содержат не только скандинавские, но и в византийские источник. Византийский полководец и писатель XI века Кекавмен, автор дошедшей до нашего времени книги «Советов и рассказов», застал «Аральта, сына васиевса Варангии» (то есть Харальда Норвежского), на службе у императоров ромеев и с похвалой отозвался о его «благородстве и отваге». «После смерти Миаиа и его племянника (то есть Михаила I и Михаила V. - А. К), - пишет Кекавмен, - Аральт при Мономахе захотел, отпросясь, уйти в свою страну. Но не получи позволения - выход перед ним оказался запертым. Все же он тайно ушел…»42
Трудно сказать, когда именно Харальд попал в заточение, чем был вызван его арест и даже имел ли он место на самом деле. Возможно, Харальд оказался под стражей еще при императоре Михаиле IV, когда по ложному доносу был арестован его непосредственный начальник Георгий Маниак; впрочем, нельзя исключать и обратного: освобождение Маниака при Михаиле V могло неблагоприятно отразиться на судьбе норвежского конунга - ведь, судя по рассказу саг, между двумя полководцами существовали откровенно враждебные отношения. А вот причины и примерное время бегства норвежского конунга из Византии определить, пожалуй, не трудно. Согласно рассказу Снорри Стурлусона, Харальд принял решение отправиться на родину после того, как узнал, что «Магнус… сын брата его, сделался конунгом в Норвегии и Дании»43. Смерть конунга Хардакнута (а именно после нее Магнус Олавсон получил права на датский престол) последовала в июле 1042 года, и, следовательно, в Константинополе о ней могли узнать к началу осени (не позднее сентября-октября), то есть еще до окончания навигации на Черном море. Месяц-другой спустя Харальд мог уже оказаться в Киеве, у князя Ярослава, на чью помощь в борьбе за норвежский престол он рассчитывал, и не без оснований.
Но почему император Константин Мономах столь настойчиво стремися воспрепятствовать его отезду? Полагают, что конфликт между византийским императором и конунгом норвежцев был вызван общим изменением отношения к русам и норманнам в начале царствования Константина IX: новый император видел в них прежде всего привержденцев прежних правителей Империи; более того, именно этим предполагаемым изменением политического курса Константина по отношению к Руси и русско-варяжскому корпусу и объясняют поход Руси на Царьград в 1043 году44. Однако в действиях императора Константина, наверное, можно увидеть и иные резоны. Выше мы датировали бегство Харальда предположительно сентябрем-октябрем 1042 года.
Но ведь именно в это время в Империи вспыхнуло чрезвычайно опасное для власти императора восстание Георгия Маниака, которого ту же подержало войско. Не исключено, что император Константин надеялся использовать норманнский отряд в борьбе с мятежником.
Восстание Георгия Маниака продлилось до начала мая 1043 года. Надо полагать, что оно серьезно повлияло на все последовавшие за ним события, в том числе и на решение князя Ярослава Владимировича послать войска в Империю. А потому о неудавшемся узурпаторе византийского престола следует сказать хотя бы несколько слов.
В переводе с греческого прозвище «Маниаю» означает «бешеный». В Византии о нем рассказывали самые невероятные вещи. Маниак отличался нечеловеческой силой и казался каким-то чудовищным исполином. (Михаил Пселл описывает его как человека едва ли не трехметрового роста!) Одно появление его на поле боя внушало ужас врагам; именно ему Империя обязана была победами в Сирии, на Сицилии и в Италии. И вот теперь Маниак объявил себя императором ромеев, покинул Италию, где находился с войском, и в феврале 1043 года высадился в Диррахии (нынешняя Албания). Это вызвало панику в Константинополе, поскольку воевать против Маниака многие считали безумием. Но еще больше боялись его воцарения.
Родом Маниак был, кажется, славянин45, а в его войске имелось немало русов. (Впрочем, значительная часть русов, по-видимому, осталась верна императору Константину и сражалась на его стороне.) Полагают, что именно весть об участии русов в восстании Маниака вызвала всплеск антирусских настроений в столице Империи, свидетельство о котором сохрани византийский хронист XI века Иоанн Скилица, единственный из византийских авторов приводящий хоть какие-то реальные подробности русско-византийских отношений накануне войны. Вплоть до нападения русов на Константинополь (то есть до лета 1043 года), пишет он, русы находились в дружественных отношениях с ромеями и, «живя с ними в мире, без страха и встречались друг с другом, и купцов друг к другу посылали». Однако затем, незадолго до нашествия, в Константинополе, на рынке, «произошла ссора с несколькими скифскими (русскими. - А. К.) купцами и за нею последовала схватка; был убит некий знатный скиф. Тогда правитель их народа Владимир (о Ярославе византийские авторы ничего не сообщают. - А. К), муж горячий, охваченный большим гневом, раздраженный и обозленный случившимся, безотлагательно, не ожидая удобного времени для отправления, соединив под своим командованием всех способных к битве, а также взяв с собою немало союзников из народов, проживающих на северных островах Океана (то есть норманнов. - А. К), и собрав толпу, как говорят, около 100 тысяч человек (явное преувеличение. - А. К.) и посадив их в туземные суда, называемые однодревками, двинулся против столицы»4.
