Отдал Ярополк коня конюхам, повел Баяна в свои покои, а потом передумал.
– Хочешь, тайное место покажу?
– Покажи, – согласился Баян.
Вышли они из дворца и за стены города, побежали тропой по лесу и оказались перед крошечной деревянной церковкой.
Двери в храм были открыты, но людей они не увидели. Два узких оконца, затянутых бычьими пузырями, света давали мало.
Горели три лампады: перед иконою Спаса на убрусе, перед Богородицею, перед Николаем Угодником.
Ярополк подвел Баяна к каменной плите в полу.
– Это могила. Видишь крест?
– Вижу, – сказал Баян и невольно перекрестился.
Ярополк подумал, взглянул на друга и тоже перекрестился.
– А знаешь, кто здесь похоронен?
– Не знаю.
– Аскольд. А крестное имя его Николай. Церковь тоже во имя Николая Чудотворца.
Постояли перед иконами. Баян сказал:
– Я в соборе Святой Софии пел. Этот храм величиной с Киев!
– В церквах нельзя врать, – укорил друга Ярополк.
– Ну, если не с Киев, так с княжеский дворец. Там такой купол – небеса! – Баян размахнул руки.
Ярополк смотрел недоверчиво.
– Это правда. Спроси у Калокира. Он – посол. Посол врать не будет.
– Хе! – Ярополк показал на Баяна пальцем. – Послы, наоборот, правды не говорят. Что ни скажут, то и соврут.
Они вышли из церковки.
– А где тайное место? – спросил Баян.
– Это и есть.
Баян посмотрел кругом: внизу под горой Днепр, лес, дубы да липы.
– Здесь и кровь пролилась: князь Олег убил Аскольда. Позвал товары показать, а сам убил.
Баян вздрогнул.
– Тут тень. Холодно.
– Страшное было место, – сказал Ярополк, – а теперь бояться не надо. Теперь здесь дом Бога. Теперь здесь Ангелы.
– А ты видел Ангелов? – спросил Баян.
– Их даже бабушка не видела! А она каждый день молится.
– Пошли к реке, – предложил Баян.
– Пошли, – согласился княжич, и они побежали по тропе вниз.
С Днепра полыхнуло на отроков светом. От простора закружились головы. Ярополк кинулся на траву.
– Поваляемся-покатаемся! – перевалился с бока на бок, посмотрел на Баяна. – Чего стоишь?! Я в детстве уж так любил поваляться-покататься.
Баян сел наземь, скрестив и подобрав под себя ноги, так гузы сиживают.
– Рассказать тебе, что я видел в Хазарии и Византии?
– Расскажи, – разрешил Ярополк, – а если хочешь, спой, у тебя слова складные.
– Мы пока в Херсонесе стояли, я в море купался, простыл. У меня горло и теперь еще сипит, я лучше расскажу.
Ярополк перевернулся на спину, закинул руки за голову и прикрыл глаза, чтобы видеть, о чем ему будут рассказывать.
– Был я в Хазарии у кагана Иосифа. Был псалмопевцем… – начал Баян.
Калокир и Святослав
Дни ожидания тайного приема посол провел только с виду праздно. Он шел на встречу с архонтом, зная о многом, что произошло в Киевском княжестве за последние два года.
Расширив владения до Волги и Хазарского моря, Святослав обратил свои взоры на Запад. Некогда скифы ограничивали свое царство Истром, который теперь зовется Дунаем. Архонт еще в прошлом году собрал войско для похода на Дунай и взял в союзники венгров, но ходил к великой реке один только Икмор с небольшой дружиной. На разведку. Сам же Святослав набежал на вятичей. Почитали себя свободными, дани князю не хотели платить.
Святослав послал на Оку гонца сказать непокорным: «Иду на вы. На поле боя ваши полки с моими полками не бились, но стояли на стороне хазар. Не побил я вас потому, что не хотел проливать славянской крови. Давайте дань мне, и я буду оберегать вас от невзгод и нашествий».
Смиренных князьков помиловал, упрямых научил покорности мечом.
Калокир явился к Святославу с золотом василевса. Никифор послал в дар русскому архонту пятнадцать кентинариев. (По современным меркам – четыреста пятьдесят пять килограммов.)
Напомнив о союзническом договоре, который заключил с Византией в 944 году князь Игорь, Калокир, не сводя с лица Святослава восторженных глаз, стал говорить как бы заветное, прорвавшееся вдруг:
– Великий архонт! Господь Бог благословляет правителей, которые стремятся соединить мир в одно целое. Нынче земля поделена на множество царств, княжеств, владений, мир подобен разбитому зеркалу. Господу Богу нельзя посмотреть на Себя и увидеть Себя. Тебе же, князь, дана воля и сила. Расширяя Русь, ты совершаешь богоугодное дело, хотя и не знаешь Христа.
– Что желает от меня василевс Никифор? – Святослав показал на сундуки с золотом.
– Мысли василевса совпадают с твоими. Ты хочешь на Дунай, но там царство Петра, василевса болгар. Побей болгар. Они досадили василевсу, требуя с него дани, как с раба.
– Пойти на Дунай и побить болгар? – переспросил Святослав.
– Часть земель по левую сторону Дуная ты сможешь присоединить к Руси, – сказал Калокир весело и тотчас нахмурился. – Но у василевса и у меня лично есть просьба.
Патрикий умолк со значением.
– Какая же? – спросил Святослав нетерпеливо.
– Не нарушать дружбы и статей старого договора.
