Возвращаясь к новгородской поездке Ярослава, скажем о том, что принятые им меры по укреплению в Новгороде княжеской власти дали результаты. Князю удалось набрать многочисленное войско, основу которого в очередной раз составили наемники-варяги и новгородцы. Последние вновь, как и два десятилетия назад, выразили готовность биться за Ярослава.
В том же году и, вероятно, именно в Новгороде произошло очередное прибавление в княжеском семействе. «В се время родился сын Ярославу, и нарекли его Вячеслав». Летописец называет, как всегда, княжеское, а не христианское имя княжича. (Хотя в древней Руси почитали святого князя-мученика Вячеслава Чешского, и христианское имя Вячеслав присутствовало в святцах.) Судя по дошедшим до нас княжеским печатям, младший сын Ярослава носил в крещении имя Меркурий26.
Новгородская поездка Ярослава, по-видимому, преследовала еще одну, тайную цель. Нет сомнений, что князя сильно беспокоила неясная ситуация с его единственным оставшимся в живых братом, князем Судиславом Псковским. Смерть Мстислава переводила отношения братьев в совершенно иную плоскость. Если прежде Судислав - при всей его инертности и очевидной недееспособности - играл роль своего рода гаранта мирных отношений, установившихся между Ярославом и Мстиславом, препятствуя усилению одного из князей в ущерб другому, то теперь он сам невольно превращался в соперника Ярослава, становился естественным противовесом его единоличной власти. Самим фактом своего существования Судислав ограничивал права брата на «самовластие» в Русском государстве. Он не только владел Псковской землей, то есть частью державы своего отца, причем переданной ему в удел самим Владимиром, но и - в качестве Владимировича, точно такого же, как и сам Ярослав, - мог при случае претендовать на власть над всей Русской землей или какой-то частью прежнего удела Мстислава. Все это было чревато новой междоусобной войной, которую предотвращала только полная бездеятельность псковского князя. Однако за спиной Судислава вполне мог найтись какой-нибудь более предприимчивый и решительный политик.
Понимая это, Ярослав постарался любым способом нейтрализовать своего брата. В т времена отлаженного механизма предотвращения братоубийственной смуты еще не существовало, и Ярослав по существу должен был его выработать. К счастью, он не решился на братоубийство, но избрал иной, не столь кровавый, хотя и не многим менее жестокий путь. «В се же лето всадил Ярослав Судислава в поруб, брата своего, в Пскове, - оклеветан был тот перед ним», - свидетельствует летописец27. (Дополнительную подробность сообщает автор позднейшей Тверской летописи: «Того же лета разгневался Ярослав на брата своего меньшого Судислава и всадил его, поймав, в поруб во Пскове до живота его…», то есть до конца жизни28.) Так еще одно, Псковское княжество - и вновь без кровопролития, - было присоединено к державе Ярослава.
Слова о клевете, будто бы послужившей причиной «Понимания» и заточения Судислава, отражают, наверное, точку зрения позднейшего книжника, пытавшегося оправдать
Ярослава. Как всегда в таких случаях, вина князя перекладывалась на неких безвестных клеветников, злых наушников, нашептавших князю заведомую ложь. Но Ярослав едва ли нуждался в их услугах, а если и нуждался, то лишь для того, чтобы придать своим действиям хоть какую-нибудь видимость законности. Судислав был виноват уже тем, что уцелел в кровавых событиях, унесших жизни остальных его братьев - и эта вина оказалась достаточной для расправы. О том, что на самом деле Судислав не представ для своего брата никакой реальной угрозы, свидетельствует тот факт, что Ярослав оставил его в Пскове, не потрудившись перевезти пленника в другой город (об этом прямо свидетельствуют Софийская Первая, Новгородская Четвертая, Псковская Третья и другие летописи29). Вероятно, Судиславу были предоставлены более или менее сносные условия. Он прожил в заточении 24 года и был освобожден только через несколько лет после смерти Ярослава, в 1059 году, своими племянниками Изяславом, Святославом и Всеволодом Ярославичами. Сыновья Ярослава Мудрого сумели найти другой, более гуманный и, пожалуй, более надежный путь нейтрализации своего возможного противника, по-прежнему - хотя и чисто теоретически - обладавшего преимущественными правами на киевский престол: освободив дядю («высадив» его из «поруба»), они «заводившие» его «К кресту», то есть взяли с него крестное целование в отказе от всяких покушений на власть, и сделали чернецом. Монашеский постриг - вот то надежное средство, к которому будут отныне прибегать в своей борьбе за власть многочисленные потомки князя Ярослава Мудрого на протяжении многих столетий русской истории. Князь Судислав проживет в чернецах еще четыре года. Он скончается в 1063 году и будет похоронен в «церкви святого Георгия» - надо полагать, в Георгиевском монастыре в Киеве.
Едва Ярослав успел разделаться со своими новгородскими делами, как вести, пришедшие с юга Руси, заставили его поспешить в Киев. «Когда Ярослав был в Новгороде, - рассказывает летописец, - пришла весть к нему, что печенеги обстоят (то есть осажают. - А. К) Киев». Так сбылись худшие опасения князя, которые, по-видимому, и заставили его отправиться в Новгород.
