Сперва она даже не почувствовала боли. Лишь увидела, как огромная нога опустилась на ее вытянутую руку, вдавив запястье в землю. Оглушительно хрустнула кость, и вот тогда вместе с невольным криком к ней пришла боль. Чеслава зажмурилась: позже она устыдится, но в тот миг ей не хотелось видеть свою смерть. Но тяжесть, давившая на запястье, вдруг уменьшилась, а затем и вовсе исчезла.
Воительница вскинула голову, чтобы посмотреть: вражеского воина сшиб с ног подоспевший неведомо откуда Вячко. Они повалились на землю и покатились по ней, сцепившись руками и ногами, словно дворовые псы. Оба словно позабыли, что при них мечи и ножи, и пытались достать друг друга лишь голыми руками.
Чеслава кое-как перекатилась на бок, чувствуя во рту железный привкус крови. От боли она прокусила язык. На правое перебитое запястье она старалась не смотреть и протянула за мечом левую руку. Ей она володела похуже, но подсобить Вячко сможет.
Грудной стон Буривой заставил ее замереть на месте, и воительница обернулась к нему. Воевода лежал, по-прежнему придавленный лошадью, его раскинутые руки шарили по земле, ища хоть какое-то оружие. Смотреть на него было больно и страшно. Но пока Чеслава медлила и терзалась, Вячко и вражеский воин откатились от нее на два добрых десятка шагов. Оба уже поднялись на ноги и взялись за мечи: только и рассекали воздух лезвия.
Переборов себя, Чеслава заспешила к Буривою, баюкая у груди запястье, которое на каждый ее шаг отзывалось огненной вспышкой. Когда она подоспела, воевода был уже не в себе. Его глаза закатились, губы побелели, кожа на лице сделалась серой, словно пепел от костра. Воительница рухнула рядом с ним на колени и увидела, что ударом молота враг раздробил ему колено. А свалившаяся поверх ног лошадь усугубила и без того непростую рану.
Одной рукой расстегивать и сдирать с себя воинский пояс было тяжело. Чеслава помогала себе зубами, даже не замечая, что щека под единственным глазам залита не только по́том, но и слезами. Кое-как она сняла пояс, отколов попутно кусочек зуба железной, тяжелой пряжкой, и принялась мастерить жгут, перехватив бедро Буривоя над раздробленным коленом. Крепко-накрепко затянуть его ей удалось не сразу, вновь пришлось повозиться и перетерпеть боль в запястье.
— Отец!!!
Отчаянный вопль оглушил Чеславу и пронзил насквозь, вышибив весь дух. В сумятице, царящей вокруг, она не сразу разобрала, кто кричал, и не знала, что хуже: будь это Крутояр, убивавшийся по князю, или Вячко…
Она бросила быстрый взгляд на Буривоя и вскинула голову, ища глазами княжича или кметя.
Оказалось, что кричал Вячко.
Того также сшибли на землю. И также придавили поверх чем-то тяжелым. И, верно, уже убили бы, не приди отец ему на выручку. Воевода Будимир вырос перед сыном, встретив трех вражеских воинов сразу.
Чеслава выпрямилась на неверных, негнущихся ногах и заспешила к нему. Она видела, что уставший сверх всякой меры воевода не справится в одиночку. Но воительница устала ничуть не меньше. В ее движениях не было былой резвости и резкости. Она невольно оберегала и лелеяла руку и потому бежала куда медленнее, чем могла бы.
И она не успела.
Когда копье насквозь пронзило Будимира, воздух вокруг задрожал от отчаянногоо крика Вячко. Второй удар повалил воеводу на землю. Он одолел двоих. Но третьего — уже не сдюжил. Его добила подоспевшая Чеслава, но что проку?..
Будимир грузно осел на колени, сжимая обеими ладонями древко копья, торчавшее из живота. Рана выглядела скверно, и воительница покрылась ледяным потом.
После таких не выживают.
Воевода вскинул лицо и посмотрел Чеславе в глаза. Он улыбнулся, и изо рта вытекла тонкая струйка крови. Спустилась по подбородку и утонула в земле.
Сбоку раздался всхлип. Припадая на одну ногу, к отцу, спотыкаясь и шатаясь, брел Вячко. Его левая рука висела вдоль тела, словно плеть. Из бока сочилась кровь.
Чеслава отвела взгляд и развернулась, чтобы уйти, но Будимир ее окликнул.
— Постой… — выдохнул он хрипло, — будешь видаком…
Она не сразу поняла. А уразумев, всхлипнула и поднесла к губам здоровую ладонь, давя рвавшийся из груди крик.
— Б-батька, — Вячко осел на землю рядом с воеводой и сжал плечо. Бросил быстрый взгляд на копье, торчащее из живота, и побледнел. — Вставай, нужно отойти отсюда, пока не затоптали.
— Дай руку, — Будимир мотнул головой и схватил ладонь сына, крепко прижал к своей ране, смешав кровь.
Он поднял голову к небу, будто призывая богов в свидетели. Его голос, хотя и хриплый от боли, звучал твердо и ясно.
— Внимай, Перун-громовержец! Я, Будимир, сын Крута, внук Милонега, смешиваю с тобой, Вечеслав, свою кровь и ввожу тебя в род как своего сына… — он замолчал на мгновение, пережидая вспышку боли, и в тишине особенно громко прозвучал не то стон, не то всхлип Вячко.
