Князь ушел обратно в шатер, а к Непше бросился его приятель, тоже дружинник:
– Эк тебя князь! Никогда не видал его таким…
Непша, выплевывая изо рта выбитый тяжелой княжьей рукой зуб, помотал головой:
– Прав он, нельзя было княгиню одну и на шаг от себя отпускать.
Сам Ярослав ломал голову, что теперь делать. Броситься вслед освобождать Ингигерд? Но кто знает, сколько людей у Брячислава, тем более что они уже неподалеку от полоцких владений. Набегут со всей округи, снова новгородцы в полон попадут. Нет, их надо проводить до самого Новгорода, чтобы еще чего не случилось.
Тогда как быть с Ингигерд? Она никогда не простит мужу, если тот не попробует ее освободить. Все разрешилось совершенно неожиданно.
Рёнгвальд только хотел предложить отправить на выручку Ингигерд его дружину, а князю со своими провожать новгородцев, как снаружи раздался вопль:
– Едут!
Ярослав и норвежец выскочили из шатра, точно на пожаре:
– Кто едет?!
– Где?!
Дружинник, стоявший на пригорке и наблюдавший за окрестностями, показал в сторону:
– Вона!
Ярослав взлетел на пригорок, забыв о хромоте. Наверняка это Брячислав прислал своих послов, диктуя условия освобождения Ингигерд. Если честно, то князь был готов на любые. Кроме одного – новгородский полон должен быть возвращен домой!
Но то, что увидел, заставило замереть. К киевлянам приближался отряд всадников, во главе которого ехала… сама Ингигерд! Причем даже издали было видно, что женщина не связана, мало того, выглядит вполне довольной!
Ингигерд действительно ехала в сопровождении нескольких норманнов из Эймундовых. Ярослав в напряжении ждал. У него уже мелькнуло подозрение, похожее на то, что пришло в голову Эймунду: а вдруг появление здесь княгини просто хитрость? Но не радоваться появлению жены не мог.
Ингигерд сошла с коня, с трудом сдерживаясь, чтобы не броситься с восторженным рассказом о том, чего добилась у Брячислава. Только в шатре принялась объяснять:
– Брячислав готов заключить с тобой мир навсегда.
Ярослав усмехнулся:
– Конечно, после того, как я его побил!
– Но…
– Ты лучше объясни, как оказалась у него?
– Ярослав, я просила взять меня с собой, но ты не взял. Я поспешила следом, но попалась Эймунду в полон. Он совсем молодой мальчик…
– Кто, Эймунд?!
– Нет, Брячислав.
Князь вздохнул:
– Конечно, он ровесник Илье, мне в сыновья годится. Думаю, это Эймунд его подбил на глупости.
– Хороши глупости – пограбил Новгород! Но ты права – с Брячиславом надо договориться о мире, иначе такое будет повторяться. Сидеть в Киеве и бояться за Новгород или сидя в Новгороде думать о Киеве… И то, и другое плохо.
– Если Эймунд уберется из Руси, будет только лучше. А с Брячиславом договорись, он хороший. – И тут она сказала то, от чего у Ярослава снова заходили желваки: – Я напишу Олаву, чтобы он их принял…
– Без Олава не разобраться?! – фыркнул Ярослав и вышел вон.
Прибывшие с Ингигерд норманны терпеливо ждали, когда князь решит с ними поговорить. Оглядев людей Эймунда, Ярослав поинтересовался:
– А вам что велено, только княгиню привезти или мне что передать?
– Дак… – нерешительно развел руками старший.
– Отправитесь обратно, скажите полоцкому князю, что хочу с ним переговорить, пусть приезжает не боясь. Готов поделиться с ним многим, чтобы спокойным быть.
Уже на следующий день он смотрел на Брячислава и маялся от множества мыслей. Как же тот похож на свою бабку Рогнеду! Ярослав остался единственным, кто помнил княгиню, остальных уже на свете нет. А еще молодой князь был похож на его собственного погибшего сына Илью, и это добавляло тоски в княжье сердце. Он мгновенно понял одно – воевать с этим князем он не будет, никакой Киев не стоит, чтобы за него платить кровью человека, столько напоминающего родных! Если возможно, то вообще ни с кем воевать не будет. Но Новгород ни за что не отдаст!
– Брячислав, тебе говорили, что ты похож на Рогнеду?
Молодой князь вскинул изумленные глаза на старшего. Вот уж какого вопроса он ожидать не мог… Да и кто мог ему говорить, если Рогнеду в Полоцке видели еще до замужества? Ярослав вздохнул:
– Очень похож. Чего ты хочешь, Киев?
Глаза киевского князя смотрели прямо и требовательно. Скажи в тот миг Брячислав, что действительно хочет, ответил бы, мол, попробуй взять! Но полоцкий князь не был столь нагл:
– Витебск и Усвят мои.
– Хорошо, согласен.
– А на Киев и я власть по дедине и отчине имею.
Ярослав опустился на скамью, со вздохом покачал головой:
– По отчине и дедине не имеешь, Изяслав давно за тебя от Киева отказался. Но если так хочешь, то получишь. Не все, а часть. Я весь год в Киеве сидеть не буду, мне Новгород, – глаза князя вспыхнули, – который ты обидел, дороже. Но часть дани твоя будет. Только чтоб супротив меня не выступал и, если понадобится, помогал в чем.
