– Может быть, и нашему семейству стоило бы увековечить героя ипподрома? – предложил Калокир.
– Поставим статую из золота? Для того чтобы показать Никифору нищету его духа? Он ведь духом не эллин. Ему бы и впрямь черную рясу носить. Но ведь не простит золота возничему!
– Юстиниан терпел! Возничему Уранию была поставлена статуя как раз из чистого золота! – воскликнул Калокир.
– Да… Уранию из золота, а василевсам – из бронзы, Азастасию – подавно из железа. – Дука усмехнулся. – Ромеи – это ромеи. Их приговор на века… Нет, племянник, не станем тратить достояние на пустое. Лучше дом построить для солдат, потерявших в походах здоровье… А на ипподром я вместе с неким Александром съезжу. Тем более что обещают грандиозное.
На улицах Константинополя
Баян пробудился от жара: кирпичи жгли, пахло хлебом, горячим тестом и – морем. Баян отодвинулся от печи.
В сердце было сухо и пусто: даже сна не приснилось о родной стороне.
Подумал о ромеях: почитают себя самыми умными, а доброй печки не умеют сложить. Всю зиму от холода трясутся.
Зима, впрочем, уже миновала, но весенние ночи – сквозняк и сырость. Пожалуй, еще похуже зимы.
Баян выбрался из своего уголка. Его увидел пекарь, пустивший вчера обогреться. Улыбнулся:
– Сны видел?
– Не видел.
– Хлеб нынче румяный, на тебя похож. Вот тебе монеты. Сбегай на Босфор, купи у рыбаков рыбы.
Улицы были еще сумрачные, не проснувшиеся. Рыбаки жарили рыбу прямо на лодках, на огромных жаровнях.
Когда Баян вернулся, у пекарни уже толпились дети бедноты. Пекарня готовила хлеб из муки самого грубого помола. Часть этого бедняцкого хлеба пропекали еще раз, превращая почти в сухари – для солдат в их походной жизни, для дальних монастырей…
Дети стояли в нерешительности. Они принесли самые дешевые монетки, но хлеб снова вздорожал. Пекарям приходилось покупать муку из житниц куролапата Льва Фоки. Видя, что год засушливый и урожай будет самый жалкий, куролапат заранее скупил запасы зерна и муки и теперь богател, заставляя платить богатых и бедных шестикратную цену.
Пекарь увидел Баяна, взял у него рыбу, а детям сказал:
– На ваши деньги я могу отпустить малую толику хлеба… Но у хлеба, слава Богу, есть припек, и я дам каждому из вас по ломтю. Немного, но голод утолить хватит.
К пекарне подошли солдаты.
– Стойте! – приказали они детям, стали выводить каждого к печи, на свет, и внимательно рассматривать.
Баян успел проскользнуть за хлебы, приготовленные для двора патриарха. Святейший Полиевкт брал для себя и служителей своего патриаршего дома самый дешевый, подражая в этом праведном деле монофизиту Северу, который сместил Александрийского патриарха за неумеренность в жизни и за изощренное чревоугодие.
– Что-то ты нынче скупо кормишь! – сказали солдаты пекарю, не найдя того, кто им был нужен.
– Каков василевс, таковы и гулы в животе, – дерзко ответил пекарь. – Пусть дети перейдут улицу и попросят хлеба у моего соседа. Он вдесятеро богаче меня, печет самый лучший хлеб.
– А ну, кыш! – погнали солдаты детей к богатому пекарю. – Поглядим, прав ли ты, бедняцкий да солдатский хлебопек.
– А кого вы ищите? – спросил тот.
– Славянина. Певчего… Его кормили лучшим хлебом, а вот – сбежал.
На другой стороне улицы раздались веселые крики. Дети бежали россыпью, а за ними с метлами гнались служители богатой пекарни.
– Видели? – спросил бедняцкий хлебопек.
– Видели, – сказали солдаты, купили хлеба, посокрушались дороговизне и ушли.
Баян выбрался из укрытия. Пекарь посмотрел на него серьезно и спокойно. Дал целый хлеб из монастырского.
Надо было уходить, но Баян увидел, что подъехали на осликах продавцы дров. Подождал, пока они сгрузят хворост, и ушел с ними.
Продавцы дров везли свой все еще очень нужный товар на Босфор, в дом какого-то патрикия… Одна повозка была нагружена углем из дорогих пород дерева для жаровен.
Дворецкий показал взглядом на Баяна, чтобы он, чистый, в нарядном платье, занес корзину во внутренние покои.
Владелец дома, человек в летах, был в шубе из черно-бурых лисиц, накинутой на плечи, укрыт пологом из голубых песцов. Сидел на ложе из кости слона, с ободками из чистого золота, в руке он держал перо, кончик которого покусывал.
Баян зашумел углями, пересыпая в серебряные тазы, стоявшие возле двух жаровен.
– Тише! – зло зашипел комнатный слуга. – Господин сочиняет послание.
Патрикий вскинул глаза на Баяна и тотчас ушел мыслями в себя, провел левой рукой, длиннопалой, ослепительно белой, по мраморному своему челу и снова посмотрел на Баяна, но уже глазами, в которых был вопрос и какое-то воспоминание…
Торговец дровами остался доволен платой и дал своему нечаянному помощнику монетку за труды. Баян оглянулся, заметил движение среди дворни и кинулся бегом обратно в город.
