В середине или второй половине 30-х годов XI века, то есть вскоре после посажения в Новгороде, князь Владимир Ярославич женился. Поздние новгородские источники называют имя его супруги - Александра; однако кем была эта женщина: дочерью ли какого-то русского приближенного князя Ярослава Мудрого или, может быть, иноземной принцессой, мы не знаем15. В 1038 году у восемнадцатилетнего Владимира родится первенец, получивший имя Ростислав, а в крещении названный Михаилом16, - первый внук князя Ярослава Владимировича и его супруги Ирины.
Новгородско-софийские летописи сохранили свидетельство еще об одном важнейшем мероприятии, проведенном князем Ярославом в Новгороде. «И людям написал грамоту, рек: "По сей грамоте дадите дань"»17. Именно после этих слов летописец X века и дает ту характеристику князя Ярослава, которую мы уже приводили в начале книги: «И бяше хромоног, но умом свершен, и храбр на рати, и крестьян (христиан. - А. К.) любя, и чтяше сам книгы».
Что за грамоту упоминает новгородский летописец, неизвестно: текст ее или хотя бы какие-то ссылки, выписки не сохранились. Но можно не сомневаться, что имеется в виду одна из тех «Ярославлих грамот», на которых впоследствии, вплоть до разгрома Новгорода великим князем Московским Иваном 111, клялись при вступлении на новгородский стол все новгородские князья.
При более или менее внимательном взгляде на летописный текст у исследователей неизбежно закрадывается сомнение: не идет ли речь здесь о той же самой грамоте, о которой новгородский летописец, автор Новгородской Первой летописи (а вслед за ним и авторы новгородско-софийских сводов) уже сообща под 1016 годом: тогда, напомним, Ярослав тоже давал новгородцам «правду и устав… тако рекши им: "По сей грамоте ходите… "«Из летописи это известие попало в список новгородских князей, читающийся в той же Новгородской Первой летописи («А се в Новегороде»), причем оказалось там в связи с посаженнем в Новгороде князя Владимира Ярославича: «…А сына своего Володимира посади в Новегороде; и писал грамоту Ярослав, рек тако: "По сей грамоте ходите"»18. И не это ли соединение в списке новгородских князей двух известий - о посажении в Новгороде сына Ярослава и о составлении им грамоты - стало причиной появления «второй» грамоты Ярослава в Софийской Первой и близких к ней летописях под 1034 (1036) годом?
Но с другой стороны, мы действительно знаем, что «Ярославлих грамот» в Новгороде было несколько: в рассказах о новгородских событиях XII-XV веков они неизменно упоминаются во множественном числе*, а на миниатюрах Лицевого летописного свода (XVI век) «Ярославли грамоты» - важнейший атрибут новгородской государственности - изображены в виде именно двух свитков20. [* Хотя в упомянутом списке новгородских князей, а также в читающемся в той же рукописи X века родословии великих князей Русских речь идет именно об одной грамоте, данной Ярославом новгородцам: «… Володимер роди Ярослава, его же грамота в Великом Новегороде»19]. Да и речь в летописной статье 1034 (1036) года идет не просто о грамоте, дающей «Правду» и «устав» новгородцам (то есть, надо полагать, «Русской Правде»), но, очевидно, об установлениях, касающихся выплачиваемых новгородцами даней: «по сей грамоте дадите дань». Это обстоятельство позволило ряду исследователей предположить в грамоте 1034 (1036) года нечто вроде росписи новгородских даней, выплачиваемых в пользу теперь уже киевского князя: судя по прямому утверждению летописца, в предшествующие годы Новгород был освобожден от дани вообще. (Очень любопытно наблюдение, сделанное в этой связи В. А. Буровым: он обратил внимание на то, что размер «киевской дани» за двадцать лет, прошедшие между 1015 и 1035 годами, которую новгородцы не выплачивали в Киев, должен был составить 40 тысяч гривен (20 лет х 2 тысячи гривен ежегодной дани, которую Новгород уплачивал в Киев до Ярослава). А это, в свою очередь, точно совпаает с той суммой штрафа («виры»), которую должен был бы выплатить Ярослав за убийство тысячи человек («воев славных тысячи»), согласно нормам «Русской Правды»: в первой же статье этого свода законов, принятого им в связи с трагедией в Новгороде летом 1015 года, утверждалось: «убиет муж мужа… аще не будет ко мстя, то 40 гривен за голову». Получается, что к 1035 году Ярослав полностью искупил свое преступление двадцатилетней давности и расплатился с новгородцами. А значит, теперь он был вправе восстановить выплату дани в Киев, хотя и не обязательно в прежних размерах. Роспись этих даней и могла составить содержание второй его грамоты21.) Впрочем, это не более чем предположение, ибо никакой «росписи» новгородских даней источники, к сожалению, не содержат.
