Коли по справедливости судить, то мог отец отвесить подзатыльник и прогнать взашей за такие-то дерзкие речи.
Но Ярослав лишь хмыкнул.
— Я могу многих вернуть домой живыми. Жены не будут оплакивать мужей, дети не станут сиротами, матери не потеряют сыновей, — сказал он скорее сам себе, чем навострившему уши Крутояру.
Тот кивнул. Весь вечер он слышал подобные пересуды между кметями.
— Ты дал слово Харальду Суровому.
— А ну цыц, — беззлобно ругнулся Ярослав. — Уж как-то без тебя упомню.
— Ты говорил, что княжеское слово нерушимо, — упрямо продолжил Крутояр.
— А еще я велел тебе остаться в тереме, и ты обещал, что не ослушаешься, — гораздо строже сказал князь, и сын мгновенно сник и притих.
Крутояр попал точно в цель. Ярослав и впрямь дал слово конунгу Харальду. И никогда прежде еще он не отступал от своих обещаний, не отказывался от того, о чем договорился. Как бы тяжело ему ни было, каких бы усилий это ни стоило. Слово ладожского князя было железным, и об этом знали все.
Ярослав был воином столько зим, сколько себя помнил. Он убивал врагов бо́льшую часть своей жизни. Он ведал мало жалости и еще меньше — сожаления. Коли конунг Харальд не переживет битву, что предстояла, он огорчаться не станет.
Но это должна быть честная, добрая битва. Не та, в которой он — Ярослав Ладожский — прослывет предателем. И трусом.
— А ты бы что сделал? — спросил князь сына, который недовольно пыхтел, но помалкивал.
Крутояр вскинул на него ошеломленный взгляд и нервно облизал губы.
— Убил бы Рюрика, — выпалил он уже спустя мгновение.
— А люди, которых ты мог бы сберечь? — пытливо продолжил Ярослав.
Княжич вздохнул и пожал плечами. По хребту пробежал холодок от одной лишь мысли, что однажды взаправду настанет его черед отвечать на такие вопросы. И тогда уже не будет рядом отца, чтобы испросить совета. Пусть князь живет и здравствует многие зимы!
— Они уже пошли за мной, — сказал он не шибко уверено, — стало быть, верят мне? — и вопросительно посмотрел на отца.
Тот шумно сглотнул и провел по горлу раскрытой ладонью, оттянув тугой ворот рубахи. Привлек сына под бок, укрыл краем своего плаща и сжал плечо.
— Да, — тихо промолвил Ярослав. — Они пошли за тобой, стало быть, верят.
Утром князь растолкал своих воевод задолго до того, как встало солнце. Сам он не так и не заснул той ночью.
— Отвезете Синеусу весть: пусть возвращается к брату под бок несолоно хлебавши. Поглядим, кто кого одолеет в честной битве.
— Княже, мыслишь, по-ихнему так сказать можно будет? — Буривой весело оскалился. — А то как же им растолковать твое послание?
Ярослав усмехнулся. Черноводский воевода пришелся ему по нраву с самого начала.
— Кого к ним отправишь? Не сам же? — хмуро спросил Стемид. Всегда веселый, нынче он не смеялся.
Князь ведал, почему. У его воеводы с племенем Рюрика и Харальда были свои, старые счеты. Он бы не прочь, чтобы те поубивали друг друга, и будет с них.
— Кто из вас на их языке лучше всех разумеет? — Ярослав обвел свою старшую гридь требовательным взглядом.
Делать было нечего, и потому Стемид, сжав зубы, ступил вперед.
— Я малость.
— И я, — Крутояр, который до этого молчал, шагнул вперед.
— Добро, — князь посмотрел на сына, но ничего не сказал. — Стемид, Чеслава, Буривой, берите княжича и отправляйтесь к Синеусу. И не медлите. Войску давно пора выдвигаться.
Пока Крутояр раздувался от гордости, Ярослав подозвал к себе Стемида и Чеславу.
— Взгляда с него не сводите, — коротко велел сквозь зубы.
Оба понятливо закивали.
И вскоре от войска отделился отряд в две дюжины человек и направился в сторону, где остановились на ночлег люди Рюрика. Ярослав пытался отвлекать себя делами, но взглядом постоянно возвращался к той точке, в которой скрылись его воеводы и сын.
Вечно он мальчишку подле себя не удержит. Он знал это и непрестанно напоминал об этом же Звениславе. Он и не намеревался, ведь Крутояру надлежало стать князем после него, и тот должен был быть готов.
Но сердце у князя было не на месте все время, пока небольшой отряд не вернулся. Встретил он их равнодушным, даже будто бы ленивым взглядом.
— Обозлился Синеус, — довольно оскалился Стемид. — Посулил, что ты о своем решении пожалеешь.
— Токмо о том, что сразу же стрелу ему промеж глаз не засадил, — хмыкнул Буривой под одобрительный смех.
Ярослав улыбнулся, но взгляд его оставался серьезным. Совсем немного времени теперь осталось до дня, о котором они условились с Харальдом Суровым. Они должны напасть на Рюрика одновременно, взять его в клешни и на суше, и на воде, иначе никак его не получится одолеть.
И, помимо войска Рюрика, оставался еще сам Новый Град. Терем, который ничем не уступал ладожскому. И городище, надежно укрепленное, плотно застроенное избами. Взять его просто так, с наскока у них не выйдет. Немало прольется крови: своей и чужой.
