После князя Владимира остался сын Ростислав, впоследствии прославившийся как один из самых бесстрашных, деятельных и в то же время совестливых русских князей XI века*. Однако ему не повезло. Смерть отца при том, что в живых оставались его многочисленные дядья-Ярославичи, исключила четырнадцатилетнего Ростислава из числа тех князей, которым должны были достаться уделы в Русской земле после смерти Ярослава Мудрого. Таков был обычай, и в соответствии с этим обычаем Ярослав Владимирович не стал сажать своего внука на освободившийся новгородский престол, но перевел туда своего следующего по старшинству сына Изяслава. [* Согласно родословию князей, включенному в Воскресенскую летопись (XVI век), Владимир имел еще одного сына - Ярополка, однако его имя в других источниках не упоминается 152].
Глава одиннадцатая
МЕЖДУ ЗАКОНОМ И БЛАГОДАТЬЮ
На рис. - медный змеевик-оберег. XI-XII века.
Лицевая сторона.
Среди многих событий 1044 года, отмеченных летописями, одно, наверное, более других должно было запомниться киевлянам - хотя бы в силу своей необычности. «В лето 6552 (1044/45), - рассказывается в «Повести временных лет», - выгребоша (то есть извлеки из земли. - А. К) двух князей, Ярополка и Олега, сынов Святославлих, и крестили кости их, и положили их в церкви Святой Богородицы»1.
Ярополк и Олег были родными братьями отца Ярослава, князя Владимира Святославича. Они приняли смерть еще в 70-е годы Х века, став жертвами развязанной ими же междоусобной брани: Олег погиб в битве с Ярополком близ древлянского города Вручего, когда при отступлении войска в результате давки под тяжестью бегущих людей и мечущихся лошадей проломился мост через окружавший город ров; Ярополк принял смерть спустя несколько лет, в ходе войны с Владимиром, - обманом завлеченный во дворец своего брата, он был поднят на мечи наемниками-варягами, находившимися на службе у Владимира*. Где был погребен Ярополк, летописец не сообщает; скорее всего, в самом Киеве или, может быть, в окрестностях города, близ одного из загородных дворцов Владимира. Олега же похоронили с честью в Древлянской земле; «И есть могила его и до сего дня у Вручего», - писал киевский летописец в XI веке2. И вот теперь кости обоих князей-язычников были извлечены из земли и после посмертного крещения - исключительный случай в истории древней Руси! - положены в Киевской Десятинной церкви, где к тому времени уже покоились останки их бабки, первой русской правительницы-христианки княгини Ольги, а также их брата (и убийцы Ярополка!) Владимира. [* По летописи, князь Олег Древлянский погиб в 977 году. Смерть Ярополка летописи датируют 980 годом, однако судя по дате, приведенной в «Памяти и похвале князю Владимиру» Иакова мниха, Ярополк погиб двумя годами раньше, летом 978 года].
Так спустя более полувека после кончины князья Яро-полк и Олег Святославичи были формально причтены к христианству - именно в этом заключался смысл действа, совершенного Ярославом. Вероятно, он исходил из того всем известного факта, что оба князя воспитывались своей бабкой Ольгой, то есть, несомненно, в христианском духе, а значит, лишь трагическая гибель не дала им возможности еще при жизни приобщиться к христианской вере, как приобщился к христианской вере их единокровный брат Владимир, Креститель Руси. Перенося их тела в основанную Владимиром Десятинную церковь, ставшую усыпальницей княжеского рода, Ярослав как бы достраивал ряд христианских правителей Киевского государства, начатый Ольгой, удревняя тем самым христианскую историю Руси на несколько десятилетий, и устранял ту незримую пропасть, которая отделяла Русь языческую от Руси христианской. Несомненно, он думал при этом и о самих князьях, погибших в язычестве и обреченных потому на вечную муку «В геенне огненной», - по его убеждению, посмертное крещение даровало спасение и вечную жизнь точно так же, как настоящее, прижизненное, совершенное в купели «пакы бытия». В эпоху ожиданий близящегося конца света, когда Господь «будет судить живых и мертвых» (2 Ти. 4: 1), это было еще и проявлением трогательной заботы князя об умерших не своей смертью родичах.
Историки полагают, что этот странный, а с канонической точки зрения полностью недопустимый акт* мог быть совершен только в отсутствие в Киеве митрополита-грека3. Надо полагать, Феопемпт покинул Русь в связи с начавшейся годом раньше русско-византийской войной, и Ярослав действовал с согласия и по благословению русских иерархов или, может быть, каких-то пришлых наставников в христианской вере, чьи взгляды явно не укладывались в рамки византийского православия4. Обычай крестить мертвецов (или, точнее, креститься за мертвецов) существовал в древней христианской Церкви, о чем свидетельствуют слова апостола Павла из Второго послания к Коринфянам («Иначе, что делают крестящиеся для мертвых? Если мертвые совсем не воскресают, то для чего и крестятся для мертвых?» - 2 Kop. 15: 29. Неверно истолкованные, эти слова впоследствии давали повод некоторым приверженцам христианского учения принимать крещение за усопших, что неоднократно находило осуждение в сочинениях святых Климента Александрийского, Иоанна Златоуста, Епифания Кипрского и других Отцов Церкви и было официально запрещено особым правилом местного Карфагенского собора 397 года5. Возможно, отголоски этой древней еретической традиции и дали знать о себе в Киеве в 1044 году. [* Ибо «К будет верить и креститься, спасен будет. (Мк. 16: 16; следовательно, крещение без веры, а тем более крещение покойного, лишено смысла и кощунственно по своей сути].
