– Многим. Наверное, и ему тоже. Но наверняка не знаю.
– Боишься?
– Нет, стар я, Ярослав, грех на душу наветом брать. Коли знал бы наверняка… а так – нет, не скажу.
– Я сам дознаюсь!
– Об обещании помни, слово дал, – забеспокоился Остромир.
Боярин видел загоревшиеся ненавистью глаза Ярослава и боялся, чтобы тот снова не наломал дров, как тогда в Ракоме, и не оттолкнул от себя Новгород. А князь вдруг усмехнулся:
– Боишься, чтобы кто в Новгороде не пострадал? Верно боишься и… зря. Не стану сгоряча головы рубить – обещаю, но виновных найду!
– В чем, князь? Не ты ли, сидя в Новгороде, и сам о воле мечтал?
– Что делать? Скажи, ты всю жизнь здесь живешь, город лучше меня знаешь.
– Как мыслишь, почему княгиня Ольга, в Киеве сидячи, Новгород под собой держала? А тебя отец почему сюда посадил? Вот то-то и оно, город под Киевом был, здесь должен сидеть или сын, или просто сильный родич киевского князя. Сначала Добрыня, потом Коснятин для Киева Новгород держали. А ныне и Коснятин киевское подчинение перерос, и сам Новгород тоже. Ему свой князь надобен.
– Я Владимира посажу!
– А в помощники снова Коснятина дашь? Нет, мал Владимир для такого. Если не хочешь сам выбирать между Киевом и Новгородом, помни: Новгород надолго оставлять нельзя, отложится.
Они еще долго говорили о новгородских и киевских делах, Остромир хвалил за договор с Брячиславом. Несмотря на данное Ярославом обещание, он все же с опаской ждал, что последует. Хотелось, чтобы князь для себя выбрал Новгород, потому как сидеть на двух лавках мало кому удается.
На следующий день от князя в Ладогу к Рёнгвальду тайно отправился посланец с повелением вернуться в Новгород, но так, чтобы никому в глаза не бросалось.
А через некоторое время к пристани Новгорода уже приставали шведские ладьи. Новгородцы смеялись:
– Чего забыли-то? Небось не успели и женкам под юбки залезть, как тут же обратно.
Рёнгвальд со своими сел в Ракоме, а князь с дружиной вдруг отправился… во Псков. Почему-то забеспокоился Коснятин, но причины никто не ведал.
Псковский Детинец хорошо стоит, пожалуй, лучше новгородского. Он не просто на горе, а почти на острове – с трех сторон вода, а с четвертой ров и стена крепкая. Но новгородская дружина не воевать пришла, да и князь Ярослав с ней, потому ворота открыли пошире, пропустили без вопросов и не боялись.
Судислав был неприятно удивлен неожиданным появлением старшего брата. Только что он мог возразить, Ярослав старший и волен ездить по всей Руси. И все же что-то подсказало псковскому князю, что не в гости приехал киевский.
Ярослав заметил, как забегали глаза у Судислава, тянуть не стал, сразу позвал поговорить, начал без обиняков, чтобы не успел собраться с мыслями.
– Зачем договаривался с Коснятиным за моей спиной?! Я бы и сам тебя наместником в Новгороде посадил, коли так хотелось! Только Новгород тяжел даже для сильного…
Хотел объяснить, что править строптивым городом ой как непросто, а сам Коснятин способен подмять под себя почти любого, но договорить не успел. Судислава точно подменили, тихий, нерешительный князь вдруг взвился:
– Наместником? Твоим?! Да я рождением тебя выше! Ты сын наложницы, князь твою мать силой взял! А моя – императорская дочь и сестра! И прав у меня твоего не меньше!
Больше всего Ярослава поразили не обидные слова младшего брата, а его превращение. Судислав словно стал выше ростом, вытаращив глаза, он выкрикивал, плюясь слюной. У старшего князя от такой перемены глаза полезли на лоб.
Привлеченный шумом, в покои заглянул ключник. Судислав визгливо, как баба на рынке, которую обокрали, крикнул: «Уйди!» и продолжил в лицо молчавшему Ярославу:
– Твоим наместником не буду! Сам могу князем быть!
Ярослав наконец пришел в себя, его взгляд стал насмешливым:
– Ты и во Пскове княжишь потому, что я позволил! – Ах, какое же это удовольствие – чувствовать, что супротивник слабее! Умом понимал, что это грех, а нутро радовалось. Вот он, младший брат Судислав, рожденный ненавистной мачехой, всегда желавшей, чтобы ее сыновья Русью правили, у которого в роду цареградские императоры, кричит, во все стороны слюной брызжет, потому что понимает: он против Ярослава что червь, выползший из земли после дождя, беспомощен и любой раздавить может. – И родословную лучше не поминай, моя мать княжной и до князя Владимира была, а твоя бабка в кабаке голышом плясала!
Судислав разевал рот, как карась на берегу, не в силах что-то вымолвить. Столько лет он убеждал себя в превосходстве над остальными сыновьями князя Владимира! Конечно, псковский князь вовсе не глуп и хорошо знал, что мать его матери, будущую императрицу Феофано, сын императора Роман во дворец действительно привел из кабака. Но об этом говорилось шепотом и больше упоминалась неземная красота императрицы, чем ее кабацкое прошлое… А чтоб вот так открыто обвинить мать княгини Анны в блуде!..
