С позволения еще отчаянно цеплявшегося за войну Карла XII в 1714 году семья Лещинских переехала в княжество Цвайбрюккен, которое шведский король предоставил Станиславу во владение. В попытках отвлечься и жить дальше, Лещинский занялся перестройкой и украшением своей резиденции, а также пригласил французскую театральную труппу, которая стала называться «Театр Его Милости Короля Польского». Но жизнь его семьи в Цвайбрюккене была омрачена двумя тяжелыми обстоятельствами. В 1716 году саксонский офицер Лакруа совершил покушение на Лещинского, которого спас Станислав Понятовский – по иронии судьбы, отец последнего короля Польши Станислава II Августа Понятовского. А в 1717 году скончалась любимая дочь Станислава Анна, отличавшаяся не только красотой, но и выдающимся интеллектом.
После гибели в 1718 году своего покровителя – шведского короля – Лещинский был вынужден покинуть свое княжество и просить герцога Лотарингии Леопольда I об убежище, после чего с разрешения Регента Франции герцога Филиппа Орлеанского поселился в Виссембурге (Висамбуре) в Эльзасе, где он проживал с 1719 по 1725 год. Приняли Станислава по-королевски – его супруга Катаржина обрела штат фрейлин во главе с графиней де Линаж, а он сам – полк кавалерии, выполнявший функции его гвардии. При дворе Лещинских также пребывали поляки – два иезуита, воевода Михал Тарло и маршалок Станислав Мешек.
У Станислава еще оставался шанс вернуться в Варшаву и после смерти Карла XII, которая не повлияла на нейтральное отношение к нему русского царя. Недовольный поведением Августа Сильного, Петр через своего посланника Г. Ф. Долгорукого в 1719 году вел активную переписку с анти-королевской партией в Великом княжестве Литовском. В одном из своих писем Петр отмечал: «Не видим мы никакой от него (Лещинского – Л. И.) себе опасности», поскольку «протектор оного король швецкой уже умер». Исчезновение шведской угрозы открывало для Станислава путь к трону с согласия и при поддержке российского государя. Он не стал упускать свой шанс и вступил в переписку с Меншиковым, отправляя в Россию курьера за курьером. Однако Ништадский мирный договор, отразив изменение политической ситуации, ни словом не упомянул о Лещинском.
Скоро судьба улыбнулась поверженному скитальцу – в 1725 году его дочь Мария стала невестой юного французского короля Людовика XV. После свадьбы Станислав с Катаржиной перебрались в замок Шамбор – самый величественный из замков Луары[195].
Давняя опека Лещинского Францией органично вписывалась в русло дипломатии Версаля. Еще во время войны за Испанское наследство послы Людовика XIV стремились склонить на свою сторону шведов, чтобы с их помощью восстановить былое преобладание Франции на континенте. Тем не менее в своих стараниях разрушить тонкую стену, пока еще отделявшую конфликты на западе и на востоке, Франция обращала внимание не только на Швецию, но и на Россию. В рамках дипломатической практики французской внешней политики XVII–XVIII веков – «Восточного барьера» Версаль стремился поддерживать связи со странами, находившимися на периферии Вестфальской системы – Швецией, Польшей, Османской империей. В XVII веке это позволяло обезопасить Францию от войны с австрийскими и испанскими Габсбургами, а в веке Просвещения ее Департамент иностранных дел обратил внимание на Россию, в частности, на ее политику в Речи Посполитой. Как писал Вольтер в предисловии к «Истории Российской империи при Петре Великом» (1759–1763), для Европы открытие России в XVIII веке было сопоставимо с открытием Америки.
Поэтому еще в Альтранштедте французский представитель Безенваль, стараясь добиться посредничества Швеции на Западе, пристально наблюдал за поведением русских послов. Возможность вступления Петра в Великий союз вынудила тогда Версаль направить Порту и крымских татар против России. Параллельно французская дипломатия старалась навязать свое посредничество в русско-шведском конфликте с условием – чтобы иметь мир со Швецией, Россия должна признать Лещинского, а следовательно, и шведские завоевания в Польше[196]. Теперь же, после падения Шведской империи и отречения второго польского короля, Версаль просто был обязан предоставить ему достойное убежище. И, как будет видно из дальнейших событий, рассматривал его фигуру как козырную карту в европейской политической игре.
Брак между Людовиком XV и Марией Лещинской состоялся, когда жениху было 15 лет, а невесте – уже 22 года. Восьмилетней испанской инфанте Марии-Анне-Виктории, с которой Людовик XV обручился в 1722 году, было еще рано выходить замуж. В окружении короля опасались, что он умрет без потомков, поэтому надо было быстро найти жену, которая могла бы ему быстро родить сына. Департамент иностранных дел выбрал 99 европейских незамужних принцесс, из числа которых реально на французский престол могли претендовать лишь семнадцать.
