Тихий шорох вырвал его из оцепенения. Круто развернувшись, он встретился взглядом с настороженной Ярлфрид. Она тоже смотрела в сторону моря.
— Ступай в лес, — едва шевеля губами, велел ей Харальд.
Ему казалось, что за ним наблюдала сотня чужих взглядов. Он чувствовал их спиной, чувствовал загривком, на котором дыбом встали короткие волоски.
— Я тебя не… — торопливо, захлебываясь словами, начала возражать Ярлфрид.
Опустившись на землю возле нее на одно колено, Харальд взял ее за запястья и чуть сжал, заставив замолчать.
— Ярлфрид, — позвал настойчиво и строго. — Не смей перечить. Ступай.
Дроттнинг закусила губу, колеблясь, но он знал, что она послушается. Дочь конунга, она хорошо различала, когда можно было спорить и упираться, а когда следовало сделать, как велено.
Опустив ресницы, дроттнинг нашарила свой кинжал и крепко его сжала. Прихватив только его, торопливо поднялась и окинула конунга умоляющим, тоскливым взглядом, но он непреклонно покачал головой, и, вздохнув, Ярлфрид смирилась и торопливо, как могла, зашагала к лесной чаще. Ступать ей было все еще больно, и Харальд видел, как она хромала.
Далеко не убежит, коли придет нужда.
Не придет, мрачно подумал он и оскалился. Не придет, потому что во второй раз он не позволит застать себя врасплох. Не совершит ошибку.
Драккары приближались к берегу, и Харальд, притаившись за валунами, наблюдал за ними из укрытия. Подойти вплотную они не могли, иначе рисковали сесть на мель.
Но как они здесь очутились?
Сперва, подавшись инстинкту, требовавшему оберегать и защищать, он отправил Ярлфрид подальше от берега, потому что почувствовал беду. Но прошло немного времени, и Харальд задался вопросом: откуда взялся драккар с его знаками на парусах? Его привел Ивар?
Который опомнился, разглядел карту и понял, что конунг мог выбраться на берег. Мог выжить.
Но второй драккар — чей он?.. Мелкий морской вождь, столь незначительный, что Харальд даже не помнил его знаков? Откуда бы ему повстречать Ивара посреди бескрайнего моря, вблизи берегов Гардарики?
Или же племянник предал его гораздо, гораздо раньше?
Продал Рёрику и вознамерился убить не только потому, что жадно присох к Ярлфрид, но и повинуясь приказу своего нового господина?..
Харальд негромко зарычал. Будь он один — вышел бы из укрытия и подал бы знак. Кто бы ни был на драккарах, он бы показал себя. Не стал бы прятаться.
Но он был не один. За его спиной стояла Ярлфрид, и никакая ущемлённая гордость не возьмет вверх над его разумом. Он не позволит едкому чувству стыда завладеть им и толкнуть навстречу драккарам.
Но боги в то утро рассудили иначе.
На драккарах, один за другим, стали поворачиваться щиты: белой стороной наружу. Затем, когда ветер чуть стих, и волны перестали шуметь, до Харальда впервые донеслись людские голоса. Кто-то долго, надсадно выкрикивал его имя, и он узнал этого человека.
— Олаф! — во всю мощь глотки взревел уже сам конунг. — Олаф!
Он вышел из-за валуна и заспешил к берегу, размахивая зажатым в ладони кинжалом. Встречный ветер заглушал его голос, и с драккара, верно, Харальд сливался с серыми камнями, но его услышали.
Его все равно услышали.
— Конунг! — рев его людей разнесся над волнами и над берегом.
Не помня себя, Харальд побрел вперед, словно слепой. Сердце безумно колотилось, и ему казалось, оно вот-вот пробьет грудь и ребра. В ту минуту для него не существовало ничего; все было забыто, кроме двух драккаров, от которых он не в силах был отвести взгляд.
Морской конунг без корабля — это как воин без рук.
Харальд чувствовал себя так, словно у него выбили из-под ног почву. А нынче опора вернулась.
Он очнулся, уже оказавшись по пояс в ледяной воде. Он по-прежнему стискивал в поднятой руке кинжал. Один из драккаров, с его знаками на парусе, развернулся и стал медленно править в сторону берега.
И вскоре Харальд разглядел кормщика Олафа.
Тот вел его корабль твердой рукой.
Олаф завел драккар в каменистую бухту: чуть дальше от того места, где Харальд впервые увидел свои корабли. Там кормщик мог близко подойти к берегу и не бояться, что нос застрянет в илистом, вязком дне.
Конунг ждал его на суше. Сердце по-прежнему колотилось, словно бешеное, но внешне Харальд казался спокойным. Ярлфрид, что стояла рядом с ним, тревожилась гораздо сильнее. Она то и дело подносила ладонь к глазам и щурилась, словно не могла поверить тому, что и впрямь видит на драккарах знакомые лица.
И не видит Ивара.
Кормщик Олаф сошел с борта первым и угодил в воду почти по грудь. Довести драккар до самого берега он не смог из-за выступающих над водой валунов. Один такой мог легко повредить днище, и тогда бы им пришлось бросить корабль. Следом за ним палубу покинуло еще несколько воинов, включая Вигга. Все они, вымокнув по горло, медленно пробиралась к берегу, где их дожидался конунг.
— Харальд! — Олаф вскинул руки, ступив на сухую землю.
С его одежды водопадом стекала ледяная морская вода. Конунг шагнул вперед, и старый кормщик стиснул его в крепких, медвежьих объятиях, стуча ладонями по спине и плечам.