Ярославу надоело смотреть на хватающего ртом воздух брата, усмехнулся:
– Последний раз спрашиваю: сядешь моей волей в Новгороде?
Судислав очнулся, дернулся, точно от удара наотмашь, губы презрительно изогнулись:
– Я и без тебя сяду волей новгородцев. Коснятин сказал: город только того и ждет.
Теперь Ярослав разозлился окончательно, даже глаза побелели. Одно упоминание Коснятина было способно вывести его из себя:
– Коснятин?! Без меня?! Может, и сядешь, да только пока я жив, этому не бывать! – Бешеный взгляд киевского князя пригвоздил псковского к месту. Мгновение Ярослав любовался растерянностью брата, потом позвал: – Якун!
В покои вошел его воевода. Вот когда Ярослав порадовался своей и Якуновой предосторожности, они загодя поставили своих дружинников везде, где могли встретить первое сопротивление.
– Князь Судислав до завтра посидит в темнице, чтоб думалось легче. А завтра послушаем, что скажет. Бояр собери мне сейчас.
– Меня в темницу? Не посмеешь!
– Еще как посмею. – Ярославу очень хотелось сказать, что посмеет и жизни лишить, но сдержался, еще надеясь договориться с братом.
– Тебе этого не простят!
– Кто? Новгородцы, которых Коснятин на разграбление отдал, а я из полона спас?
– Мои бояре, ты у меня в городе!
– А вот и посмотрим, что твои бояре нынче же скажут.
Ярослав смотрел вслед брату с сожалением.
Весть о заточении князя разнеслась мгновенно. Псков притих, не зная, чего ждать, и готовясь ко всему. Якун беспокоился – надолго ли, он не сомневался, что их люди жизни не пожалеют, защищая Ярослава, но со всем городом не сладишь. Что князь задумал?
Псковские бояре собирались по зову киевского князя напряженные, хмурые. Конечно, они слышали и о погроме Новгорода, и о спасении горожан Ярославом. Радовались, что Псков остался в стороне и не был тоже разгромлен. Ожидали упреков князя, что не пришли на помощь соседям. Но того, что услышали, не ждали.
Ярослав оглядел сидевших перед ним лучших мужей Пскова. Они боятся… Чего боятся? Рыльца в пушку, потому как заодно с Коснятиным? Встал, прихрамывая, прошелся. Десятки глаз следили за князем. А он вдруг понял, точно из тьмы на свет шагнул: они не могут быть с Коснятиным заодно, ни к чему! Значит, боятся укора, что не пришли на выручку соседям?
И не стал укорять, хотя мог бы, ведь сам за седмицу успел примчаться из Киева к Судомири, а они и с места не двинулись, хотя от Пскова туда много ближе…
Князь еще раз в полной тишине медленно обвел всех взглядом. Многие даже дыхание задержали, стало слышно, как бьется попавшая в паутину муха, затихает и снова начинает отчаянно жужжать.
Одни бояре глаза опустили, другие и вовсе не поднимали, а кто-то смотрел прямо и честно. И без слов ясно, кто как себя вел, пока Новгород грабили.
– Князь Судислав Псковом более править не будет, либо в Новгород поедет, либо… – не давая задать вопрос про «либо», продолжил: – Потому Пскову наместник надобен. Своего сажать не стану, меж собой выберите.
Сказал и смотрел, не отрываясь. Уже через несколько мгновений он понял, что победил, в Пскове больше нет противников, если и были, и сопротивления не будет, останься Судислав в узилище хоть на веки вечные.
Ярослав оказался прав, Псков вступаться за князя не стал. По городу быстро разнеслось про посадника, который будет из своих, и горожане решили, что Ярослав, видно, обвинил младшего брата в том, что не помог Новгороду. И то верно, кому как не князю поднимать дружину и вести на полочан, обижавших соседей и сродственников? А что в Новгород хочет с собой взять, так для того, чтобы новгородцам в глаза глянул.
Горожане, в общем-то понимавшие свою вину и от этого чувствовавшие себя неуютно, с удовольствием переложили ее на князя Судислава. Никто не догадывался, что причина гнева старшего из братьев совсем в другом.
Сам Ярослав чуть не до утра то ходил по ложнице, хромая, то стоял перед образами. Никто не знал, как больно хромцу опускаться на колени, каких усилий стоило на них стоять! Но он замечал эту боль, лишь пока не устремлялся всеми мыслями, всей душой к Господу. Как только его существо поглощалось этим полетом, боль куда-то уходила, князь переставал ее замечать. Кто-то мог бы сказать, что просто больная нога находила верное положение, но для Ярослава было понятно другое: горнее всегда пересиливало земное, телесное!
Вот и в тот вечер он страстно молил Господа о вразумлении. Как же хромому князю был нужен разумный наставник! Не такой, как Блуд, хотя погибшему кормильцу Ярослав очень благодарен. Но Блуд хорош, когда дело касалось хитрости, а князь нуждался в мудрости. А еще в духовном наставничестве, ведь даже веру постигал сам по книгам и собственным ошибкам.
Такой наставник появится у Ярослава через много лет, им будет умница Иларион, которого князь первым из русских поставит митрополитом вопреки желанию Византии. После смерти Ярослава Иларион сначала покинет Киев, уйдя в Тмутаракань, а потом вернется игуменом в Печерской обители под именем Никона и станет наставником летописца Нестора. Но до этого пройдет еще много лет и произойдет много событий…