Конечно, мы не найдем в сагах объективной или полной характеристики Ярослава. Саги - источник сложный для изучения, представляющий собой не отчет о каких-либо реальных событиях, но их эпическое изложение, в котором реальное переплетается с выдуманным, а герои, как правило, действуют так, как должен действовать идеальный герой в тех или иных обстоятельствах. Саги изображают русского князя в его взаимоотношениях со скандинавами, которым авторы саг, безусловно, благоволят. И поэтому, подчеркивают достоинства своих главных героев, норвежских конунгов, саги неизбежно оттеняют не самые примечательные черты в характере «конунга Гардов», то есть Ярослава. И все же его изображение в сагах исключительно ценно для нас, поскольку, пускай и с оговорками, сделанными выше, русский князь предстает здесь во многом именно таким, каким запомнился он своим современникам-иноземцам.
Немногое мы знаем о личной жизни Ярослава той поры. Ко времени новгородского княжения он уже был женат. Русские источники ничего не сообщают о его первом браке, хотя кажется совершенно очевидным, что к тридцати годам князь не мог не обзавестись супругой.
Единственное упоминание о первой жене князя содержится в «Хронике» немца Титмара Мерзебургского, современника Владимира и Ярослава (он умер в декабре 1018 года): рассказывая о вступлении в Киев войск польского князя Болеслава Храброго летом 1018 года, Титмар отмечает, что в плен к Болеславу в числе прочих попала и жена князя Ярослава Владимировича25 Но кем была эта женщина и когда именно Ярослав женился на ней, неизвестно26 Поздняя русская традиция, казалось бы, позволяет назвать ее имя - Анна: так, по свидетельству новгородских источников X-XII веков, звали жену князя Ярослава, гробница которой и по сей день покоится в Новгородском Софийском соборе рядом с гробницей сына Ярослава новгородского князя Владимира. В 1439 году архиепископ Новгородский Евфимий II обновил обе гробницы, установив церковное почитание блаженного князя Владимира и «матери его Анны»27 Но это отождествление, принадлежащее церковным властям X века, сегодня не может считаться основательным. Известно, что матерью Владимира Ярославича была вторая жена Ярослава - дочь шведского конунга Олава Шётконунга Ингигерд, получившая при крещении имя Ирина и умерла в 1050 году. По всей вероятности, она похоронена в Киеве, а не в Новгороде28, и у во всяком случае ей не может принадлежать новгородское захоронение29. Впрочем, о судьбе первой жены князя Ярослава Владимировича нам еще предстоит говорить на страницах книги.
Считается, что в Новгороде у Ярослава родился сын, названный в крещении Ильей. «Повесть временных лет» ничего не знает о нем. Его имя упоминается лишь в перечне новгородских князей, читающемся в Новгородской Первой летописи младшего извода (памятник X века): «И родился у Ярослава сын Илья, и посади в Новегороде, и умре»30 Известие это, по-видимому, извлечено из какого-то новгородского княжеского помянника (о церковном происхождении записи свидетельствует упоминание крестильного, а не княжеского имени). Но у нас есть основания сомневаться в реальности существования этого, неизвестного по другим источникам княжича31 В принципе, не исключено, что Илья - крестильное имя другого сына Ярослава, новгородского князя Владимира; появление имени Ильи в перечне новгородских князей (наряду с имеющимся там же именем Владимира) может быть результатом дублирования одного и того же известия, в котором речь идет о проставлении в Новгород старшего сына Ярослава.
Реальная, более или менее известная нам биографии князя Ярослава Владимировича начинается с 1014 года, когда новгородский князь в первый раз выступает на авансцену русской истории как самостоятельно действующий политик. Именно с этого времени у нас появляется возможность и для относительно связного изложения тех событий, в которых он принимает участие. Но прежде нам придется коснуться событий несколько более ранних - иначе мы не в состоянии будем объяснить те причины, которые толкнули Ярослава на извилистый и рискованный путь политических интриг и осложнений.
Около 1013 года Владимир женил своего пасынка Святополка, княжившего в городе Турове на западе Русского государства, на дочери своего давнего врага, польского князя Болеслава 1, известного также под именем Болеслава Храброго или Болеслава Великого32 Русские источник ни словом не упоминают об этом браке. Зато о нем сообщает современник событий, немецкий хронист Титмар Мерзебугский. Этот брак, ознаменовавший завершение очередной русско-польской войны, должен был, вероятно, положить конец многолетней вражде между Русью и Польшей. На деле, однако, вышло совсем не так. Вместе с Болеславной в Туров прибыл и ее духовник, бывший колобжегский епископ Рейнберн. Этот немец-аскет, отличавшийся, к слову сказать, особым рвением в борьбе со славянским язычеством, стал ключевой фигурой в хитроумной комбинации, задуманной, вероятно, самим Болеславом. «По наущению Болеслава», пишет Титмар, Святополк вознамерился «тайно выступить» против Владимира; узнав об этом, киевский князь схватил и епископа Рейнберна (которого он, очевидно, считал главным зачинщиком заговора), и своего приемного сына вместе с его супругой и заточил всех троих - «каждого в отдельную темницу»33. Епископ Рейнберн вскоре скончался. Святополк же и дочь польского князя пребывали в заключении до самой смерти Владимира летом 1015 года.
