1733–1735 годы были для Станислава временем поисков, нового обретения, защиты и одновременно утраты польской короны. Это наиболее известный и исследованный в литературе эпизод жизни Лещинского, когда политические противоречия и вооруженная борьба целого ряда европейских государств составили единое целое с приключенческим характером «мероприятия», главной действующей фигурой которого он стал.
Вечером 11 сентября 1733 года на широком поле под Варшавой, где собралось до 60 тысяч шляхты на конях, под проливным дождем в течение 8 часов первое лицо в Речи Посполитой после смерти короля примас – архиепископ Гнезненский Теодор Анджей Потоцкий – объезжал ряды блиставших доспехами и гремящих оружием всадников, громкими криками выражавших свою волю. Большинством голосов был избран Станислав Лещинский. Примас торжественно произнес: «Так как Царю царей было угодно, чтобы все голоса единодушно были за Станислава Лещинского, я провозгласил его королем Польским, великим князем Литовским и государем всех областей, принадлежащих этому королевству…»[203]. Такой выбор не был делом случая – все тщательно готовилось заранее.
1 февраля 1733 года скончался Август II Сильный. После смерти короля первым лицом в Речи Посполитой становился архиепископ Гнезненский, а Потоцкий являлся приверженцем Лещинского. 27 апреля – 23 мая того же года примас созвал в Варшаве Конвокационный сейм, провозгласивший исключение иностранных кандидатов на польский трон. Сейм постановил, что будущий король должен быть из природных поляков – Пястов. В официальной пропаганде Станислав Лещинский стал символом сарматских свобод, которые стремился подавить Август II[204]. Предстояли, в сущности, последние свободные выборы польского короля в истории.
Вопрос о новом короле Речи Посполитой обсуждался правительствами европейских стран еще задолго до смерти Августа II. В 1728 году на Конгрессе в Суассоне глава правительства Людовика XV кардинал де Флери ввиду болезни Августа Сильного предложил шведам договориться с Веникобританией и Нидерландами о поддержке кандидатуры Станислава Лещинского в качестве нового короля Польши. Стокгольм поддержал Версаль и согласился оказывать финансовую поддержку этому предприятию. Кроме того, Швеция заявила о готовности оказать Лещинскому и вооруженную помощь, и в июле 1729 года подписала мир с Саксонией, а в октябре 1732 года – с Речью Посполитой. Оба договора были заключены без участия русских посредников и давали французской и шведской дипломатии возможность усилить позиции Лещинского в Польше.
Вместе с тем это столь долго ожидаемое событие сильно взбудоражило континент и одновременно стало для европейских держав сигналом к действию. Согласно донесению императрице Анне Иоанновне русского посланника в Вене Ланчинского, «По отпуске последней моей реляции под № 6-м прибыл сюды курьер от цесарского посла графа Вильчека из Варшавы, а имянно третьяго дня в исходе 9-го часа поутру, с ведомостью о с мерти короля Польского, и тот час Его Цесарское Величество призвал к себе главнейших министров, с которыми о том прилучае говорить изволил. А вчерашняго дня была у принца Евгения конференция, в которой, как мне с здешней стороны сообщено, положили на мере ко двору Вашего Императорского Величества и на Берлин отправить курьера с депешем в той силе, чтоб все три двора старались Станислава Лещинского от польского престола отлучить, да в короли произвести всем трем державам угодного, чего ради определяется здесь некоторая сумма денег к склонению польских вельмож»[205].
Исключением был Версаль. Никто еще кандидатуру vivente rege (выборы короля при жизни предыдущего) не готовил так долго и тщательно, как это делала в 1731–1732 годах французская дипломатия. Сама же идея продвижения Лещинского на польский престол возникла в Версале уже через несколько месяцев после свадьбы Людовика XV. Несмотря на то, что в 1726 году Россия присоединилась к Венскому альянсу, французская дипломатия вплоть до 1729 года допускала, что ее кандидат может рассчитывать на дружественный нейтралитет России. Ведь ни один союзный договор России 1720-х годов не содержал положения об отстранения Лещинского от элекции короля в Речи Посполитой, в отличие от наследника Августа Сильного. На мнение Петербурга о кандидатуре Лещинского влияли несколько факторов – неприятие Станислава Австрийским домом и Пруссией, присоединение Швеции в 1727 году к враждебному Венской лиге Ганноверскому союзу и, безусловно, нежелание потерять или делить влияние в Польше с Францией, связанной с кандидатом семейными узами.
