Калокир распахнул грудь, взял в руки крест, поцеловал.
– Благодарю! Когда я буду в Византии, четвертую часть города заселю русскими. Вуколеон – твой! Мы удивим мир дружбой, и мир смирится перед нашей волей.
Спрятал крест. Опустил голову.
– Пока это мечты. Далекие мечты.
– По воле Сварога морок оборачивается явью. Завтра мои воины принесут жертвы Перуну. Это приблизит желанные дни… Завтра я посвящу Ярополка в князья. Ему сидеть в Киеве.
– Святослав! Я давно хотел сказать тебе о гречанке-монахине, которую ты отдал в наложницы своему сыну. Эта женщина мне родственница…
– Что же ты молчал! – изумился Святослав. – Если она твоя родственница, значит, убиенному василевсу она тоже родня.
– Воистину так!
– Отныне не быть твоей родне княжеской наложницей, но быть ей княгиней. По милости Сварога Ярополк получил в жены багрянородную.
Калокир смутился:
– Александра не багрянородная. Она из того же рода, что Никифор Фока, это верно… Никифор носил красную обувь не по рождению[102]. Солдаты сделали его василевсом.
– Василевс есть василевс. Василевс от бога, и завтра быть празднику! – решил Святослав.
– Не дозволишь ли ты мне повидаться с Александрой? – осторожно спросил Калокир.
– Успеешь, свидишься. Ты ступай к великой княгине, расскажи ей о своем родстве с женой Ярополка, о ее родстве с василевсом. Княгиня и тебя наградит, и меня заодно пожалует.
Трудные дни Святослава
Александра и Калокир ожидали выхода княгини Ольги. В тронном зале были только немые стражи.
На Александре ферязь на драгоценных соболях, на голове убрус[103] в жемчуге и расшитая бирюзой шапочка.
– Одежда скифов не умалила твоей красоты, – сказал Калокир. – Боже мой! Вот уж истинно: пути Господни неисповедимы!
– Калокир! – только и сказала Александра.
– Я нашел тебя. И, сколько есть сил, помогу.
– Калокир! Ты из моей, но из другой, из давно минувшей жизни.
– Александра, давно минувшему – год!
– Нет, Калокир. Между нынешней моей жизнью и жизнью в Константинополе – еще одна жизнь: в монастыре. Августа Феофано, даже не помышляя о том, все же погубила амазонку с Босфора. В монастыре я отреклась от мира, но пришел Святослав и взял меня в мир, в жизнь… Это другой мир, это совсем другая жизнь. Ты прав, я теперь женщина скифа.
– Александра! Если Бог дал тебе три жизни, даст и четвертую. Ты вернешься в Константинополь в сиянии славы.
Тайная жена Ярополка сдвинула брови.
– Почему ты думаешь, что я несчастна?.. Мой муж, правда, мальчик, но он – чистый и светлый. Феофано уготовляла мне жизнь второй жены. Я ведь знаю, она сама мечтала о тайной связи с Цимисхием, с этим убийцей.
– Августа, дорогая Александра, заключена в монастырь. Цимисхий женился на Феодоре, дочери Константина Багрянородного. Кстати, великая княгиня Ольга некогда умоляла василевса выдать Феодору за своего сына, за князя Святослава. Бог не попустил того. Знай, впереди у тебя великое будущее! Ты станешь государыней необъятного царства.
– Калокир, я довольна моей жизнью. Меня греют пушистые меха, я вышиваю золотом и жемчугом. А с моим мужем, – она понизила голос, – мы бьемся на деревянных мечах… У меня даже подруга появилась, дочь боярина Свенельда…
И тут они оба увидели: княгиня Ольга уже в палате. С нею один только Хрисогон, священник.
Княгиня ответила поклоном на поклоны Калокира и Александры.
Она была бледна, но глаза смотрели строго, ясно.
– Я всю ночь молилась, – сказала Ольга Александре. – Господи! Мой грех совершен по неведенью, но это нечистый дал ему свершиться: я венчала монахиню с внуком. Почему, почему ты молчала!
Александра опустилась на колени, коснулась головой пола.
– Прости меня, великую грешницу! Я посчитала себя умершей. Мне было все равно, как поступают с моим телом. Ведь я – добыча войны.
Великая княгиня перекрестилась.
– Отец Хрисогон обещает послать прошение святейшему Полиевкту.
– Святейший умер! – вырвалось у Калокира. – Он умер через сорок дней после убийства Никифора.
– Боже мой! – Ольга снова перекрестилась. – Хрисогон отправит свое и мое послание преемнику усопшего. Нельзя жить под проклятием. Тем более проклятые на престоле – погибель народу.
Великая княгиня прикрыла глаза, закружилась голова, и она быстро села на лавку у стены.
– Я – страшусь, – сказала она, не открывая глаз. – Я страшусь за мое потомство. Господи! Прощаешь ли Ты такие безумства падшему роду человеческому?
– Милости Господа неизреченны, – утешил Ольгу добрый Хрисогон.
– Каков крест несу! – прошептала княгиня. – Дни мои истекают, а река грехов все полнится… Ведь на день грядущий приготовлены сыном моим новые безумства. Это грех матери, если сын знает о Христе, но поклоняется дереву.
…Безумства, о которых печаловалась Ольга, совершились. Жрецы резали петухов, кормили кровью Перуна. Великий князь Святослав объявил перед истуканом сына своего княжича Ярополка – князем стольного города Киева.