— Пусть клятва эта станет тверже меча и долговечнее камня. Отныне ты — Будимирович, сын мой, плоть от плоти моей и дух от духа. Живи, чтобы продолжить наш род! — кое-как вытолкнул из себя воевода и надсадно, надрывно закашлялся.
— Батька, батька! — Вячко поудобнее обхватил его за плечо и затряс изо всех сил.
Будимир с трудом открыл глаза. Вновь улыбнулся окровавленными губами и поднял руку, чтобы потрепать его по щеке.
— Сын, — выдохнул он, и это было последним, что он сказал.
Чеслава изо всех сил лупанула кулаком по земле.
В то мгновение со стороны детинца прозвучал знакомый рог.
Конунга Харальда.
И открылись ворота.
Князь Ладожский VII
Многие вещи Ярослав никогда не позабудет. Умирать будет, а вспомнит, как впервые взял на руки Крутояра, как чуть не потерял в ту страшную ночь жену. Как предавал огню своего пестуна, дядьку Крута, заменившего ему отца.
И страшный крик Стемида, который заметил воинов Рюрика, сперва притаившихся в засаде, а нынче несшихся на них, чтобы раздавить о стены детинца, Ярослав тоже никогда не позабудет.
В то мгновение он впервые за все многочисленные битвы, в которых сражался, помыслил, что это конец. Они не отобьются. Сложат головы под стенами Нового Града.
Как Рюрик сокрыл своих людей, как провел их туда? Как Ярослав не заметил, не нашел их?
Эти вопросы крутились в голове, пока князь мчался вдоль своих дружинников, но раздумывать над ответами было поздно. Он должен был перестроить войско, пока их не настигли те, кто высоко вздевал знамена с двузубцами.
Ярослав резко повернул коня и впился взглядом в точку на горизонте, где дожидался своего череда его родин, муж дочери Любавы. Он думал, что князю Желану не придётся вступать в бой, и потому уговорил своего суматошного сына остаться с ним, чтобы во время схватки не путался под ногами у мужей.
Но выходило, что настал черед и для Желана Некрасовича. Они уговорились, что он придет на подмогу, коли дела под стенами детинца станут совсем плохи. Ярослав мрачно покосился на приближавшихся воинов Рюрика. Кажется, дела стали хуже некуда. Стоило ждать, что вскоре выступит и князь Желан. А вместе с ним — Крутояр.
Ярослав мучительно застонал вслух и даже не этого заметил.
— Княже? — его нагнал запыхавшийся Стемид.
Половина головы у него была покрыта кровью, и воевода даже не знал, была ли она своей или чужой.
— Там Крутояр… — выдохнул Ярослав, которому показалось, что вдали у горизонта зашевелились в точки.
Никогда в жизни он больше не возьмет с собой мальчишку ни в один поход, покуда тот не станет кметем. В другой раз не только в клети сына запрет, но еще и плетей всыплет, чтобы неповадно было сбегать. Да чтобы не рвалось у Ярослава сердце так, как рвалось нынче.
Стемид выругался и проследил за взглядом князя.
— Мыслишь, Желан Некрасович ударит?
Тот коротко кивнул и обернулся: знамена с двузубцамм приближались все стремительнее. И ворота в Новый Град были по-прежнему закрыты.
— Собери людей в строй, — бросил он воеводе. — Мы должны встретить их щитами и копьями.
И они встретили. И не единожды.
Ярослав вывел своих воинов вперед, чтобы заслонили тех, кто был ближе к стенам детинца. Те части войска вели за собой воеводы Буривой и Будимир, и он доверил им двоим, как себе. Тем паче, что подле черноводского воеводы была Чеслава. К ней бы князь с закрытыми глазами повернулся спиной и даже не стал бы тревожиться.
Люди Рюрика ударили по ним так, как привыкли: мощно, сильно, сокрушительно. Желан Некрасович, подоспевший, чтобы разбить их клин, позволил Ярославу и его людям выиграть немного времени. Без его подмоги они бы уже, верно, валялись бездыханными на земле. Но степной князь насквозь прорвал их строй, раскидав вражеских воинов далеко вдоль стен детинца.
И тогда Ярославу сделалось чуть проще.
Но не шибко.
Он не знал, сколько длился бой. Он не знал, сколько прошло времени с той минуты, как они выступили на детинец. Как на них напали воины Рюрика, тесня к стенам все ближе и ближе.
Он с трудом поднимал меч и чувствовал, как кровь липла к ладоням, вытекая из открытой раны на плече. Каждый вдох давался с трудом. Кожаная рубашка с металлическими нашивками, насквозь пропитанная потом и кровью, стала невыносимо тяжелой.
Он отправил Стемида присмотреть за Крутояром и потому остался один, без ближайшего своего воеводы. Он сам отдавал приказы, сам подбадривал тех, кто сражался бок о бок с ним. Он осип от крика, горло драла тысяча иголок, но его воины, его люди знали, что их князь жив. Что он не сломлен. Что битва — какой бы тяжелой и безнадежной она ни казалась — еще не окончена.
Перед глазами Ярослава мелькали фигуры врагов — размазанные, словно в тумане. Он отбивал удары, едва успевая уклоняться, и порой лишь чутье спасала его от гибели. Или от еще одного ранения.
Но мысли его были не здесь, не среди кричащей толпы.
Он искал глазами Крутояра.
«Где он»? — пульсировала в голове одна-единственная мысль, острыми краями впиваясь в сознание. Его сын, его кровь, его наследник.