Яромира осторожно поглядела себе за спину. Но на тропинке они были лишь вдвоем, и всюду, куда бы она ни смотрела, видела лишь припорошенную первым снегом мерзлую землю.
— Не красив⁈ — Ивар распалялся. Он уже почти кричал, то ли забыв, то ли устав себя сдерживать. — А он красив? Со вдовым стариком готова миловаться⁈
Слова еще не отгремели в воздухе, а княжна уже догадалась, о ком говорил Ивар. Уразуметь было несложно. И племянник конунга углядел по ее чуть смущенному, беззащитному лицу, что Яромира подумала о том самом человеке.
Он прорычал ей это больше из злости, нежели из ревности али другого глупого чувства. Хотел побольнее поддеть. Задеть. Так же, как она задела его. Засела занозой глубоко внутри: не вырвать, как он ни пытался.
А угодил ровнехонько в цель.
Угадал все верно.
Смешно.
Только отчего ему не хотелось улыбаться? Отчего к глазам прилила ослепляющая, кровавая злость?
Ивар стиснул кулаки, шагнув к несносной, спесивой девке.
— Не подходи! — молниеносно Яромира достала кинжал, направив лезвие ровно ему в грудь.
Давно сошедшие синяки от его хватки заныли на шее застарелой болью.
— Не подходи ко мне! — зажмурившись, она бросилась вперед и проскользнула мимо Ивара, увернувшись от его раскрытых рук.
Еще и полоснула его куда-то лезвием, и на руку брызнула теплая кровь.
Этой увертке ее научила давным-давно Чеслава. Со злым смехом воительница рассказала, что все парни, когда хотят позабавиться да порезвиться, ловят девок одинаково. И даже умелые воины становятся похожими на огромным, неповоротливых кабанов. Они ведь видят перед собой слабую девку-неумеху и не мыслят даже, что та может воспротивиться. Может попытаться убежать.
Не мыслил и Ивар. Потому Яромира и проскользнула мимо его пальцев, потому и оставила у себя за спиной. А оказавшись чуть впереди, княжна подобрала подол платья и тяжелого плаща и побежала вперед, что было мочи. Задыхаясь от волнения, она постоянно оборачивалась назад: не настиг ли ее Ивар.
Но все, что Яромира услышала, был лишь его обиженный, разочарованный рев.
Харальд вырос посреди тропинке из неоткуда, из густой темноты вокруг, и княжна налетела на него, когда в очередной раз обернулась поглядеть за спину.
— Дроттнинг? — удивился Харальд, перехватив Яромиру в считанных пальцах от своей груди, в которую она едва не врезалась.
Непременно что-нибудь себе сломала бы. Шибко уж спешила, не разбирая перед собой дороги.
Он скользнул по ней взглядом, мгновенно подметив, что княжна зажимала в кулаке кинжал, а на лезвии и руке виднелись капли крови и багряные разводы.
— Что приключилось? — он нахмурился.
Яромира забилась в его руках, желая вырваться из хватки, и когда он отпустил — больше от удивления, чем поддавшись ее усилиям — отскочила на несколько шагов в сторону. Глаза у нее сверкали испуганным, диким огнем.
— Ничего! — звонко соврала она ему, глядя прямо в глаза.
Еще и нож за спину спрятала! Кого надеялась этим обмануть⁈
Харальд рассвирепел в мгновение ока. Княжна измотала его душу, и он был сыт по горло. Прежде всего — самим собой.
— Не смей мне лгать, — низким, едва ли не рычащим голосом пригрозил он, а сам скользил и скользил взглядом по лицу, одежде и рукам Яромиры, пытаясь понять, что приключилось.
Выглядела девка испуганной и встревоженной, но невредимой. Платье нетронуто; волосы заплетены в толстую, змеящеюся по спине косу; лицо без единой царапинки, лишь щеки пылают румянцем.
От сердца отлегло, и конунг витиевато выругался, кляня себя за слабость. Обещал ведь!..
Яромира прижала ладонь к шее, словно что-то мешало ей дышать, и чуть оттянула тугой ворот платья с чужого плеча. Злость схлынула, словно ее и не бывало, и остался лишь испуг.
— Чья кровь на ноже? — Харальд не собирался отступать.
Она не хотела говорить ему правду. Сердце билось в груди испуганной пичугой, запертой в клетке. Не хотела, чтобы конунг знал, какие именно слова бросил его племянник в лицо княжне. И отчего те столь сильно ее задели.
Но и лгать ему Яромире было тяжело. Ее собственный обман завел ее очень далеко от родного терема.
— Я не скажу тебе, — сказала она, глядя на свои башмачки, чуть выглядывающие из-под длинного подола.
И уловила едва слышный, раздраженный вздох прямо над своей макушкой: волосы погладил поток теплого воздуха. Княжна подняла голову: Харальд смотрел на нее недовольными, потемневшими глазами.
Он резко потянулся вперед, и Яромира невольно отпрянула, зажмурившись. На мгновение ей показалось, что конунг ее ударит. Но Харальд лишь взял ее за локоть поверх платья и заставил вытянуть руку, в которой она продолжала отчаянно сжимать нож.
Сердце рухнуло в пятки, когда конунг накрыл ее запястье своей большой, шершавой ладонью и сместил на рукояти кинжала большой палец так, чтобы он лег сверху, близко-близко к лезвию.