Исполнив кровавый обряд, Святослав и жрецы повезли Ярополка и Александру в поле, к священной роще. Трижды обвели вокруг ракитова куста, и стала Александра законной женой Ярополка. Законной у язычников, а вот кем была она у христиан, венчанная монахиня?
Еще через день снова лилась кровь петухов – Святослав назвал древлянским князем своего второго сына Олега.
Всполошилась княгиня Ольга, пожелала говорить со Святославом.
– Что ты задумал? – спросила она его без церемоний.
Святослав тоже ответил не лукавя:
– Матушка, благослови! Мне скучно и тесно в дедовском Киеве. Далекий от жизни город. Я хочу идти за Дунай. Переяславцу быть серединой моей земли. Туда стекаются все блага: из греческой земли – золото, паволоки, вина, разные плоды, из Чехии и Венгрии – серебро и кони, из Руси же пойдут меха и воск, мед и рабы.
– Своими ли словами говоришь? Видишь, я – больна. Куда ты все стремишься, ища не центра земли, но края своей жизни? Не молчи. Отвечай.
Святослав не хотел говорить. Он сам видел: мать не жилец на белом свете. Но ведь и сыновья не грудные младенцы. У Ярополка жена… Ничего не сказал вслух.
Высохли влажные глаза вещей Ольги. Молвила, отведя лицо от Святослава:
– Погреби меня и ступай себе на все четыре стороны.
Горько стало великому князю. Пришел на свой двор, сел на коня и ездил по кругу, словно умом тронулся. Не пошел к делам, не захотел утолить голод. Кружил, не давая передышки ни себе, ни коню.
В тот день пришла к Святославу Власта. Явилась она с даром великому князю. Гридни не посмели остановить женщину. Принесла Власта в пеленах только что родившегося младенца. Встала перед князем, развернула свивалки снизу:
– Видишь, князь, – сын. За сына ты обещал мне коня.
– Помню, – признал Святослав.
– А теперь дальше смотри! – Развернула свивалки сверху и показала мертвое тельце. – Я свой долг исполнила, а ты бросил Киев и народ. Задушили нас голодом печенеги. Не я одна, многие женщины родили мертвых. На тебе вина, князь.
Сошел Святослав с коня, поклонился Власте:
– Я хоть и побил печенегов, но виноват. Возьми коня.
– А ты сына моего держи.
И взяла Власта повод, а в руки князю положила младенца.
– Не ради корысти сей обмен, а ради правды. Дома сиди, князь, если хочешь дать покой людям, если хочешь, чтобы женщины рожали живых сынов, для жизни, не для смерти.
И ушла, увела княжеского коня.
Кончина вещей Ольги
Киев узнал: великая княгиня вещая Ольга занемогла, лежит. Притих город. Даже на базарах люди осаждали крикунов, а балагуров могли и побить. Прошел день. На другой мудрые приметили: птицы не поют. Обезголосели. Печаль объяла город. Молились о здравии княгини христиане, кормили истуканов хлебом, поили молоком и кровью язычники.
На второй день болезни священник отец Хрисогон пособоровал Ольгу. Дворцовые слуги ждали, что будет завтра. И пришло завтра. И увидели киевляне: стоят облака. Стоят на одном месте, а ветер землю метет.
Почувствовала вещая Ольга – близок ее последний час. Позвала сына и внуков. Первым благословила она Владимира.
– Будь народу светлым пастырем. Да назовут тебя Солнышком, но не позволяй называть себя ясным месяцем. У месяца свет обманный, не греет.
Молча поклонился отрок бабушке.
Древлянскому князю Олегу, внучку своему, вещая Ольга заповедала:
– Вот ты с юных лет князь, правитель отческого удела, родины моей. Не торопись быть судьей людям. Слушай, как мудрые решают дела. И не скачи ты день-деньской за зайцами, как заяц, по полям, не рыскай по лесам за волками, волку уподобясь. Князю тешиться недосуг, князь людям надобен, а не собакам, не соколам. Охота – кровавая потеха. Помни, всякая пролитая кровь жаждет отмщения. Захочется тебе на охоту – в церковь сходи.
Кланялся Олег упрямой головой, соглашаясь, и пошел скорым шагом из бабушкиной спальни, пропахшей ладаном, лампадами, свечами. Ярополк не сумел спрятать слез, упал перед кроватью бабушки на колени, взмолился:
– Я буду класть поклоны весь день и всю ночь, только не умирай!
Улыбнулась Ольга:
– Я люблю тебя, внук мой, князь мой Киевский, но меня Бог зовет. Господа Бога не ослушаешься. Видно, все, что было записано в Книге Судеб, я совершила.
Княгиня протянула руку к Библии, и отец Хрисогон подал ей фолиант, написанный по-гречески. Указала Ольга страницу и строку, и отец Хрисогон прочитал:
– «…Да взыщется от рода сего кровь всех пророков, пролитая от создания мира».
И сказала Ольга Ярополку:
– Помни это и страшись нынче, пока в силе и здоровье, ибо завтра будет поздно.
И снова была открыта книга, и прочитал Хрисогон:
– «Путь грешников вымощен камнями, но на конце его – пропасть ада».
– Не забывай! Ты – христианин, – заповедала Ольга. – Заклубит перед тобой бесовство язычества, а ты сумей устоять, не предать Христа и самого себя. Твоя бабушка устояла.