Местом пребывания опального князя, по всей вероятности, ста Вышгород - хорошо укрепленный княжеский город-замок близ Киева. Из последующей истории Святополка Окаянного мы узнаем, что он, даже став киевским князем, с исключительным доверием будет относиться к вышгородским «боярцам», а те, в свою очередь, останутся его преданными сторонниками. По-видимому, Святополк успел найти с ними общий язык за время своего заточения.
Историки не пришли к единому выводу относительно заговора Святополка. В самом ли деле он имел место, или мятеж явился плодом распаленного воображения Владимира, чьей-то усиленной наветы на туровского князя? И какова истинная роль во всех этих событиях Болеслава Польского?
Ответы на эти вопросы могут быть лишь предположительными. И все же та версия событий, которая изложена Титмарам Мерзебургским, представляется весьма вероятной. Напомню, что Святополка считали на Руси «ОТ двух отцов» - наследником и Ярополка, и Владимира. Согласно языческим представлениям, усыновление (тем более совершенное после того, как Владимир официально признал мать Святополка своей супругой) полностью заменяло настоящее отцовство. Но при христианском взгляде на существо брака поступок Владимира был не чем иным, как насилием и прелюбодеянием, а Святополк оказывался законным сыном одного лишь Ярополка и, значит, приобретал права на киевский престол или, во всяком случае, на свою «часть в Киевском государстве даже при жизни Владимира. И не Рейнберн ли, может быть, по указке Болеслава, растолковывав это Святополку?
Русские источники знают о неприязни, которую Владимир испытывал к своему приемному сыну. Правда, они объясняют ее необычными обстоятельствами появления Святополка на свет: «От греховного бо корени зол плод бывает… потому и не любил его отец, что от двух отцов был - от Ярополка и от Владимира. Напомним, что мать Святополка, «гекня, прежде была черницей, захваченной в полон и насильно расстриженной Святославом. (Поэтому русские источники дают Святополку еще одно зловещее прозвище - «росстриженич», то есть сын расстриженицы34.) Но мы уже говорили, что летописец иначе, нежели сам Владимир, глядел на происходящее и явно приписывал Владимиру свое собственное, отягощенное знанием последующих событий отношение к князю-преступнику и братоубийце. Неприязнь Владимира к пасынку возникла далеко не сразу, иначе он не посадил бы его на княжение в Туров. Но неприязнь эта должна была питаться какими-то действиями или помыслами самого Святополка.
Мы очень мало знаем об этом человеке, которому суждено было сыграть столь важную роль в жизни героя нашей книги. Большая часть его жизни, как и жизни самого Ярослава, осталась нам неизвестной. В изображении летописцев Святополк сразу же предстает закоренелым злодеем, князем-убийцей, «Поганополком» его имя становится едва ли не нарицательным, а деяния - хрестоматийно отталкивающими. Место реального князя прочно занимает в истории образ абсолютного, так сказать, идеального злодея. Между тем Святополк - личность историческая, живая, а значит, наделенная разнообразными, а не одними лишь отталкивающими качествами. Как мы увидим впоследствии, его поступки отнюдь не всегда буду вызваны злобой, стремлением к кровопролитию во имя кровопролития. Святополк успеет проявить себя и как вполне здравомыслящий и даже дальновидный политик.
Итак, нам немногое известно о Святополке как о человеке. Однако кое-что мы знаем более или менее определенно. Думаю, что без большого риска ошибиться мы можем предположить, что сам Святополк, действительно, смотрел на себя прежде всего как на потомка Ярополка, а не Владимира. В нашем распоряжении имеется уникальный и вполне объективный источник - монеты самого Святополка, которые он чеканил в Киеве во время своего недолгого пребывания там в 1015-1016 и 1018 годах. Эти монеты во многом подобны монетам его предшественника Владимира, похоже изображен на них и сам князь с регалиями княжеской власти. На оборотной стороне монет - так же, как и у Владимира, - родовой княжеский знак Рюриковичей, но не Владимиров трезубец, а двузубец, восходящий к родовому знак его деда Святослава и, вероятно, отца Ярополка35.
Первоначально планы Святополка едва ли простирались на Киев или, тем более, на всю Русскую державу. До времени его могло устраивать и самостоятельное, независимое от Владимира правление в Турове. Это, кстати говоря, было вполне на руку и его тестю Болеславу. В те годы Болеслав постоянно враждовал с германским королем (а с 1014 года императором) Генрихом II и был заинтересован в мире на своих восточных границах.
Тем не менее, узнав о случившемся, продолжает Титмар, Болеслав «не переставал мстить чем только мог» киевскому князю. Его гнев объяснить не трудно: ведь в заточении оказались не только его зять и колобжегский епископ, но и его родная дочь. В чем именно заключалась эта ме