— Я себя чувствую идиоткой, — пожаловалась Маккензи. Она принимала какие-то сумасшедшие позы. Редакторы суетились вокруг нее. Они щупали ее виниловую юбку и старинную шаль с бахромой.
— Коринна! — позвала Корал редактора отдела макияжа. — Ты видишь ее макияж? Яркие кукольные тона. Обведены глаза, ресницы почти нарисованы на нижнем веке. Пусть кто-то принесет «Полароид»! Мне нужен такой типаж для апрельского выпуска! Поправьте ей волосы! Голова стала гораздо крупнее!
— Через минуту будет взрыв, — пробормотала редактор прямо в ухо Маккензи.
— Мне пора идти, — решила Маккензи, слезая со стула. — Я чувствую себя здесь, как зверь в зоопарке!
Она плыла из офиса «Дивайн» на облаке радости и счастья обратно по Мэдисон-авеню. Это было именно то, чего она всегда желала, не так ли? Внимания к себе, похвалы и поддержки… В данный момент все казалось таким простым. Эти редакторы аплодировали бы ей, даже если бы она надела себе на голову башмак! Или же изготовила свои наряды из газеты! Но неожиданно все могло пойти наперекосяк. Мир моды так капризен! А если они вдруг обнаружат, что король-то голый!?
Элистер был в магазине, он готовился к своей первой встрече с репортерами во время ленча. Она заметила его, когда он проверял, как расставлены цветы на хорошеньких розовых столиках.
Она пошла к нему мимо электриков и других рабочих. Он посмотрел на нее и улыбнулся.
— Прости меня за утренний инцидент. Как прошла встреча?
— Правда, что твой отец лорд? — ответила она ему вопросом на вопрос.
Он нахмурился, уставившись на цветы.
— Вот старая сука, ей нужно влезть во все! — бормотал он.
— Кто сука? — спросила она, подбоченясь. — Я или Корал?
— Конечно, она. О Мак!
Он повернулся к ней и крепко прижал ее к себе.
— Ты выведала мою семейную тайну.
— Только не говори мне, что ты — миллионер, а я тут тружусь, как рабочая лошадь!
Он расхохотался.
— О нет! Мое наследство не предполагает деньги. Прости, но это так! У нас есть несколько акров пашни и лугов и дом, где нельзя укрыться от сквозняков! Отец отказывается расстаться с ним. Когда он умрет, все перейдет к моему брату. Но когда умрет брат, мне достанутся только долги и головная боль. Ну как, ты потрясена?!
— Вот что…
Маккензи уставилась на него, она была разочарована и потрясена одновременно. Да, это несравнимо с тем, на что могла рассчитывать девушка из Бронкса, думала Маккензи. Если, конечно, они когда-нибудь поженятся!..
Великолепные отзывы прессы, которые получил «Голд!» за первую неделю работы, привели к тому, что магазин торговал без перерыва! Газеты заявили, что это первый бутик на Мэдисон-авеню с вполне доступными ценами. Сотни зевак покупали сережки, браслеты или помаду, и доллары непрекращающимся ручейком текли в кассу. Это не говоря о доходах от продажи одежды.
— Еще никто не видел подобного магазина, — хвастался Эйб Голдштайн, как будто осуществлялась его идея.
Маккензи ждала поздравлений от членов ее семейства, но так и не дождалась.
— Никто из них не похлопал меня по спине и не сказал: «Молодец, малышка!» — жаловалась она Элистеру.
Он пожал плечами и запел:
— «Я ничем не удовлетворен…»
Это была песня из репертуара Стоуна. Маккензи сказала ему, чтобы он заткнулся!
Эстер Голдштайн была единственным членом семьи, кто поддерживал и выслушивал Маккензи.
— Ты счастлива, радость моя? — спрашивала ее мать, внимательно вглядываясь в лицо дочери. Они сидели в гостиной Маккензи. Она просила мать, чтобы та заходила к ней всегда, когда бывала в городе, но Эстер редко пользовалась этим приглашением.
Маккензи застонала.
— Мамочка, не спрашивай меня, счастлива я или нет. — Она подала матери большую чашку чая. — У меня сразу же начинается депрессия, как это бывало дома. — Она помешала чай. — Мамусик, я счастлива на девяносто девять процентов. Мне кажется, что это совсем неплохо.
— А как насчет одного процента? — заботливо поинтересовалась Эстер.
— Ну, мама!
Маккензи присела на подлокотник кресла, в котором сидела мать, и крепко обняла ее.
— Я так скучаю по тебе!
— Ты оставила меня в обществе одних мужчин, — сказала Эстер. — Я тоже скучаю по моей дочери.
Она ласково обняла Маккензи. Та почувствовала знакомый запах крема для рук и мыла Юргенса и сразу вспомнила те дни, когда она бежала к своей мамочке с любой, даже самой маленькой, неприятностью.
— Мне нравится моя работа, я просто влюблена в свой новый магазин и довольна этой квартирой, — заявила Маккензи.
— Я что-то не слышу слов о том, что ты любишь своего… друга. Но ты же живешь с ним, как муж и жена.
Эстер внимательно смотрела на дочь.
— Ну вот, я все поняла! — воскликнула Маккензи. — Ты так смотришь на меня, что сразу ясно, что ты имеешь в виду: «Если бы только она образумилась и жила себе спокойно с хорошим евреем-дантистом!» Прости меня, мамуля, но Элистер не дантист!