Мог ли князь этого избежать? Мог. Но свой выбор он сделал, и только Боги знают, был ли он верным.
* Насчет Синеуса и Трувора существует очень много споров, легенд, разных мнений и тд. Я взяла за основу лишь один из них. Можно относиться к написанному как к очередной легенде.
* Хольмград — Новый Град.
Суровый конунг VI
Драккары шли по реке к Хольмграду уже несколько дней, и Харальд начал привыкать к спокойному течению, тихому ветру и совсем иному запаху. Какому-то болотному, как мертвые топи на его далекой родине.
— Не так уж тут дурно, — сказал кормщик Вигг на третье утро, всматриваясь в укрытые туманом берега. — Не так уж и дурно, когда волны не лупят по бортам корабля, — и он с любовью огладил темное дерево.
Харальд только усмехнулся.
Он бы хотел ответить ему: привыкай.
Но еще ничего не было решено. Разговор с конунгом Ярислейвом оставил горькое послевкусие. Они ни о чем не сговорились, кроме как о том, что выступят против Рёрика единой ратью. Остальное решат после.
Он знал, что замахнулся на немалый кусок, но разве ж у вождей бывает иначе? Тот, кто ничего не хочет и не ищет славы, не становится морским конунгом. Он сидит на лавке в теплом доме под боком у жены и бесславно проживает свой век. Вождь он потому и вождь, что ведет за собой своих людей. Ему нужно больше, всякий раз больше, чем у других: у соседа, у врага.
Когда-то и его, Харальда, праотцам кто-то говорил, что на той стороне бескрайнего и пугающего моря нет ничего. Что там заканчивается мир, и начинаются мрачные Владения Хель. И если бы они тогда прислушались к голосам всех сомневающихся и неверующих, то их внуки не ходили бы на франков, не торговали бы с Гардарики и не ведали бы, какие богатые земли лежат по ту сторону моря. Приходи и бери силой все, что сможешь взять.
Он знал, о чем за его спиной шептались люди конунга Ярислейва. Не больно-то те и таились, и скудных познаний в их языке Харальду было достаточно, чтобы постичь смысл. А ругательства и проклятия он всегда хорошо различал на слух.
Чужие пересуды его не тревожили. Он бы и вовсе о них не вспоминал, но Ярлфрид огорчалась, когда их слышала, а слышала она их часто. Харальд уже позабыл, какой воинственной и дерзкой бывала дроттнинг, когда что-то приходилось ей не по нраву. Как сверкала ясными глазами, как хмурилась, как злилась и сжимала кулаки, как вскидывала подбородок и бесстрашно возражала любому, кто попадался ей на пути. Не чураясь ни отцовских воевод, ни ближников.
Он гордился ею. Тайком. А вслух говорил, чтобы не тревожила понапрасну сердце. Свое он все равно возьмет. И Хольмград, и невесту.
Но все же, какой бы спокойной ни была река, идти по ней Харальду нравилось куда меньше, чем по морю. Слишком близко от берега, слишком опасно. Поселения вдоль воды попадались им на пути каждый день, и всякий раз он настораживался, предчувствуя ловушку. Но драккары проходили мимо, и его сердце успокаивалось, но ненадолго.
И однажды чутье Харальда все же не обмануло. Когда до Хольмграда оставалась лишь пара дней пути, им навстречу попалась ладья, длинная и низкая. Со знаменами Рёрика. Она появилась из утреннего тумана, который стелился над рекой; и прежде, чем конунг приказал браться за луки и копья, он увидел, как на ладье повернули щиты белой стороной наружу.
Они хотели поговорить.
Харальд прищурился и вскинул руку, приказав замедлить ход. За его спиной Вигг жестом подозвал одного из хирдманинов на свое место, а сам взял огромный щит и пошел на нос драккара, став рядом с конунгом. Однажды они уже пропустили случайную стрелу от людей Трувора и не намерены были повторять.
Когда корабли приблизились, кормщик удивленно присвистнул.
— Никак сам Снорри Громобой пожаловал к нам!
Харальд прищурился: и впрямь, на носу ладьи стоял рыжеволосый здоровяк, который на целую голову был выше самого конунга и намного шире в плечах.
— Как только ладью не потопил, — громкий хохот донесся в ответ на слова Вигга.
— Голышом, видать, плывет, — хирдманы продолжали веселиться и зубоскалить.
Харальд усмехнулся. Он обернулся через плечо: второй драккар, которым правил старый кормщик Олаф, почти поравнялся с первым.
— Уйдите чуть к берегу, — велел он Виггу.
Он хотел перекрыть реку для ладьи с посланниками Рёрика.
Отдав распоряжения, кормщик перехватил щит и спросил уже без улыбки.
— Что им надо-то?
— Скоро узнаем, — Харальд пожал плечами.
Он не намеревался ни останавливаться, ни заговаривать первым. Они плывут ему навстречу. Они выставили белые щиты. Вот пусть и разговор начинают.
Так и случилось. Когда расстояние меж драккарами и ладьей сократилось еще сильнее, над водой разнесся громкий, гулкий голос Снорри Громобоя.
— Будь здрав, Харальд Суровый!
Конунг повел бровями. Он ожидал другого, но, стало быть, Рёрику от него что-то было очень сильно нужно. И он догадывался, что именно. Вздохнув, он отозвался на традиционное приветствие так, как полагалось.