Когда портрет Марии Лещинской был представлен королю, Людовик не смог скрыть своего восхищения, и объявил Совету, что женится на полячке. Считается, что кандидатура дочери уже не правящего монарха была выбрана для того, чтобы не втянуть Францию через брак в какую-либо политическую коалицию. С другой стороны, распространена точка зрения, что этот союз устроили Луи IV герцог де Бурбон-Конде, который после смерти Регента Филиппа Орлеанского в 1723 году стал первым министром короля, и его возлюбленная маркиза де При с целью сохранить и упрочить свое влияние. Маркиза внушила герцогу мысль расстроить женитьбу короля на инфанте в пользу более зрелой супруги и отправила художника Пьера Робера в Виссембург написать портрет Марии. Когда художник отослал холст во Францию, семья Лещинских с трепетом стала ожидать приговора министра.
Станислав был удивлен и восхищен честью, не соответствующей значению его дома, и давал дочери такие советы: «Отвечайте на упования короля полным вниманием к его персоне, абсолютным повиновением его желаниям, доверием к его чувствам и вашей природной добротой к его стремлениям. Старайтесь всем сердцем угодить ему, повинуйтесь со всем удовольствием, избегайте того, что может доставить ему малейшее огорчение, и пусть единственным объектом ваших забот станет его драгоценная жизнь, его слава и его интересы»[197]. Станислав рассуждал как частный и честный человек, а герцог Бурбон-Конде и маркиза де При надеялись иметь от Марии куда больше, чем почтительность к супругу, рассчитывая, что она окажется в их власти, и через нее они станут влиять на короля.
Еще до бракосочетания при французском дворе мало кто был доволен выбором невесты Людовика XV. Начались интриги: говорили, что она страдает падучей болезнью, что у нее на руке некрасивый шрам от раны, и что она питает слабость к еретическим религиозным идеям. Из Версаля в Виссембург даже отправили доктора для освидетельствования невесты, а духовника Марии основательно расспросили насчет ее набожности. Только после этого 15 августа 1725 года состоялся брак по доверенности, а официальная свадебная церемония была проведена 4 сентября 1725 года в Королевской часовне Версальского дворца (по другим данным – в часовне Фонтенбло). Она была столь продолжительной, что невеста потеряла сознание. После свадьбы кроткая и благочестивая молодая королева с умеренным честолюбием столкнулась с запугиванием со стороны герцога Бурбон-Конде и маркизы де При, с огорчением и изумлением наблюдая другую сторону ее возвышения. Впрочем, это длилось недолго – в 1726 году герцог был удален от дел[198].
Несмотря на эти неприятности, брак поначалу был счастливым. На следующий день после свадьбы герцог де Бурбон-Конде написал Станиславу Лещинскому: «…королева бесконечно мила королю; это не придворная лесть. Да позволено мне будет довести до сведения Вашего Величества, что король, приняв участие в развлечениях и фейерверке, отправился в спальню королевы. Ночью он семь раз доказал ей свою нежность. Как только король изволил встать, он послал доверенное лицо, и оно мне это и передало. Когда я вошел к королю, он сам повторил мне переданное, описывая удовольствие, доставленное ему королевой»[199]. Восхитительный медовый месяц пятнадцатилетнего Людовика XV продолжался целых три месяца. Король каждый вечер отправлялся на половину своей жены и наслаждался ее обществом. При этом не только Людовик был очарован прелестями королевы, но и Мария отвечала ему безграничной страстью. Она писала отцу: «Никто никогда не любил так, как я его люблю…»[200]
Несмотря на то, что Мария воспитывалась в другой среде по сравнению с той, которая господствовала в Версале, она прекрасно исполняла роль королевы. Как и ее отец, она соединяла в себе живой интеллект с естественной склонностью к религиозности. Она подарила истории немало мудрых мыслей. Например, она так определила различие между милосердием короля и королевы: «Милосердие царей состоит в том, чтобы осуществлять правосудие; а правосудие цариц – в том, чтобы оказывать милосердие»[201]. А свою роль она понимала следующим образом: «Каждый ребенок знает: королева – это такая добрая, красивая, умная и благородная тетенька. Проходит время, и мы понимаем: королева может не быть доброй, умной или красивой. Но вот чего все же не отнять у любой королевы – это благородства…»[202]. Правда, Мария любила играть в карты и проигрывала.
Она беременела 13 раз, перенесла два выкидыша и родила Людовику 10 детей, один из которых умер сразу после рождения. В 1727 году на свет появились две девочки близнецы, через год – дочь, в 1729 году – дофин Луи-Фердинанд, затем Филипп, герцог Анжуйский (1730), мадемуазель Аделаида (1732), мадемуазель Виктория (1733), мадемуазель Софи (1734), мадемуазель Тереза Фелисите (1736) и мадемуазель Луиза Мари (1737). Но спустя время разница в возрасте и склонность короля к развлечениям и любовным похождениям разрушили их союз. К тому же уже с 1732 года королева испытывала вполне понятную усталость: «Что за жизнь! Все время спать с королем, быть беременной и рожать!» Чтобы несколько охладить слишком пылкого мужа, она, ссылаясь на свою всем известную набожность, решила прекратить любовные игры каждый раз, когда отмечался день какого-либо святого. А таких дней в календаре насчитывалось множество. Разумеется, Людовик был оскорблен и заявлением, и поведением своей супруги. В придворной жизни Версаля уже в третьем десятилетии века Просвещения Мария была оттеснена на второй план, а заметную роль при дворе и нередко в политике стали играть сменявшие друг друга молодые фаворитки Людовика XV. Но именно в эти годы дом Лещинских приобрел особую международную значимость.