– Да кто же их нарушает?!
– Твои воеводы. Может быть, нечаянно, по незнанию…
– Где? Когда?
– В Тавриде… Совсем недавно.
Святослав наморщил лоб.
– Мы не нападали на города ромеев. Мы добивали хазар. Мы разоряли хазарские города.
– Это верно, – согласился Калокир. – Мой отец в Херсонесе занимает должность протевона. По дороге в Киев я заезжал повидать моих родителей, и отец мне рассказывал, что некоторые города и климаты, принадлежащие Херсонесу, подверглись нападению…
– Было… Мои воины много не разбирались. Города и города. Где владения хазар, где херсонесцев? У меня был топарх, и мы с ним обо всем договорились и заключили союз.
– Иные порубежные климаты и поселения, принадлежащие Херсонесу, теперь платят дань тебе, князь.
– Разберемся. Договоримся. Потом. – Святослав глянул на Калокира исподлобья. Оселедец русый, над блестящим бритым черепом, как поднявшийся хвост коня. В левом ухе золотая серьга. Ловец удачи, а не владыка огромного государства. Спросил: – Ты скажи мне, сколько василевс платит наемникам? Тем же руссам, славянам, варягам?
– Тридцать номисм в год.
– Так это золото не для войска?
– Это подарок друга другу. Это тебе.
– Хорошо, – согласился Святослав. – Но ты должен дать золото и подарки моим воеводам, боярам. Свенельду, Икмору, Претичу, ильку Юнусу, боярину Блуду, боярину Добрыне.
– Им будет дадено, – сказал Калокир, пораженный безразличием Святослава к такому количеству золота. Спохватился: – Архонт! У меня есть для тебя еще один подарок. Правда, для этого нам нужно поехать на Днепр.
Князь тотчас поднялся, снова изумив патрикия: легок на подъем русский барс.
Когда садились на коней, к Святославу подошел отец Баяна Знич, поклонился:
– Дозволь, князь, слово молвить.
– Говори! – разрешил Святослав.
– Я привезен патрикием Калокиром с моим сыном Баяном из Царьграда.
– Знаю.
– Где мне службу служить?
– В гридне. Пока! Скоро ляжет нам в ноги дальняя дорога.
Знич снова поклонился:
– Благодарю, князь! Но дозволь мне на три дня съездить в родную весь. Мою жену Власту хазары уводили в Итиль. Да Бог дал тебе побить поганых… Вот и думка у меня: может, Власта дома теперь… Уж очень долгой была наша разлука.
– Гридни! – тотчас приказал князь дворцовым людям. – Соберите доброго человека в путь. Коня ему дайте из моей конюшни.
– Да я бы хоть теперь поехал, – сказал Знич.
– Так поезжай! Пусть Сварог побережет тебя в пути и Волос с Лелем будут к тебе благосклонны.
На Днепре ничего нового для себя Святослав не увидел.
– Ты на мои корабли смотри, князь.
– Вижу твои корабли.
– И тот, что стоит последним?
– Вижу. Знаю, что это такое. «Жидкий огонь» мечет.
– Отныне это твой корабль, князь.
Святослав призадумался: ромеи берегут свои огненосные корабли пуще глаза.
– Калокир, с чего такая щедрость?
– Хочу друга в тебе иметь. Тайну «огня» я не знаю, но пусть этот корабль послужит тебе, сифоны его полны и к бою готовы.
– Для дружбы добрый залог, – согласился Святослав.
Княжеский наказ
Травы блестели, словно у земли был праздник. Пахло нагретой солнцем водой, мокрым песком, мать-и-мачехой. Знич остановил коня у крошечного озерка, вспугнул лягушек. Сначала звонко шмякнулась в воду одна, за ней другая, и пошло, и пошло, пошло. Озерцо было круглое, открытое. Знич наклонился, опустил руки в воду, набрал пригоршню. Вода пахла детством.
Слезы закипели в горле и кинулись вверх, к глазам, и он, удивляясь себе, заплакал. Положил голову на траву, затих. Какая-то прошлогодняя былинка колола щеку, но он только сильнее прижимался к земле, желая боли за столь долгое отсутствие. А душа, как подставленный под струю источника кувшин, наполнялась и переполнялась благословенной сладостью любви. Куда бы он ни посмотрел – всюду его встречало родное. Родные ветлы кланялись ему. Издали строго, но одобрительно смотрела на него дубрава. Тропки, как мальчишки, бежали впереди, чтоб оповестить о прибытии канувшего, а все-таки жданного.
Чтоб не растравлять нежностью душу, он ударил коня плетью и полетел через луга к веси, боясь глаз своих. Они ведь могут увидеть дом и двор, а могут и на пустырь наткнуться, на бугры в бурьяне.
Его дом был с краю, и это было теперь особенно кстати. Не надо ехать к пустырю среди жалеющих, припоминающих взоров.
Он нахлестывал коня и смотрел, смотрел, словно хотел пронзить глазами саму судьбу свою. И увидел дом, хлев, баньку, а банька-то… была живой. Он уловил запах дыма и пара, поднявшегося с раскаленных камней.
Двор тоже дышал жизнью: в хлеву, на соломе, лежала совсем свежая коровья лепеха. Значит, корова ночевала и ушла в стадо. Он дал коню овса из своей дорожной сумы. Отворил дверь в избу. Никого.
Пахло женщиной. Гнездышко было прибрано, в малой корчажке на столе синели незабудки.