люционных и демократических писателей публикует манифест, где призывает всех писателей, без различия их политических взглядов, к объединению для защиты культуры от фашистского варварства.
В числе других писателей это воззвание подписали Ярослав Галан, Александр Гавршнок, Петр Козланюк, Владимир Броневский, Люциан Шенвальд, Ванда Василевская, Леон Кручковский.
23 июня 1935 года в Париже, на Международном конгрессе писателей в защиту культуры, было оглашено приветственное письмо Горького, где великий писатель призывал всех честных деятелей культуры мира объединиться в борьбе с наступающим фашизмом. Задача создания единого антифашистского фронта работников культуры выдвигалась на первый план на Западной Украине.
Старейший подпольщик Западной Украины Богдан Дудыкевич пишет: «В 1935 году мы, сидевшие в тюрьме „Вронки“ в Западной Польше, получили информацию о широкой кампании, которую развернули КПП, КПЗУ и КПЗБ для освобождения политзаключенных. Нам стало известно о выступлениях Ярослава Галана как одного из организаторов массовых митингов во Львове…»
По поручению окружкома КПЗУ Галан и Гаврилюк проводят зимой и весной 1935–1936 годов большую подготовительную работу по созыву антифашистского конгресса работников культуры Польши и Галиции.
Галан много ездит по Прикарпатью, выступает перед крестьянами. Выступает как опытнейший партийный конспиратор. Степан Далавурак, учитель одной из средних школ города Черновцы, рассказывает:
«Ярослав Галан не заглядывал в конспект. Он говорил о важности просвещения для народа, потом про ангорских кроликов, о пчеловодстве, о разведении коров симментальской породы, то есть все в духе газеты „Народна справа“ — „коровьего дела“, как ее тогда верно окрестили в народе, — и журнала „Сельский хозяин“. Это понравилось хозяевам. Жандармам лекция показалась невинной, и сидеть на ней дальше, дышать мужицким потом надменным слугам Речи Посполитой никак не хотелось. Поэтому они вышли. Оратор сразу заметил, что жандармы исчезли. Симментальские коровы, свиньи йоркширской породы больше не вспоминались. Галан все чаще останавливался на тех причинах, которые вызвали выступления против существующих порядков в панской Польше.
Контакт между Галаном и слушателями наладился быстро. Они хорошо понимали его и поддерживали одобрительными выкриками:
— Говорите громче, потому что позади плохо слышно, — послышалось в зале, когда оратор на несколько секунд остановился.
Ярослав Галан сказал:
— Я приложу все усилия, чтобы меня все услышали, а если кто не услышит, готов повторить все вторично и в третий раз.
Голос его был мягким, и в зале стало тихо.
Галан рассказывал о борьбе украинского народа под руководством Богдана Хмельницкого против шляхетской Польши, о том, как украинские земли очутились под пятой других держав, и особенно — о борьбе трудящихся западноукраинских земель против „чужих и своих“ угнетателей. Он вспоминал, как Иван Франко и Михайло Павлик призывали наш народ к борьбе против колонизаторской политики Австро-Венгрии и как украинская буржуазия за мелкие подачки лизала лакированный сапог Франца-Иосифа.
Не забыл оратор в своем докладе и о реакционной роли духовенства любого вероисповедания.
— Попы вместе с ксендзами ведут крестовый поход против Советского Союза — колыбели трудящихся всего мира. А те заповеди, которые они пропагандируют, сами не исполняют, не ожидают рая на небе, а живут райской жизнью на земле. Что можно попам, то является грехом для трудящихся.
Эти слова задели священника, который сидел на лекции как на угольях.
— Вы агент Москвы! — закричал пан отец. — Вы коммунист и враг украинского народа, а не представитель „Просвиты“.
— Не „Просвита“ — просвещение, — ответил Ярослав Галан, — а правда — просвещение. И не враг я, по происхождению такой же западноукраинский крестьянин, как все в зале, хотя у меня галстук на шее.
Полемика с попом разгорелась. Оратор беспощадно разоблачал его, припирая к стене фактами.
— Вы, — говорил Галан попу, — некогда благословляли народ на братоубийственную войну. Вы говорили когда-то: „Бей на фронте русского или поляка“. Так?
— Так!..
— А чем они провинились перед вами или перед каким-либо балинецким дядькой?
В зале клокотало. Всюду были слышны выкрики:
— Вот верно!
— Хорошо сказал!
— Ух, как славно посадил пана отца!»
А Галан продолжал:
— На недавний съезд общества «Просвита» полиция, а с нею поповские и кулацкие сынки не допустили крестьянских делегатов, избили их! Они боялись, чтобы представители народа не рассказали на съезде всю правду!
— Брехня! — выкрикнули в ответ несколько самых богатых дядьков и поп.
— Если говорю вам неправду, то послушайте самих делегатов. Вот они, перед вами.
Ярослав Александрович прервал свое выступление, чтобы дать возможность выступить Петру Грицюку, Михаилу Проскуряку, Алексею Корбутяку, которые подтвердили его слова. Это выступление Галана в селе Балинец, возле города Коломыи, продолжалось больше часа. Еще с час докладчик отвечал на разные вопросы. Вместо культурно-просветительной лекции, как это значилось в бумажке, изготовленной подпольщиками-коммунистами, в селе был проведен политический митинг. Крестьяне были очень довольны лекцией.