Возможно, в те же годы и определенно в Новгороде Ярослав принимает и другие установления, определяющие новые взаимоотношения между княжеской властью и «землей». Таков, например, так называемый «Покон вирный», устанавливающий точные размеры «корма», шедшего княжеским чиновникам - вирникам, то есть сборщикам виры с той или иной общины: «…вирник взяти 7 ведер солоду на неделю, тоже овен (барана. - А. К), любо полоть (половину мясной тши, очевидно, говяжьей. - А. К.), или две ногаты; а в среду резаны* или сыры, в пятницу также; а хлеба по кольку могу ясти, и пшена; а кур по двое на день… До недели же виру сберуть вирници (то есть вирники должны собирать виру не более недели. - А. К); то ти урок Ярославль»22. Этот законодательный документ, вошедший в состав «Краткой Правды», сыграл важную роль в укреплении государственности и княжеской власти в Новгороде; недаром исследователи склонны расценивать его как еще одну - наряду с «Правдой Ярослава» - льготу, полученную новгородцами. Ибо «Покон» явно ограничивал самоуправство и вымогательство вирников, мечников и других княжеских слуг, всегда действующих не только в пользу князя, но и ради собственной выгоды. [* Резана и ногата - единицы денежного счета древней Руси, доли гривны].
По-видимому, вскоре после 1036 года действие «Покона вирного» распространилось и на другие области Руси, входившие в состав державы Ярослава. Княжеские чиновники - вирники - самим фактом своего появления на землях верви - общины, обозначали присутствие здесь княжеской власти и княжеских установлений - норм «Русской Правды».
С именем Ярослава связывают еще один правовой документ - так называемый «Урок мостникам», также входящий в состав «Краткой Правды»23. Он имел, несомненно, новгородское происхожение, поскольку регулировал плату городских общин за выполнение различных работ, связанных с мощением улиц, а также строительством «Городен» - городских укреплений. Этими работами руководили особые люди - «мостники» и «городники», но выполнялись они за счет местного населения. Главное же значение «Урока» в истории русского права заключалось в том, что еще одна сфера общественной жизни оказывалась вовлеченной в процесс «окормления» княжеской властью.
Основная тенденция законодательной деятельности Ярослава, один из эпизодов которой летописец приурочил к поездке князя в Новгород в 1034 или 1036 году, вырисовывается вполне отчетливо. Принимая те или иные установления, князь стремился ко все большей регламентации общественной жизни, подчинению ее княжеской власти, к определенному «заземлению» последней, стиранию той пропасти, которая в традиционном славянском обществе разделяла мир князя и собственно «мир», в смысле городской и сельской общины, живущей по своим неписаным законам и своим вековым обычаям. Принимавшиеся в Новгороде и зачастую учитывавшие именно новгородскую специфику, законы Ярослава после его утверждения в Киеве получали общерусское распространение, а впоследствии пополняись новыми установениями. Но характерно, что Ярослав и здесь большей частью приноравливался к обстоятельствам, отнюдь не форсировал ход событий, не ломал устоявшиеся нормы «обычного» права, а лишь фиксировал те случаи, которые выходили за его рамки и потому требовали каких-то нововведений. Так было и при принятии «Русской Правды», так было и позднее. Ярослав отнюдь не отменял, например, традиционную для славянского общества кровную месть, но лишь ввел 40-гривенн виру в случае отсутствия у убитого близких родственников, очертив заодно круг лиц, которые имели право мстить за смерть своего родича. Но именно эта норма русского права оказалась жизненной и впоследствии, уже при сыновьях Ярослава, полностью вытеснила саму кровную месть. Так и «Покон вирный» регулировал какие-то частные случаи, но в итоге оказался первым памятником, определявшим финансовые отношения представителей княжеской власти при исполнении ими своих обязанностей и общества.
Отметим еще одно обстоятельство, бросающееся в глаза при знакомстве с установлениями Ярослава, в частности, с тем же «Поконом вирным». Определяя «корма», причитающиеся вирнику от общины, в пределах которой он действовал, «покон» отчетливо различал дни постные и скоромные: «… а в среду резану или сыры, а в пятницу также… или ся пригоди в говение (в пост. - А. К.) рыбами, то взяти за рыбы 7 резан…». В те времена, когда не только в Новгороде, но и во многих других отдаленных областях Русского государства христианство только утверждалось, и не без труда, такое четкое выделение постных дней имело, помимо прочего, разъяснительное, или лучше сказать, воспитательное значение: волей или неволей жители новгородской округи, даже глухомани, должны были приспосабливаться к новому для себя христианскому календарному кругу. (Впрочем, как показала последующая практика миссионерской деятельности уже самой Русской Православной Церкви в инородческой среде, соблюдение постов едва ли не легче всего усваливалось новообращенной паствой.)
Точный объем законодательных установлений Ярослава неизвестен: «Русская Правда» не дошла до нас в своем первоначальном виде24, поскольку дорабатывалась и при сыновьях киевского князя, и позднее, дополнялась новыми установлениями, сохраняя вплоть до X века значение действующего судебника, свода законов. Но можно не сомневаться в том, что уже при Ярославе более или менее отлаженная и действенная судебно-административная система существовала. «А князь казнит» - такую формулу встретим мы во многих статьях Церковного устава князя Ярослава, который будет принят им совместно с митрополитом Илларионом в последние годы жизни. А свидетельствует эта формула, между прочим, о том, что ко времени составления Устава (то есть к началу 50-х годов XI века) судебные функции светской власти были уже определены и опирались на четко зафиксированные правовые нормы25.