— Слава Одину… Слава Одину… — бормотал Олаф себе под нос. — Я уж мыслил, не свидимся больше…
— Не ворчи, не старуха, — мягко усмехнувшись, попенял ему Харальд.
Голос у него едва заметно дрогнул.
— Ты прости старого дурня, сынок, — с трудом заставив себя разомкнуть объятия, Олаф отступил на шаг и виновато поглядел на конунга. — Напрасно я тебя уговорил взять Ивара с собой на борт. Лучше бы я сам за ним приглядел.
Он шумно вздохнул, махнул рукой и выругался.
— Где он? — вроде бы спокойно спросил Харальд, но от его слов повеяло лютым холодом.
— Жив он, — кормщик отвел взгляд. — Тебе его оставили. Твое право решать, — и он сплюнул себе под ноги. — Его же не я…
Но Олафа перебили на полуслове, и он не договорил.
— Конунг! — Вигг, добравшийся, наконец, до берега выглядел так, словно был готов на небывалый для викинга поступок: броситься Харальду в ноги.
В хирде у викингов все было устроено иначе, чем в княжеской дружине, и потому хирдманы, которые ходили с вождем в походы, которые служили ему много зим, редко склоняли голову перед своим конунгом. Еще реже гнули спину. Власть опиралась больше на силу, нежели на верность. И потому один вождь, победив в поединке другого, мог получить и его драккар, и его людей, и даже его жену.
В ноги Харальду Вигг все же не бросился, но поклонился ему ниже, чем когда-либо.
— Виноват я… — сказал он с отчаянной злостью, оправив мокрую, облепившую телу одежду. — Коли прогонишь — я уйду. Я подвел тебя.
Кормщик Олаф громко, недовольно цокнул языком.
— Какой день ему талдычу, а все бестолку! Куда уходить собрался, глупец? Кто тебя отпустит?
Позади Вигга с понурыми лицами стояли еще несколько хирдманинов, которые оказались в числе тех, кого связал Ивар перед тем, как пустить в конунга стрелу. Они тоже чувствовали за собой вину. И мыслили, что покрыли себя позором, когда не смогли вступиться за вождя. Валялись, оглушенные и беспомощные, словно пойманная в сетях рыба… Только и оставалось им, что биться о палубу.
Харальд усмехнулся. Если так судить, то он виноват сильнее всех. Он за родной кровью недосмотрел. Он не догадался, что замыслил его собственный племянник. Он дал слабину, и его хирд мог усомниться в его удачливости как вождя. А заместо этого они пришли к нему виниться. Повесили головы, нехотя смотрели в глаза. Мыслили, что подвели его.
— Я никого не стану прогонять, — сказал Харальд. — Кроме тех, кто поднял против меня меч.
— Четверо уже рыб кормят, — хохотнул Олаф.
Пока конунг говорил с Виггом, он все искоса поглядывал на замершую чуть в стороне дроттнинг. Кто бы помыслил, что старый кормщик будет искренне рад ее видеть! Ему рассказали, как прыгнула Ярлфрид с драккара следом за Харальдом в ледяное море, не пожелав остаться подле Ивара. А нынче, когда он смотрел на нее, все никак не мог уразуметь, что в ней переменилось. Ну, окромя мужских порток и рубахи, в которых она тонула.
Дроттнинг стала неуловимо другой, и Олаф призадумался. А потом он перехватил недовольный взгляд Харальда. И конунг подался влево, встал между старым кормщиком и Ярлфрид, еще и грозно свел на переносице брови.
Тогда-то Олаф все и уразумел. И ясный, сияющий взгляд дроттнинг. И легкую, едва заметную улыбку на ее губах. И утомленное, уставшее лицо, от которого, несмотря ни на что, разливался теплый, мягкий свет.
Харальд, предостерегая, качнул головой, но кормщик и не намеревался ничего говорить. Закряхтел про себя, да и только. Не совсем же он разума лишился.
— Довольно трепать языками, — конунг вскинул руку. — Нужно торопиться. Негоже заставлять конунга Гардарики ждать.
И вновь кормщик подивился сверх меры, когда дроттнинг, вроде бы и улыбнулась при упоминании отца, но телом ненамеренно подалась ближе к Харальду, словно искала защиты.
Устыдившись, Олаф отвел взгляд. Вел себя хуже старой бабки!
Конунг прошелся по берегу вперед и остановился в шаге от кромки воды. Он поглядел на драккар, мягко покачивающийся на волнах, и повернулся к кормщику.
— Ближе подвести сдюжишь?
Тот провел ладонью по седой бороде и развел руками. Мог бы — не заставил бы спрыгивать в ледяную воду других. И сам бы не стал.
— Больно острые камни выпирают. Нужно идти сейчас, пока не начался прилив. Пока воды всего лишь по горло.
Харальд, заведя руки за спину, перекатился с пятки на носок. Решив что-то, он посмотрел на Вигга.
— Нужны будут топоры да веревки. Смастерим плот.
Тот, если и хотел что-то спросить, то не стал. Кивнул и, поведя плечами, зашагал к воде.
— Давно ли ты боишься замочить сапоги? — сострил Олаф.
Но, наткнувшись на взгляд Харальда, замолчал и проглотил издевку.
— Я могу потерпеть, — Ярлфрид, внимательно прислушавшаяся к их разговору, ступила вперед и вопросительно посмотрела на конунга. — И доплыть тоже могу. Сюда же доплыла.