Ему снова повезло. По дороге двигалась толпа людей. Люди были сердитые. Они шли на центральную площадь выразить недовольство дороговизной хлеба.
И снова Баян очутился на колоннадной улице. Здесь толпа сливалась с другой толпой, и все устремились на площадь к Большому дворцу. Баян не пошел. В толпе много соглядатаев, могут схватить, а ему надо было, изловчась, увидеть солдат из охраны василевса, варягов, славян. Эти не выдадут, отведут к отцу.
Ведь именно его товарищи увидели Баяна в храме Софии и на другой день привели отца и спросили:
– Что это за чудо, Знич? Это же второй ты!
Славяне называли друг друга старыми языческими именами, хотя все они были крещены по настоянию василевса и получили заступников на Небесах. Отцу досталось имя не такое звонкое, как прежде, но тоже выразительное: Уриил, что означает «свет Божий». Уриил был велик у Бога, архангел.
…Баян, набравшись духу, перебежал к лавке с книгами. Место шумное. Сюда приходили поспорить и послушать не только любители книг, но и сочинители и философы.
Громче и жарче других спорили два монаха против седого старца и пятерых его то ли сыновей, то ли учеников.
– Зачем искать место Рая?! – сердился молодой монах с оттопыренными ушами. – Господь, изгнав Адама и Еву, покрыл сие священнейшее место покровом Своей Божественной тайны. Ведь в Раю растет древо жизни! Потому и поставлен на тех путях Херувим с огненным мечом.
– Где ты видел на земле Херувимов?! – горестно всплеснул руками спорщик-старец. – Библия – книга священных символов, книга, дающая тот или иной образ для вразумления человека, для поиска своего места под солнцем, – под Богом, если тебе угодно, – и среди подобных себе. Вспомните Гесиода! Великий наставник и поэт так говорил: после сотворения человека наступил золотой век, бесценный дар бессмертных…
– Гесиод не знал Бога! – возразил монах, сверкая глазами.
– Да, он не знал Саваофа. Он называл создателем мира Крона… Но Гесиод говорит о том же, что и Господь. Мы в Библии читаем: «И сказал Господь Бог: вот, Адам стал как один из Нас, зная добро и зло; и теперь как бы не простер он руки своей и не взял также от дерева жизни, и не вкусил, и не стал бы жить вечно». Это об утерянной простоте жизни, о золотом веке. Гесиод говорит несколько иначе: «Человеческий род вел тогда жизнь богов, свободную от мучительных забот, чуждую труда и печалей».
– Вон они, мучительные заботы и печали! – показал один юноша на толпу.
До книжной лавки с площади долетали крики:
– Хлеба! Хотим хлеба!
– Василевс, твой брат ограбил нас!
– Они сначала забыли Бога, а теперь им василевс стал как ровня, – мрачно, басом пророкотал второй монах. – Я, грешный, верую каждому слову Святого Писания, а там начертано для всех народов и на все времена: «И насадил Господь Бог Рай в Едеме на Востоке и поместил там человека, которого создал. И произрастил Господь Бог из земли всякое дерево, приятное на вид и хорошее для пищи, и дерево жизни посреди Рая, и дерево познания добра и зла…» Много потрудились мои ноженьки в поисках Херувима с огненным мечом. Хотя бы на Херувима хотел поглядеть… Обошел я моими ногами реку Евфрат и реку Тигр, зовомую в Писании рекой Хиддекель… Но где река Тихон, где Фисон? Без них как сыскать поток, омывающий Рай?
– Рая пешком не выходишь! – снова рассердился молодой монах. – Святой отец наш Ефрем Сирин указал место Рая в океане, на дивном острове.
Старец возразил:
– Рай – слово персидское. Оно означает не остров, не обширную землю, а сад. Река Геон или Тихон – это египетский Нил, который берет свое начало в Индии. Фисон, стало быть, надо искать в Индии. И это не что иное, как Ганг… Мой учитель, Царство ему Небесное, полагал, что место Рая на острове Цейлон.
– Река Фисон – это Истр, иначе Дунай! – быстро возразил один из юношей.
– И спор снова стал бессмысленным! – засмеялся монах с оттопыренными ушами. – Прежнего Рая уже не будет! Верующие во Христе обретут свой Рай. Не на Востоке, не на Юге или Севере, а в будущем, которое последует сразу же за Страшным Судом. Тот будущий Рай есть наследие нетленное, непорочное и вовеки не отпадающее.
Баян слушал спор затая дыхание. Но рев и шум толпы стал заглушать слова.
– На ипподром все ринулись! – кричал юноша старцу на ухо. – Да, да! О хлебе забыли! Побежали вкусить зрелища!
Баян окинул взглядом улицу, колоннаду и что было сил помчался к ипподрому, поскорее слиться с толпой. На ипподроме будет василевс, а значит, и его охрана.
Ипподром занимал центр города. Одним крылом он примыкал к Большому дворцу, а южная его часть, не уместившаяся на холме, была сложена из огромных тесаных камней.
Построил ипподром император Септимий Север еще в III веке. Это была копия великого римского цирка. Несколько уменьшенная, но ненамного, в длину ипподром простирался более чем на четыреста метров. Каменные ярусы возвышались громадой. Их было сорок.
Прежде всего Баян увидел обелиск египетского владыки Тутмоса III. Этот розоватый гранит был поставлен на огромные каменные блоки, украшенные множеств