Позднейшие книжники московской поры попытались оправдать необычайный поступок Ярослава. «Сие же необычное действо, - писал в XVI веке автор Степенной книги царского родословия, - некие, удивляясь, зазорным полагали, иные же, рассуждая, так говорили, что не без Божия Промысла сице содеялось, и не без воли новопросвещенного самодержца Ярослава, и не без совета и благословения и действа святительского…» А в подтверждение своих слов автор Степенной книги приводил различные примеры из библейской и византийской истории, ссылаясь при этом на авторитет таких великих столпов Православия, как святые цари Константин и Елена: оказывается, еще в их времена были крещены кости «Платона еллина», то есть знаменитого древнегреческого философа Платона, якобы пророчествовавшего в своих философских сочинениях о Христе; а еще прежде, при Воскресении Спасителя, в водах Иордана приняли крещение давно усопшие ветхозаветные праведники, и в их числе три отрока - Азария, Анания и Мисаил, некогда вошедшие по повелению вавилонского царя Навуходоносора в огненную пещь и чудесным образом вышедшие оттуда невредимыми (об этом рассказывается в библейской Книге пророка Даниила). Ссылается автор Степенной книги и на Григория Богослова и Иоанна Златоуста, якобы писавших об этом, а также на Патерик (по-видимому, Скитский), в котором рассказывалось о некоем муже, постригшемся в монахи и оставившем свою дочь оглашенной, но не крещеной; в скором времени дочь умерла, так и не успев принять крещения, но, по молитвам своего отца, уже после смерти была чудесным образом крещена6.
Наверное, какие-то из примеров, приведенных книжником X века, были известны уже во времена Ярослава, и ученые советчик киевского князя могли ссылаться на них в обоснование правомочности его действий. Но главным для Ярослава, несомненно, был не религиозный, а политический смысл содеянного. Обоснование единства правящего киевского рода должно было способствовать укреплению его собственной власти, ибо именно в его лице и в лице его подросших сыновей княжеский род продолжал свое существование в качестве правящего в Русской земле. Акт 1044 года «был проведен фактически на государственном уровне, - отмечает Аполон Григорьевич Кузьмин, один из наиболее глубоких и проницательных исследователей древней Руси. - Русь христианская соединялась с языческой, как бы продолжая ее» 7. Примерно в те же годы или несколько позже эта идея найдет обоснование в знаменитом «Слове о законе и благодати» Иллариона Киевского: обращаясь к памяти «великого кагана земли нашей», отца Ярослава князя Владимира Святого, будущий киевский митрополит особо подчеркнет преемственность его власти от власти его славных предков - «старого Игоря» и «славного Святослава», которые «Не в худой… и неведомой земле владычествовали, но в Русской, что ведома и слышима есть во всех четырех конца земли»8.
Ту же идею «собирания» и почитания единого княжеского рода, не разобщенного религиозными или политическими противоречиями, можно увидеть и в прославлении братьев князя Ярослава Владимировича, князей-страстотерпцев Бориса и Глеба, которые в годы княжения Ярослава начинают почитаться как первые русские святые. Согласно показаниям некоторых русских источников, именно с середины 40-х годов XI века у гробниц святых стали совершаться первые чудеса, рассказы о которых бережно записывались кириками вышгородского храма9.
Надо сказать, что церковь святого Власия, возе которой были погребены тела святых братьев, сгорела в неизвестном году по нерадению местного пономаря. «Пономарь той церкви, - рассказывает в «Чтении о святых» преподобный Нестор, - после заутрени омрачен был сном от вселукавого сатаны и, не посмотрев хорошенько в церкви, ушел к себе домой, забыв свечу горящую на высоком месте. И так понемногу загорелась от того церковь… И так думаю я, - продолжает Нестор, - что было то Божиим попущением - ибо та церковь худа была и обветшала древом, - чтобы иная церковь возведена была на том месте во имя святых и блаженных страстотерпцев Бориса и Глеба». По совету митрополита Иоанна (имя которого в связи с княжением Ярослава упоминается только в памятниках «борисоглебского цикла») князь Ярослав поставил на месте сгоревшей церкви «клетку малу», или «храмину», то есть часовенку, куда и были на время перенесены гробницы обоих братьев.
Вскоре около их гробниц стали происходить различные чудеса, первое из которых отдельные списки анонимного «Сказания о чудесах» (служащего продолжением «Сказания о страсти святы мучеников Бориса и Глеба») датируют 1045 годом10: тогда исцелися «отрою