— И, конечно, он не еврей, не так ли? — продолжала настаивать Эстер.
У Маккензи начиналась истерика.
— Ты же знаешь, что он не еврей. Но я только что узнала, что он сын английского лорда!
— Дорогая, ты его любишь?
Маккензи уселась на пол и глубоко вздохнула. Она уже больше не могла рассказывать матери все: как она сможет ей объяснить сексуальные проблемы, проблемы с наркотиками? Она видела, как мать оглядывает почти пустую квартиру, пытаясь улыбкой выразить свое восхищение, но мысленно развешивая гардины и покрывая мебель пластиковыми чехлами.
Эстер с трудом поднялась на ноги.
— Покажи мне кухню. Какие блюда ты готовишь для своего тощего Элистера?
Маккензи повела мать в сверкающую, новую кухню, где она почти не бывала.
— Мамочка, мы практические всегда едим не дома. Когда зарабатываешь деньги, то больше всего радует то, что не нужно делать закупки или готовить. Они пробовали мексиканскую, японскую кухню, бывали в тайских ресторанчиках. Иногда посещали модные рестораны, только чтобы шокировать публику. Элистер заказывал заранее столик, и они появлялись в хипповой одежде или же скандальных нарядах своего бутика. Они заказывали лучшее шампанское и очень дорогие блюда, потом шлялись по злачным местам и проводили ночь, дурачась или принимая наркотики.
Все было так забавно, как в фильмах про потусторонний мир, думала Маккензи. Двое добившихся успеха подростков с деньгами, баловники-школьники, которых побаивались окружающие и поэтому не сообщали об их поведении директору школы!
Если были деньги, можно было пройтись по магазинам. Маккензи всегда обожала делать незапланированные покупки.
Сейчас она была в восторге от «Капецио». Когда не могла решить, какой же цвет выбрать, она просто покупала модели одежды всех оттенков, обувь всех цветов радуги. К ней подбирались колготки… Бумага от Тиффани. Продукты она закупала в дорогой секции Блумингдейла. Словом, все, что она желала или о чем когда-то мечтала. Но это было так забавно! Как только она привозила покупки домой и раскладывала по полкам, ей уже ничего не нравилось. Все так заманчиво выглядело в магазине, но не у нее дома! Позднее, когда у них все начало рушиться, она говорила:
— Тот, кто заметил, что в деньгах корень зла, был так прав!
Если бы не было денег, Элистер не смог бы перейти к более дорогим и сильнодействующим наркотикам. Он все больше привыкал к травке, «колесам» и тому подобному.
В течение недели после возвращения из Парижа Майя уныло бродила по квартире Уэйленда. Она почти не бывала на улице, только выходила в магазинчик неподалеку, чтобы купить продукты и приготовить еду. Иногда она садилась за свой ученический стол и придумывала новые модели для воображаемой коллекции.
— Птичка, ты слишком хороша, чтобы сидеть взаперти, — заявил Уэйленд в конце второй недели. Они ели сложное блюдо, которое она приготовила. — Ужин, конечно, великолепный, но ты зря расходуешь свои таланты. Почему бы тебе не создать небольшую коллекцию одежды?
Она с надеждой взглянула на него.
— Если моя мать узнает, что ты помогаешь мне, она разорвет тебя на кусочки.
Уэйленд равнодушно пожал плечами.
— Ты станешь работать под псевдонимом. Какое-нибудь французское или итальянское имя…
— Ты тоже боишься ее?
Он уставился в свою тарелку.
— Мне бы не хотелось, чтобы она навредила моему магазину. Если она станет нас игнорировать, мы начнем терять деньги. Ведь когда «Дивайн» пишет о наших товарах, к нам сразу стекаются покупатели!
Майя начала убирать со стола.
— Иногда мне хочется навсегда забыть о мире моды и заняться совершенно иным делом…
— Например, стоматологией?! — поддел ее Уэйленд. — Я сделал вклад в тебя и рассчитываю на дивиденды. Не забывай об этом!
Она стояла за его спиной, положив руки ему на плечи.
— Ты был таким щедрым… Но если я начну работать под другим именем, мне понадобится много денег на материалы, образцы, машины…
— Майя…
Он повернулся и посмотрел на нее.
— Моя мать оставила мне полмиллиона долларов. Я хочу вложить деньги в твой труд. Мне кажется, что ты помогла Ру прорваться в этом сезоне. Его наряды раскупаются, как горячие пирожки.
Майя отнесла посуду на кухню. Вернувшись, она обняла Уэйленда.
— Хорошо, — сказала она. — Мне нужно чем-то заняться. Я подумаю о твоем предложении.
На следующее утро она придумала название для своей следующей коллекции: «Анаис». В честь ее любимого писателя Анаис Нэн и в честь прекрасной подружки, наполовину шведки Дю Паскье, с которой она училась в школе. Имя Анаис Дю Паскье вызывало ассоциации с миром красоты, роскоши и экстравагантности.
Теперь, когда у нее появилось название коллекции, модели возникали сами собой. Она не отходила от рабочего стола целыми днями. К ней вернулась любовь к «от кутюр», и творчество захватило ее. Эти дизайны она могла бы создавать в своей комнате у Филиппа Ру для коллекции будущего года, если бы у них все было хорошо. Но эти модели будут принадлежать ей. Их никто не заберет у нее и не станет использовать под своим именем. Она гордилась ими, она была так рада, что они понравились Уэйленду.