Брячислав смотрел на Ярослава, не в силах поверить своим ушам. Киевский князь отдает ему часть дани и предлагает хотя бы часть года править Киевом?! Сам он надеялся только на возвращение Витебска и Усвята.
– Согласен?
– И Витебск с Усвятом тоже…
– Дались тебе эти города! – расхохотался Ярослав. – Конечно, но чтоб на мои земли ни ногой, ни помыслами даже! И клясться заставлю перед образами!
На том и договорились.
Позже Ярослав сказал княгине как бы вскользь:
– Олаву писать ни к чему. Брячислав Эймунда у себя оставит, ему норманнская дружина надобна. А Эймунду я пообещал… если еще кого на что беспутное подбивать станет, сам шею сверну!
Между дядей и племянником был заключен мир, который честно соблюдался. Полоцкий князь получил то, на что и надеяться не мог, – ему вернулись спорные города, в Киеве у него был свой двор, куда стекалась его часть дани и жил сам князь с поздней осени до ранней весны, в Киев перебралась часть полоцких бояр. А Ярослав получил спокойствие на границах своих земель и полоцкую дружину, в том числе и с Эймундом, в случае необходимости.
Этот союз двух князей выдержал испытание в следующем году, когда они вместе ходили отбивать у Болеслава и оставшихся там сторонников Святополка Берестье. Город отбили, но дальше двигаться не стали. Время посчитаться с польским королем за разоренный Киев пока не пришло. А Ярослав прекрасно понимал, что начинать то, чего не сможет сделать, не стоит.
Коснятин
Разобравшись с полоцким князем и его претензиями на власть, Ярослав отправил Ингигерд обратно в Киев, несмотря на все ее сопротивление: «Там у тебя дети!», – а сам сопроводил угнанных новгородцев домой. Но не потому, что боялся новых нападений Брячислава, он поверил молодому князю и его клятве, просто хотелось самому разобраться с произошедшим в Новгороде.
Киевская дружина вернулась с Иваном Творимировичем, а Рёнгвальд ушел с князем. Пора было заниматься делами Ингерманландии и Ладоги, да и жена, небось, совсем заскучала одна там на Волхове.
– Что тебя беспокоит в Хольмгарде, Ярицлейв? – Рёнгвальд упорно звал Новгород его скандинавским названием, а самого Ярослава Ярицлейвом. Тот не обижался, пусть себе.
– Почему новгородцы не оказали сопротивления?
– Не вини горожан, их застали врасплох.
– Я горожан не виню, но где был Коснятин?
Конечно, на этот вопрос Рёнгвальд не мог ответить при всем желании.
Ярослав пробыл в Новгороде всю зиму, а в Киеве в это время сидел Брячислав. Молодой князь поначалу ходил гоголем, словно он взял город на щит, но быстро понял, что за время правления Ярослав многое устроил под себя, к тому же Киев не Полоцк, в нем проблем много больше. И киевляне, успевшие привыкнуть к Ярославу и принять его правление, хотя и не выказывали ничего против полоцкого князя, но и особо не приветствовали, относясь к нему скорее как к наместнику, посаженному на время отсутствия хозяина.
По уговору Брячислав не мог привести свою большую дружину, при нем была только малая, а у Ивана Творимировича княжья большая, с которой тягаться трудно, потому не чувствовал себя полочанин в Киеве хозяином. Но пусть и временное пребывание в городе многому научило Брячислава. возвращаясь к себе в Полоцк, он начинал делать что-то в подражание стольному городу. Полоцку от этого хуже не было, город рос и становился краше.
Но если в самой полоцкой земле храмы спокойно уживались с капищами, то в Киеве вторых не было вовсе. Вот и получалось, что полгода в Киеве князь общался со священниками Десятинной, а полгода в Полоцке с волхвами. Его жена с маленьким сынишкой жила дома постоянно, привозить в далекий Киев сына она не решилась бы.
Помянув сына Брячислава, Ингигерд невольно задела чувствительную для него струну. Сын полоцкого князя был необычен, он родился в рубашке, и волхвы запретили матери снимать с головки малыша приросший след рождения. Будущий князь Всеслав, а пока маленький Всеславик, постоянно носил шапку, чтобы не показывать лишним глазам свою головку. И имя у княжича было языческим, никто и не поминал его крестильного.
У Ярослава, наоборот, как-то само получилось, что имена сыновьям давал отец, и все они были только христианскими, а имена девочкам – мать, потому старшую звали Эллисив, правда, в Киеве чаще звали Елизаветой.
В Новгороде князь сразу почувствовал напряженность, было заметно, что многие чего-то боятся. Конечно, ждали разбора, почему не сопротивлялся город при нападении, но приехавший князь словно забыл об этом! Он распоряжался обустройством разрушенного и разоренного, помощью тем, кто пострадал, судил, рядил и словно не собирался возвращаться в Киев. Это дивило новгородцев, причем каждого по-своему. Бояре прикидывали, что за этим последует, а купцы и особенно простой люд радовались – с князем оно как-то надежней и спокойней. Тем более с таким, который пущенной стрелой примчался выручать своих попавших в плен новгородцев!
По городу ходили разговоры, мол, не зря мы тогда не отпустили Ярослава за море бежать, не зря помогали ему Киев брать.