Печенеги почти всегда нападали на Русь во время смены правящего киевского князя. На этот раз их нашествие, по-видимому, было вызвано смертью Мстислава. Ярослав не мог не учитывать такой возможности, хотя он и задержался в Новгороде несколько дольше, чем следовало. Зато теперь он мог выставить против печенегов действительно большое и хорошо вооруженное войско.
«Ярослав собрал воинов многих: варягов и славен, - продолжает летописец, - пришел к Киеву и вошел в город свой, и было печенегов без числа. Ярослав выступил из града и исполчил дружину: и поставил варягов посередине, а на правой стороне киевлян, а на левом крыле новгородцев; и встали пред градом. Печенеги поши на приступ и схватились на месте, где стоит ныне Святая София, митрополия Русская: было тогда поле вне града. И была сеча зла, и едва одолел к вечеру Ярослав. И побежали печенеги в разные стороны, и не ведали, куда бежать: одни, убегая, тонули в Сетомли (речке под Киевом. - А. К.), иные же - в иных реках, а остаток их бегает и до сего дня»30.
Текст этого летописного рассказа вызывает ряд вопросов у исследователей. Князю, несомненно, требовалось немало времени для того, чтобы, выступив из Новгорода, достичь Киева, и тем более для того, чтобы войти в город, осаженный печенегами. Ведь только после этого, объединив свои силы с киевлянами, Ярослав решился на сражение*. Но почему печенеги беспрепятственно пропустили его в город и дали соединиться со своими? Разве они не понимали, что это серьезно уменьшает их шансы на успех? И если и нападение действительно было вызвано отсутствием в Киеве князя, то почему они не отступили, когда князь во главе многочисленного войска приблизился к городу? [* Как обычно, исключительно интересные подробности событий приводит В. Н. Татищев: Ярослав, «собрав войско, варяги, словяне и русь, немедля пришел к Киеву по Днепру и вошед во град. А войско конное приспело на оную страну (сторону Днепра. - А. К.). Он же, перевести ночью, ввел оное во град, а уро рано вывел в поле, устроя варяги посреди, на правой стороне киевляне, а на левом крыле новогородцы, и стали пред градом. Печенеги, видя оное, почали приступать и естулилися на месте, где ныне есть Святая София, митрополиа руская, бе бо тогда поле вне града. И бысть бой вельми жесток, едва к вечеру Ярослав победи печенег и разбил их розно. Они же, бежав от страха, многие в Сутени, Сетомли и во иных реках потонули и весь обоз оставили русским на расхисчение. Ярослав же, возблагодаря Бога, на том месте заложил церковь Святыя Премудрости Божей и поле то, присово-купя ко граду, велел всему войску укрепить стеною»31].
Согласно прямому свидетельству Новгородской Четвертой, Софийской Первой и других, близких к ним летописей, нашествие печенегов на Киев имело место весной32. Это также не слишком хорошо согласуется с той относительной хронологией событий, которую мы можем восстановить на основании показаний «Повести временных лет»: судя по всему, печенеги моги напасть на Русь не ранее конца лета или осени 1036 года
С осторожностью следует подходить и к фразе летописца о том, что сражение между княжеской дружиной и печенегами произошло на том самом месте, где впоследствии был сооружен Софийский собор: на «поле вне града», то есть на некоем пустом, незаселенном месте, находящемся за пределами городских укреплений. Но у нас есть некоторые основания полагать, что возведение Софийского собора - причем на том самом месте, на котором он стоит и поныне, - началось ранее 1036 года.
По-видимому, нельзя исключать, что летописец, писавший спустя несколько десятилетий после самих событий, мог ошибаться. Точнее, наверное, следует сказать так: он мог знать о том, что на месте, где в его время стоял главный митрополичий храм Киева, произошло сражение с печенегами; возможно, знал (или догадывался), что само строительство собора так или иначе было приурочено к победе над этими извечными врагами Руси - но не знал, к какой именно. А между тем памятное в истории Киева сражение на «поле вне града» могло иметь место задолго до 1036 года - например, весной 1017 года, когда варяжско-новгородско-киевской дружине Ярослава также удалось сдержать яростный натиск печенегов, едва не ворвавшихся в саму киевскую крепость33.
Впрочем, сам факт нашествия печенегов на Русь вскоре после смерти князя Мстислава едва ли может быть поставлен под сомнение. Печенежская война 1036 года точно вписывается в контекст внешнеполитической ситуации, сложившейся к этому времени в Восточной Европе.
Мы уже говорили (правда, лишь предположительно) о том, что князя Мстислава Владимировича могли связывать с кочевниками-печенегами какие-то особые отношения, препятствовавшие нападению последних на Русь. Смерть черниговского князя нарушала устоявшееся равновесие на границе со Степью, чем, вероятно, и объясняется поход печенегов на Киев. Но случилось так, что поход этот оказался последним в вековом противостоянии печенегов и Руси. И дело здесь не только в том сокрушительном поражении, которое потерпели степняки у стен русской столицы. В Сетомли под Киевом и в других речках юга Ру