практически не было. Даже здесь, в центре. Люди ходили, словно тени, и это напоминало, конечно, старину, когда об электричестве и не слыхивали, но почему-то совсем не приходило в голову, что можно встретить рыцаря, выезжающего на скакуне из-за поворота. Редкие прохожие опасливо оглядывались – совсем не по-рыцарски…
Настроение, возникшее в ресторане, заметно усилилось. Не пробродив и получаса, я вернулся в гостиницу. В коридоре, на всех раскладушках и диванах, уже спали, на одном из диванов – мама с маленьким мальчиком, а рядом, на раскладушке, – девочка. Идти нужно было осторожно, лавируя, чтобы не задеть. Я подумал о том, как мне повезло: от привычки к свежему воздуху, я вряд ли смог бы как следует уснуть в этой немыслимой духоте. Но как же они-то?…