да. Исходил желчной ревностью. Зарвавшийся щенок.
Очнувшись от тяжелых воспоминаний, что засасывали подобно трясине, Харальд взял бурдюк, который положил поближе к костру, чтобы согреть воду, и протянул его Яромире.
— Попей, — сказал он, и княжна жадно схватила его обеими ладонями, но вовремя смирила себя и сделала лишь один небольшой глоток.
Воду им следовало беречь.
Ивар велел скинуть конунга в море прямо, как был: одетого, в сапогах, с воинским поясом. Лишь забрал ножны с мечом. Себе вздумал оставить, щенок.
Потому и был у Харальда с собой и острый кинжал, и бурдюк с пресной водой, и кожаные мешочки с полезными вещицами.
— Ты тут посиди. Пригляди за костром, — мотнув головой, он повернулся к Яромире, у которой в глазах тотчас мелькнул ужас. — Я поищу, чем нам укрыться. Не на голых камнях же спать.
— Не ходи, — и сама не хотела говорить, а вырвалось. И прозвучало так тоскливо и жалостливо, что сжалось сердце.
— Не бойся, — мягко заговорил Харальд. — Нож твой, поди, при тебе?
Яромира быстро-быстро закивала и, повозившись, вытащила из-за пазухи ножны.
— Вот и славно, — он даже чуть улыбнулся. Склонился к ней и накрыл ладонями ее пальцы, впившиеся в рукоять. — Вот так держи и не уходи никуда, будь тут. Я скоро.
— Но там же ничего нет… — всхлипнула, закусив губу так, что та побелела. — Один голый берег.
— Там лес, дроттнинг, — конунг повел головой, принюхиваясь. — Чуешь? Пахнет лесом.
Княжна не чувствовала ничего. Но, вздохнув, смирилась и отодвинулась от Харальда к костру. Она долго смотрела ему в спину, пока он совсем не пропал из вида. Затем повернулась и стала глядеть на огонь. Вскоре вновь начала дрожать. От холода и от страха зуб на зуб не попадал. А вокруг огня все сильнее и сильнее сгущались тени.
Она не знала, сколько времени просидела на берегу в одиночестве, безучастно смотря сквозь языки пламени, пока ей не послышались знакомые шаги. Яромира вскочила мгновенно и бросилась к Харальду, который тащил за собой по камням охапку пушистых еловых веток. В нос и впрямь ударил запах хвои.
— Куда ты? — заворчал на нее конунг, когда она попыталась взять у него несколько веток. — Руки исколешь.
Так и не дал ей подсобить. Сам разбросал часть по мерзлой земле, приладив одну пушистую ветку поверх другой, чтобы не тянуло холодом, а часть оставил в сторону — ими станут укрываться. Мелкие палочки подкинул в костер, и пламя с жадным шипением поглотило иголки, выбросив в темное небо столп искр.
— Там пролесок вдалеке, — рассказал Харальд, отряхнув покрасневшие руки от иголок и с удовольствием протянув их поближе к огню. — Поутру туда пойдем.
Яромира подняла на него вопросительный взгляд. Она даже не знала, о чем спросить первым. В голове роилось множество вопросов, но каждый причинил бы конунгу боль. И потому она вновь опустила голову и принялась смотреть на костер.
— Ты что, оробела никак? — снасмешничал Харальд.
— Ты ведаешь, где мы? — выдохнула едва слышно.
— Ведаю, — он пожал плечами. — Я сам правил к берегу. Хотел выкинуть Ивара у ближайшего поселения… Но не поспел.
Яромира проследила взглядом за тем, как он стиснул тяжелые кулаки и опустил их на свои колени.
— Он обезумел, — прошептала она, с трудом сглотнув. — Повязал твоих людей, пока те не могли ходить; сговорился против тебя с такими же безумцами… И ради чего? Неужто он так сильно желал власти? Желал стать конунгом подобно тебе?
Харальд окинул ее долгим, задумчивым взглядом.
— Да, — отозвался он после долгого молчания. — Ивара погубило его вожделение.
Ночью Яромире приснился сон.
Она оказалась в неведомом месте, но было ей там тепло и спокойно. Она не мерзла и не голодала, и не болела ушибленная голова, и сорванная спина, и натруженные руки. И она ничего и никого не боялась, потому что чувствовала рядом с собой его. Он дарил ей ощущение покоя, и она тянулась к нему, словно глупый мотылек на пламя свечи, но совсем не страшилась обжечься, потому что знала, что он никогда ее не обидит. Во сне кто-то гладил ее по щеке. И сперва она мыслила, что ей показалось: настолько невесомым, осторожным и мягким было прикосновение.
Так не могут касаться загрубевшие руки воина, привыкшего держать меч и разить врагов.
Но кто-то все же погладил ее по щеке. Затем на мгновение, лишь на краткое мгновение, мимолетно провел ладонью по растрепанным волосам, заправил за ухо выбившиеся из косы пряди. Чужая рука на затылке ощущалась привычной, родной тяжестью. Не хотелось, чтобы она исчезала. Хотелось, чтобы гладила да гладила по макушке, бесконечно трепетно лаская.
Душа Яромиры пронзительно сжималась во сне от щемящей горечи и нежности, которыми было пронизано каждое прикосновение. Больше всего на свете ей хотелось схватить большую, широкую ладонь и, закрыв глаза, прижаться к ней щекой. Вжаться изо всех сил, чтобы обогреть, чтобы отогнать лютую тоску.