Яромира забыла, как дышать.
Второй ладонью он коснулся ее запястья, ровно над бледной жилкой, которая выдавала княжну с головой: так быстро билось ее сердце.
— Когда так держишь, рука подвижнее, — тихо пояснил Харальд. — Замах сильнее. И глубже.
Конунг даже не смотрел на свои ладони. Он не отрывал тягучего взгляда от лица княжны, и она глядела на него снизу вверх широко распахнутыми, изумленными глазами, в которых бушевало пламя. Она стояла перед ним, подняв голову, и, казалось, едва дышала.
Харальд крепко держал ее руки в своих больших, грубых ладонях, привычных к мечу. Его прикосновение было теплым, почти нежным, что совсем не вязалось с его суровым обликом. Он чувствовал, как ее тонкие пальцы слегка дрожат, но не отпускал. Он словно боялся, что стоит ему отпустить — и она исчезнет, растворится в ночном тумане.
Они стояли так долго, будто мир вокруг них замер. Яромира должна была сказать что-то — вырвать руки, сбежать — но не могла. Она не желала признавать, но понимала, почему ее сердце так бешено стучит в груди, почему его прикосновения приносят большее тепло, чем огонь в очаге.
Всхлипнув, Яромира резко выдернула руки из его теплых ладоней, словно обожженная. Она отшатнулась на шаг, и ее глаза на миг встретились с его взглядом — тем самым, что приковывал ее к земле, заставлял сердце биться слишком быстро. Харальд стоял неподвижно, он молчал.
Не оглядываясь, княжна развернулась и побежала прочь, чувствуя, как в груди всё сжимается от тревоги. Ее ноги, будто сами собой, несли ее вперед по узкой тропинке, и она не замечала ничего вокруг. Ее прерывистое дыхание и стук сердца заглушали все остальное.
Но даже когда Яромира скрылась от взгляда конунга, ее образ, ее дыхание, ее дрожащие руки остались с ним. Харальд неподвижно стоял на месте, сжимая воздух там, где только что были ее ладони. Он молча смотрел, как она исчезает в темноте, скрываясь среди деревянных построек. Тишина поселения казалась гулкой, а воздух пропитался ее запахом — так пахла весна.
Яромира добежала до Длинного дома и забилась в свой привычный угол, отгородившись ото всех занавеской. Она хотела спрятаться от самой себя, от того, что зародилось в ее сердце в тот момент, когда его руки сомкнулись вокруг её пальцев. Только вот она, княжеская дочь, ведала, что от самой себя убежать у нее не выйдет. От взгляда Харальда, от его прикосновений, от собственных чувств.
Она обхватила себя руками, сдерживая дрожь, и всхлипнула снова, на этот раз от осознания: она не сможет больше не замечать того, что чувствует рядом с Харальдом.
Викинг, которого ей было впору ненавидеть, стал тем, кем ее мысли были полны до краев.
Харальд долго стоял на месте, вглядываясь в темноту. Он знал, что дроттнинг не вернется. Он и не ждал.
Но была мысль, что не давала ему покоя: в следующий раз он не сможет ее отпустить.
Ранним утром первый драккар отплыл в Гардарики.
— Ньёрд на нас гневается.
Гуннар, викинг, который дерзил конунгу еще на приветственном пиру в Длинном доме, щурился, смотря на небо вдали.
Темные, низкие облака парили над водной гладью, и море казалось таким же серым и же мрачным, как небо.
Надвигался шторм.
— На тебя точно разгневается конунг, коли продолжишь нести эту дурь, — посулил ему Вигг.
Яромира нарочито отвернулась от них, стараясь никак не показать, что подслушивает разговор двух мужчин. Они стояли на палубе в нескольких шагах от скамьи, на которой она привычно заняла свое место в утро, когда они покинули недружелюбные северные земли. Минувшие два дня прошли спокойно, даже слишком. Лишь порой до нее долетали шепотки, но она перестала обращать ни них внимание еще в Длинном доме.
Ивар пытался выжечь ее взглядом, но и к нему она привыкла.
И даже к гнетущей тишине между нею и конунгом.
Но первые зачатки шторма, который углядели еще утром, развязал многим языки. И разговоры стали острее, будто бы жестче. Яромира невольно ежилась порой, когда ловила на себе очередной взгляд, полный ненависти и неприятия. Многие винили ее.
Гуннар отошел, и она решилась спросить у оставшегося у борта Вигга.
— Будет шторм?
Викинг отвернулся от моря, по которому мелкой рябью скользили волны одна за одной, и сдержанно кивнул.
— Будет.
Он был кормщиком на драккаре, ведь Олаф остался в поселении, чтобы проследить за починкой второго корабля. Яромира не знала, но то был первый раз за многие зимы, когда Харальд вышел в море без своего старого, верного кормщика.
Вигг оказался прав, и шторм действительно грянул.
Княжна и глазом не успела моргнуть, как небо потемнело, затянулось тяжелыми черными облаками. Ветер усиливался с каждым мгновением, и вот уже первые крупные капли дождя застучали по палубе. Где-то вдали молнии осветили горизонт, и море показалось Яромире бездной, готовой поглотить все вокруг.
Волны хлестали борта драккара, а весла с трудом пробивали поверхность воды, и мужчинам приходилось наваливаться на них грудью изо всех сил и упираться спиной в лавки, чтобы удерживать корабль на плаву.