Я велел просить антрепренера
Соблюдать пристойность разговора.
И какой же последовал ответ?
Что дальше ничего такого нет
И Аман в заключенье будет повешен,
Чтобы зритель был устрашен и утешен.
Тащи платок!
Прошу не расходиться собранье честное!
Начинается действие второе.
Тем временем обдумайте на покое,
Не купит ли кто повторной дозы.
Берегитесь! У многих выступят слезы.
МУЗЫКА.
Входят Эсфирь и Мардохей.
О, бедственный удел! О, гнусный произвол!
О, скорбь, которую поведать я пришел!
Сколь жалким пред тобой я предстаю, царица!
Ты толком расскажи, а плакать не годится.
Хю-хю, моя душа, хю-хю, дрожит в груди!
Ступай, поплачь сперва, потом опять приди.
Хю-хю, во мне весь дух, хю-хю, весь перевернут.
Да чем же?
У-ху-ху, меня сегодня вздернут!
Да что ты, милый друг! Да ты откуда взял?
Не все ль тебе равно? Ведь я не зря сказал:
Кто может в счастии свою удачу славить?
Кто может на скале надежный дом поставить?
Я ль не был милостью твоею огражден?
И вот я трепещу, к отверженцам причтен!
Кому же может быть нужда в твоей особе?
Меня гордец Аман оговорил по злобе.
И если ты сейчас, за жизнь мою моля,
Не поспешишь к царю, я кончен, мне петля.
Мой милый, я всегда помочь тебе готова,
Но пред лицо царя никто не вхож без зова.
И если кто к нему непрошеный проник,
Ты знаешь сам, — тот мертв! Ты пошутил, старик.
О несравненная, тебе-то нет заботы:
Никто не устоит, узрев твои красоты.
А ежели закон наворотил угроз,
Так это, чтоб к царю не все совали нос.
Пусть не казнят меня, но, друг мой, и доныне
Все помнят хорошо падение Астини.
Ужели же тебе не дороги друзья?
Какая польза в том? Погибнем ты и я.
Спаси мой старый век, семейство, честь и злато!
И рада бы душой, да только страшновато.
Я вижу — я стучусь в бесчувственную дверь.
Так вот, как ты меня благодаришь теперь!
Тебя я воспитал от самого рожденья,
Наставил в тонкостях речей и обхожденья.
Ты милостей царя лишилась бы давно
И было б сердце в нем давно охлаждено,
Тебя за резкий нрав сто раз бы он отставил,
Когда б я не внушал тебе любовных правил.
Твое могущество возникло чрез меня
И мною держится до нынешнего дня.
Да, ты мне помогал во всем, всегда и всюду,
И если ты умрешь, я это не забуду.
О, если б умереть за край своих отцов!
Но я же гибну зря от этих подлецов.
И вот под солнышком, среди пустой равнины,
Под снегом и дождем висят мои седины!
И вот, как лакомство, чтоб коротать досуг,
Бродяги-вороны клюют мой сладкий тук!
И вот, иссохшие и голые, как трости,
При всяком сквознячке побрякивают кости!
Страшилище другим, стыд самому себе,
Хула Израилю и что, скажи, — тебе?
Конечно, плач и скорбь! Но я найду уловки,
Чтобы поменьше ты болтался на веревке;
И, умастив твой труп, заботясь и любя,
Я с должной честию похороню тебя.
Напрасно будешь ты рыдать над верным другом!
Уж он не явится, как встарь, к твоим услугам,
С мошной, которую так жадно ты брала,
На рынке или в зернь все промотав дотла,
С жемчужной ниткою, с обновкой шелестящей:
Ты узришь дух пустой, тебе, для муки вящей,
Несущий видимость сокровищ и монет.
Ты хочешь их схватить, и вот уже их нет.
А знаешь что, мой друг? Ты должен на прощанье
Попомнить и меня в духовном завещанье.
Я так и сделал бы, как дань твоей красе!
Но деньги у меня конфисковали все.
Боюсь, — и с братьями моими то же будет!
Кто на безденежье тебя деньгами ссудит?
Торговля упадет, и все те лягут в гроб,
Кто контрабандою снабжал твой гардероб.
Не будут и рабынь прельщать твои новинки;
Придется то носить, что есть на местном рынке.
И превратишься ты, лишенная всего,
В невольницу царя и челяди его!
Зачем так говорить? Ну, как тебе не стыдно!
Когда придет беда, тогда и будет видно.
И это будет так?
Как я сказал, точь-в-точь!
Что ж делать?
Нас спасти!
Ах, убирайся прочь!
Нет, я хотела бы…
Ты не договорила.
Что ты хотела бы?
Чтоб все иначе было!
Нет, нет! На доводы здесь нечего скупиться!
Я не оставлю так, она должна решиться.
Сейчас бы выйти должны акробаты,
Да стали вот дни коротковаты.
Поэтому завтра поутру
Мы здесь же продолжим нашу игру.
А кому напоследок лекарства нужны,
Тому мы уступим за полцены.
Трум, турурум!
Тарарабум!
Позовем его, господа!
Принесите ширму сюда.
Потушите огни.
Мы тут в своем кругу, одни.
Не правда ль, хозяин, ведь мы же — мы?
Честные люди не боятся тьмы.
Трум, турурум!
Тарарабум!
Свечи долой! Только мой огонек!
А то не выйдет ничего,
Туда в темноту, mesdames[2].
Весьма охотно.
Трум, турурум!
Ах, какая всюду темень!
Сплошь чернота,
Неустроенна и пуста,
Не видать ни неба, ни земли.
Трум…
Рече господь — «да будет свет»,
Как он сразу хлынул в ответ!