Галан и Гаврилюк организуют конспиративные явки, пишут листовки, воззвания, выступают на собраниях, переправляют во Львов революционную литературу. Галан вырос в опытного пропагандиста, агитатора, работающего по поручению партии на самых ответственных участках. Он «часто приходил к нам (рабочим. — В.Б., А.Е.), — вспоминает бывший слесарь И. Завадка, — проводил с рабочими беседы и читал лекции по теории марксизма-ленинизма, помогал нам глубоко понять те задачи, которые стояли перед рабочими Западной Украины. Помню, мы с особым интересом прослушали лекции Я. Галана по произведениям Ф. Энгельса „Развитие социализма от утопии к науке“ и К. Маркса „Наемный труд и капитал“».
А события становились все более грозными.
В марте 1936 года были расстреляны рабочие на краковском заводе «Семперит». В ответ начались уличные бои рабочих Кракова с полицией, а по всей стране прошла волна забастовок и демонстраций.
Весна 1936 года пришла во Львов неожиданно, буйно, стремительно. Каштаны расправляли свою первую листву, в синем апрельском небе кружились стаи голубей над Стрелецкой площадью, в утренней дымке тонули за больничной оградой зеленеющие склоны Высокого замка. Но в это прекрасное весеннее утро возле морга в одной из больниц Львова можно было обнаружить следы совершившегося недавно злодеяния.
Толпа, заполнившая больничный двор, угрюмо молчала. И когда над головами людей вдруг появился небольшой, затянутый красным крепом гроб, обнажились головы, глухой и гневный шум прошел по рядам рабочих.
Старая женщина подошла к толпе и испуганно спросила:
— Кого хоронят?
— Безработного, — ответили из рядов. — Нашего товарища хороним. Козака. Его убила полиция.
Галану вспоминался вчерашний день. Толпа безработных у ратуши. В ее просторных залах заседали верные слуги графов Потоцких и Дзедушицких, «ликерного короля» Бачевского и других им подобных. Голодные, оборванные люди пришли просить кусок хлеба — им ответили свинцом из полицейских карабинов. Навсегда сохранятся в памяти вспышки выстрелов, красная струйка крови на красивом молодом лице погибшего от пули полицейского рабочего-поляка Владислава Козака, распластавшего руки на серых плитах мостовой…
Сегодня гневный рабочий Львов провожал его в последний путь…
Цепочка полицейских мундиров перегородила улицу. Угрюмо, сжав кулаки, не останавливаясь и не замедляя шага, шли навстречу ей сомкнувшиеся ряды рабочих. Сухо щелкнули затворы винтовок, и через несколько минут пулеметная очередь врезалась в колонну демонстрантов. Гроб накренился.
Молодой рабочий вырвал из мостовой булыжник. Уткнувшись лицом в землю, лежала женщина… Вот впереди, покачнувшись, падает Мария Ких — славный вожак львовских комсомольцев. Три раза сменились люди, несущие гроб. А впереди уже дрогнули ряды полицейских, захлебнулся пулемет, испуганно прячется в подъезде полицейский в мундире капитана.
Что гнало рабочий народ в объятия смерти? Об этом Галан напишет позже — в «Золотой арке».
«Неужели они рисковали жизнью только ради куска хлеба или десятипроцентной прибавки к жалованью? Думать так значит совершенно не верить в человека!.. Они верили тогда только в одно: что каждый их шаг вперед по улицам, залитым их же кровью, — это сто, тысяча шагов вперед, к бессмертию, величию их класса…»
Повсюду строились баррикады. Стояли заводы, фабрики, застыли на площадях трамваи, газеты не вышли. Львов бастовал. Гневный рабочий Львов протестовал против кровавой расправы 16 апреля 1936 года…
Тридцать одного убитыми и двести человек ранеными потерял пролетариат Львова в этот день.
В ответ на правительственный террор началась общегородская забастовка, поддержанная рабочими почти всех городов Галиции и массовыми выступлениями крестьян. Семьдесят пять процентов крестьян Львовского, Тернопольского и Станиславского воеводств приняли участие в организованной десятидневной стачке. В эти дни Галан выступает на митингах и собраниях, участвует в подготовке к первомайской демонстрации, которая еще раз подтвердила, как возрос авторитет коммунистической партии. В такой обстановке проходила подготовка Антифашистского конгресса в защиту культуры.
Конгресс работал в здании оперного театра 16 и 17 мая 1936 года. В его организации и проведении приняли участие рабочие. «Мы чувствовали тогда, что рабочий и крестьянский писатель — это человек, любимый массами, близкий им человек, товарищ», — говорил польский поэт Владислав Броневский. На конгрессе выступали представители бастующих рабочих, писатели в перерывах между заседаниями делали доклады на заводах и фабриках. Рабочие «составили огромное большинство гостей съезда». В почетный президиум его были избраны М. Горький и Р. Роллан. С речами выступили К. Пелехатый, С. Тудор, В. Василевская и другие. Василевская требовала от писателей создания бдительной, воинствующей литературы и произнесла пророческие слова: «В следующий раз мы встретимся в красном Львове».