Симпатии к Станиславу Версаль подкреплял большими суммами (было уплачено 3 миллиона ливров и куплена варшавская пресса) и обещаниями выгодных постов в будущем. Французскому послу маркизу Монти удалось склонить на сторону нужного кандидата влиятельные кланы Потоцких и Чарторыйских – ведь Потоцкие контролировали пограничные с Россией воеводства. Староста Варшавский граф Юзеф Потоцкий был воеводой Киевским, Антоний Потоцкий – воеводой Белзским. Родственниками Потоцких были воевода Русский Август Чарторыйский, староста Чигиринский Яблоновский, подскарбий великий коронный граф Франтишек Оссолинский, коронный региментарь граф Станислав Понятовский. Люблинскому воеводе Тарло за поддержку Станислава было обещано коронное гетманство. Юзеф Потоцкий также добивался этого места и, видя, что Тарло выговорил его у Франции, обратился к послу Вены, а коронный маршалок Мнишек хлопотал о польском престоле для себя у русского посла в Варшаве с 1733 года Карла-Густава Левенвольде. Интересы Франции в Польше и, соответственно, кандидатуру Лещинского поддерживали Испания, Королевство Сардиния, Швеция и Турция.
Так, будущий европейский конфликт начинался с торгов. Но ими, конечно, державы не ограничивались. Как уже упоминалось, в декабре 1732 года в Берлине между Россией, монархией Габсбургов и Пруссией был подписан трактат, по которому стороны обязывались сохранять внутреннее устройство Польши и не допускать на ее престол ставленника Франции. В качестве нового польского короля предлагалась кандидатура португальского принца Эммануэля. Но этот договор в действие так и не вступил: венский двор его не ратифицировал, да и португальский принц не имел никаких шансов на престол Польши – только партия единственного и законного сына и наследника Августа Сильного саксонского курфюрста Фридриха Августа могла реально противостоять Станиславу Лещинскому и его сторонникам. Россия, монархия Габсбургов (Австрия), а также Дания твердо стали на сторону саксонского курфюрста, который, в отличие от отца, признал 25 августа 1733 года императорский титул за Анной Иоанновной, а по получении польского престола обязался добиться его признания и в Речи Посполитой. Кроме того, он обещал не претендовать на Лифляндию и сохранить старый образ правления в Курляндии и Польше. По договору с Австрией от 17 июля 1733 года Фридрих Август отказался от прав на наследство Габсбургов и признал Прагматическую санкцию, разрешавшую наследование трона в Вене по женской линии.
Пруссия в разгоравшемся конфликте заняла нейтральную позицию, опасаясь усиления влияния России и Австрии в Европе и имея виды на часть польских земель[206]. В Берлине вели дипломатическую борьбу русский посол Ягужинский и французский посол маркиз Шетарди. В июле 1733 года Ягужинский так доносил из Берлина: «В дела польские сильным и явным образом вступить здесь склонности не видно… положение прусских земель необходимо требует нейтралитета в польских делах: здесь хорошо помнят, в каких беспокойствах были при владении короля Августа, а теперь требуют возведения курфирста саксонского на отцовский престол; цесарю в том находка, что сильную противную партию в деле наследства привлекает на свою сторону, но как же требовать от прусского короля помощи курфирсту без всякого за то вознаграждения? Здешнему двору нет причины ни помогать курфирсту, ни препятствовать Станиславу»[207]. При этом Ягужинский обращал внимание своего двора на то, что французскому министру оказывается в Берлине «большая ласка».
В вопросе о наследовании престола Речи Посполитой Великобритания и Нидерланды придерживались нейтралитета. Британский первый министр Роберт Уолпол избегал впутывать страну в европейские войны и старался беречь военные силы и финансовые средства для отражения возможных якобитских вторжений. The London Journal, ставший тогда рупором политики премьер-министра, четко выделил две главные силы, которые влияли на ход событий – русскую и французскую. Подробно освещая события накануне и во время войны за Польское наследство (1733–1735), британская пресса симпатий к Станиславу не проявляла. Позитивное отношение Лондона к Петербургу во время военных действий можно объяснить общим характером международных отношений века Просвещения, характеризовавшихся наличием одного из самых непримиримых противоречий – англо-французского конфликта. Так, летом 1733 года «Лондонский журнал» сообщал, что «нейтралы в Польше будут голосовать за любого, кроме короля Станислава…» и что русская армия генерала Ласси (при этом приведено довольно точное число солдат) «вступила в Литву и марширует в Польшу»[208].
Перед Людовиком XV стояла задача не только обеспечить Станиславу выигрыш на выборах, но и сделать так, чтобы он появился над Вислой раньше, чем его конкурент. Поэтому он отправил к польским берегам эскадру в составе девяти кораблей, трех фрегатов и корвета под командой графа де ля Люзерна. Официально считалось, что эскадра будет конвоировать корабль Le Fleuron, на борту которого будет находиться Станислав. Но в ночь с 27 на 28 августа в Бресте на Le Fleuron поднялся шевалье де Трианж в костюме претендента на польский трон, а сам Лещинский отправился в Польшу инкогнито и по суше уже 22 августа, за три дня до открытия Э