Ссору на рынке предположительно датируют временем не позднее осени (октября?) 1042 года - иначе известие о ней не успело бы до окончания навигации достичь Руси. Примерно тогда же Харальд со своими людьми силой прорывался из Константинополя; возможно, именно он и принес в Киев весть о случившемся. Но могла ли эта весть действительно стать причиной войны? Все, что мы знаем о князе Ярославе - политике, несомненно, весьма трезвом и уравновешенном, заставляет дать отрицательный ответ на этот вопрос. Убийство «знатного скифа», по-видимому, купца*, но в любом случае человека, защищенного законом (а жизнь русских кпцов, как мы хорошо знаем из содержания русско-византийских договоров более раннего времени, защищалась законом), могло быть расценено как прямое нарушение договора, действовавшего между двумя государствами. Но даже его нельзя считать достаточной причиной для того, чтобы ввязываться в тяжелую и, несомненно, чрезвычайно дорогостоящую войну. [* Ибо убит он был именно на рынке]. Важно отметить и другое: произошедший инцидент не привел к массовому бегству русских из Империи: и зимой 1042/43 года, и следующим летом в Константинополе, как следует из показаний того же Скилицы, находилось немало русских, в том числе и купцов, очевидно, уже после начала весенней навигации 1043 года прибывших в столицу Империи из Киева и других русских городов. Очевидно, им здесь ничего не угрожало и они не ожидали начала войны, а значит, ссора на рынке не полвека за собой немедленного свертывания русско-византийских отношений.
В литературе получило распространение и другое предположение о возможных причинах русско-византийской войны 1043 года, в соответствии с которым поход русских войск на Царьград был осуществлен по согласованию с поднявшим мятеж Георгием Маннаком и имел целью возведение последнего на византийский престол47. В принципе, такое предположение не кажется невероятным, особенно если учесть то обстоятельство, что Константин IX отнюдь не выглядел в глазах Ярослава безусловно законным носителем императорской власти: помимо прочего, его брак с императрицей Зоей, с канонической точки зрения, вызывал серьезные сомнения, поскольку был третьим и для самого Константина, и для Зои, а церковь, как известно, не признает третьего бра-ка48. Кроме того, нельзя не принимать во внимание излюбленные методы политик русского князя в соседних с Русью землях (Норвегии, Польше, позже Венгрии): пожалуй, можно согласиться, что вполне в духе князя Ярослава Владимировича было бы вмешаться во внутренние дела Византийской империи и поспособствовать восшествию на престол того претендента на власть, чья политика представляла для него наибольшую выгоду. Но - подчеркнем особо это обстоятельство - только в том случае, если данный претендент обладал законными в его глазах правами на престол и если он, лично или через посредников, обращался к нему с просьбой о помощи. Разумеется, никакими правами на престол Георгий Маниак в силу своего происхождения обладать не мог; что же касается каких-либо контактов между ним и князем Ярославом, то источники не содержат сведений на этот счет. Наверное, с той же степенью вероятности можно высказать и другое, прямо противоположное предположение: военные действия Руси изначально могли быть направлены на помощь императору Константину в его борьбе с узурпатором престола - однако Маниак погиб еще до вступления русов на территорию Империи; Константин отказался от услуг русского войска - но его предводители и в первую очередь молодой и честолюбивый князь Владимир, потребовали выполнения прежних договоренностей и выплаты оговоренной суммы денег: отказ «Льстивых» греков и вызвал поход на Царьград, благо, войско было вполне готово к нему. Константин, как муж Зои, находился в определенном свойстве с русским князем Ярославом и, по-видимому, был все же предпочтительнее для него на престоле, нежели Маниак. По крайней мере, такое предположение объяснило бы очевидную растерянность, которая, как мы увидим, будет царить в русском лагере на протяжении большей части похода, а отчасти и характер требований князя Владимира. Кроме того, нашел бы объяснение тот поразительный факт; что еще летом 1043 года, то есть уже после начала похода русского войска в Византию (и, соответственно, после подавления мятежа Георги Маниака), русские все еще не воспринимались в Константинополе как заведомые враги Империи.
О том, что поход на Царьград был делом далеко не обычным, свидетельствует и то, что Ярослав не принял в нем непосредственного участия. Конечно, это можно объяснить дальностью расстояния, трудностями перехода через море, наконец, тяжелым недугом князя*. [* Именно так полагал Ян Длугош. «Князь русский Ярослав, - писал он, - не довольствуясь своими владениями и властью, жадный к приобретению славы у других народов, отправился против соседей греков. А так как чувствовал он себя слишком отягощенным и неспособным нести военные трудности, посылает сына своего старшего Владимира с многочисленным войском…»49]. Но ведь этот недуг не помешал Ярославу в том же году, по свидетельству некоторых летописей, совершить поход в Мазовию, а в следующем году лично возглавить русские войска в походе на Литву. Может быть, Ярослав опасался за судьбу всего предприятия, заранее предвидел его неблагоприятный исход? Но в таком случае, почему он доверил возглавить поход своему сыну, которого, несомненно, рассматривал преемником своей власти? Вообще нельзя не признать, что многие действия Ярослава и его сына накануне и в начале русско-византийской войны выглядят именно так, будто русский князь - подобно своему отцу - оказывал военную помощь византийскому императору в его стремлении подавить вооруженный мятеж против законной власти. (Напомню, что за полвека с небольшим до этого отец Ярослава, князь Владимир Святославич, также оказал военную помощь императорам-соправителям Василию и Константину, направив из Руси в Византию многотысячный русс