И чтобы эта ладонь уже никогда больше ее не отпустила.
Наутро Яромира проснулась с влажными ресницами и мокрыми щеками. Память вернулась к ней не сразу, и несколько кратких мгновений она еще нежилась в сладком воспоминании о том, что ей приснилось.
И тем больнее было окончательно проснуться.
Она резко вскинулась на нехитрой постели и вскочила, отбросив в сторону еловые ветви, которыми она укрывалась ночью.
Харальда нигде не было, но рядом по-прежнему тихонько потрескивал костер, и она увидела в нем новые, еще не прогоревшие до конца палки. Значит, конунг ушел совсем недавно.
Княжне вдруг сделалось стыдно. Харальд выполнял всю работу и за себя, и за нее. Он развел костер, он нарубил веток для их ночлега, он поддерживал огонь всю ночь и даже нынче нарочно подбросил побольше веток, чтобы пламя не погасло, пока она проснется…
А накануне он на собственном хребте вытащил ее из моря и доволок до берега, когда силы оставили ее в воде.
И после, уже на берегу, когда на нее вновь накатила липкая хмарь, Харальд вернул ей сознание.
Вылезать из теплого, уютного лежбища, которое она нагрела своим телом за ночь, не хотелось страшно. Но охватившая ее вина подстегнула Яромиру, и она резко взвилась на ноги. Голова тотчас закружилась, а желудок болезненно сжался от голода. Она не помнила, когда ела последний раз.
Переборов тошноту, Яромира вышла из-за валуна, за которым они скрывались, и поежилась от ветра, мгновенно пробравшего ее до костей. Теперь, когда все вокруг не плыло перед глазами из-за усталости и холода, она впервые смогла внимательно осмотреться. И если накануне ей помстилось, что волны выбросили их на самый край света, где нет ничего, кроме мерзлой земли, снежной поземки и камней, то на утро все оказалось иначе.
Прищурившись, Яромира увидела очертания леса, о котором накануне ей рассказал Харальд. Темные макушки уходили далеко за горизонт. С тихим шипением волны выплескивались на берег, обволакивая валуны. Дымка над морем рассеялась, и темная гладь отражала тусклый солнечный свет.
Боги сохранили Харальда. И ее саму.
Если бы не окутавший драккар туман, они бы не выжили. Ивар ни по чем бы не выкинул конунга в море так близко к берегу. Ни по чем бы не позволил им обоим до того берега доплыть.
Не зная, чем себя занять, Яромира побродила по камням и собрала еще хвороста для костра. Она хотела зайти подальше в лес, поискать ручей, но побоялась заплутать. Уже возвращаясь к их нехитрому лагерю, она столкнулась с Харальдом. Конунг нес тушку зайца и выглядел довольным. Княжна даже шаг замедлила, присмотревшись. Она и не помнила, видела ли хоть раз его таким?..
Поравнявшись с ней, Харальд протянул тяжелый бурдюк с водой.
— Пей вдоволь. Я отыскал ручей.
Чувствуя себя бесполезной, Яромира хотела заняться зайцем, но конунг не позволил.
— Я умею! — настаивала она. — Меня учила Чеслава.
— Ты дроттнинг, — отрезал Харальд. — Оставь это мне.
— А ты конунг! — бессильно огрызнулась Яромира, ведая, что, коли тот уперся, то и спорить с ним было тщетно.
Так и нынче. Он хмыкнул, пожал плечами, взялся за кинжал и потянулся к тушке.
— Что станем делать? — спросила немного погодя, жадно наблюдая за отточенными, скупыми движениями конунга.
— Пойдем вдоль берега, — Харальд указал подбородком себе за спину. — Пока не набредем на поселение.
— А дальше?
— Дальше… — задумчиво пожал плечами. — Дальше в Гардарики следует мой второй драккар. Хорошо бы с ним встретиться.
Яромира задержала взгляд на его вмиг ожесточившемся лице.
— А… А Ивар? — пересилив себя, все же спросила шепотом. Боялась, что конунг осерчает, а промолчать не смогла.
Но Харальд лишь усмехнулся и искоса на нее посмотрел.
— А Ивара я убью, когда повстречаю.
Он пошевелил угли, раскидав их по сторонам, чтобы тушка не обгорела, и установил две рогатины. Поверх них положил несколько обструганных, заостренных веточек, на которых нанизал зайца. Яромира следила за ним, словно завороженная, и не только потому, что была страшно голодна.
Покончив с этим, Харальд сходил на берег, смыл в ледяной воде кровь с ладоней. Вернувшись, расслабленно выдохнул и устроился на еловых ветках, вытянув ноги поближе к огню.
— Дроттнинг, ты хочешь чего? А то дырку на мне прожжешь?
Услышав насмешливый вопрос, Яромира подпрыгнула на месте. Следовало подумать загодя, что от конунга, который привык смотреть во все стороны и остерегаться удара в спину, ее настойчивый взгляд не укроется.
Она сделала глубокий вдох и приготовилась шагнуть в бездну.
Потому что мочи не было больше терпеть.
Долгие седмицы Яромира себя уговаривала.
Она княжеская дочь, ей негоже. Она девка, которую учили сызмальства блюсти себя и свою честь, потому что по ней станут судить и отца, и матушка, и младшую сестренку Гориславу, и весь княжеский род на Ладоге. Девкам не положено раскрывать рта, пока не спросят, не положено говорить с мужами на равных. Да в мужицких портах и рубахе расхаживать. И нечёсаной косой трясти.