Поппэ А. О зарождении культа… С. 30–31, прим. 11; в качестве аргумента сошлюсь также на Проложное сказание о св. Глебе из Стишного Пролога XVI в., изданное Д. И. Абрамовичем: «Бысть по убитии святого стратотръпца… Бориса посла убиицы ты против блаженаго Глеба…», и далее Глеб последовательно именуется «блаженным»; Абрамович. Жития. С. 200). При всей внешней привлекательности предложенной гипотезы (ибо находят объяснение соседство в источниках двух рассказов о канонизации святых братьев — при Ярославе и Изяславе, а также некоторые особенности торжественного перенесения мощей 1072 г.) все же трудно объяснить, почему для гипотетической канонизации Глеба был выбран день кончины именно святого Бориса (24 июля). Отмечу, что этот день и позднее именовался «Борисовым»: так называл его не только князь Владимир Мономах (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 249), но и, например, новгородский писец Матфей, работавший в конце XI — начале XII в. и, кстати говоря, являющийся одним из двух писцов (вместе с Лаврентием) древнейшей рукописи Минеи служебной за июль, сохранившей список Службы святым Борису и Глебу (Каталог славяно-русских рукописных книг XI–XIV вв., хранящихся в ЦГАДА СССР. Ч. 1. М., 1988. С. 49: РГАДА. Ф. 381. № 125. Л. 64 — Минея служебная за август).
Аргументом в пользу «ранней» датировки канонизации святых Бориса и Глебы можно было бы счесть указание Жития преп. Ефрема Новоторжского на построение им на берегу реки Тверцы Борисоглебского монастыря уже в 1038 г. Однако точные хронологические указания этого позднего Жития не внушают доверия (см. прим. 10 к гл. 4).
10 См.: Бугославский С. А. К вопросу о характере и объеме литературной деятельности преп. Нестора // Известия Отделения Русского языка и словесности Имп. Академии наук. Т. 19. Кн. 1. СПб., 1914. С. 134.
11 Ср.: Поппэ А. О зарождении культа свв. Бориса и Глеба… С. 50–51.
12 «Сказание о чудесах» неизвестного автора (или, точнее, авторов): Абрамович. Жития. С. 52–66; Бугославський. С. 155–178; рассказ о чудесах преп. Нестора: Абрамович. Жития. С. 15–26; Бугославський. С. 196–205.
13 См.: Поппэ А. О времени зарождения культа… С. 20; Он же. О зарождении культа… С. 51. Правда, здесь же автор делает одну оговорку, что «контекст рассказа допускает и другую (с ошибкой в один-два года) возможность: 20 лет отсчитывались от кончины Ярослава». Последнее вполне вероятно: указание на 38 лет жизни Ярослава после смерти отца как будто датирует его кончину 1052 (а не 1054) г.; в таком случае сооружение новой вышгородской церкви действительно последовало ровно через 20 лет.
Отметим также, что рассказ Нестора о чудесах, совершавшихся при вышгородской церкви, можно понять так, что описываемые им события происходили еще до создания Святой Софии в Киеве (Абрамович. Жития. С. 20).
14 Показательно, что ко времени торжественного перенесения мощей в мае 1072 г. тело святого Глеба уже находилось в каменном саркофаге, в то время как тело его брата Бориса оставалось в деревянной гробнице и только во время торжеств 1072 г. было переложено в каменную (Абрамович. Жития. С. 56; ПСРЛ. Т. 1. Стб. 181–182). Если учесть, что в вышгородском храме до конца XII в. хранился и деревянный саркофаг, в котором тело св. Глеба было перенесено со Смядыни (в 1191 г. первоначальные ветхие деревянные раки святых Бориса и Глеба были торжественно перенесены из Вышгорода в Смоленский Борисоглебский монастырь на Смядыни, о чем сообщается в особом Проложном сказании, сохранившемся в рукописи XVI в.: Абрамович. Жития. С. 109; ср.: Поппэ А. О зарождении культа… С. 52–53), то получается, что переложение тела в новый каменный саркофаг произошло не сразу после перенесения останков тела Глеба со Смядыни, а позднее (по предположению А. В. Поппэ, в годы княжения в Вышгороде [до перехода в Чернигов в 1054 г.?] Святослава; ср.: Поппэ А. О зарождении культа… С. 52). Тот факт, что каменный саркофаг Глеба, когда его вывозили из ветхой деревянной церкви Ярослава, застрял в узких церковных дверях, свидетельствует, по-видимому, о том, что тело Глеба уже находилось в этом саркофаге ко времени построения Ярославом пятиглавой церкви вокруг небольшой часовни с мощами святых, т. е., предположительно, к 1052 г. В любом случае наличие каменной гробницы свидетельствует о религиозном почитании князя Глеба ранее 1072 г.
Исследователи древнерусского искусства отмечают, что до конца XI в. на лицевой стороне «борисоглебских» крестов-складней (так называемых энколпионов, или мощевиков, предназначенных для хранения частичек святых мощей) помещали именно изображение святого Глеба, так что эти кресты правильнее было бы называть «глебоборисовскими» (см.: Алешковский М. Х. Русские глебоборисовские энколпионы… С. 104–125; здесь же и другие примеры преимущественного почитания св. Глеба). Показательно также, что когда в 1095 г. частицы мощей святых братьев были перенесены в чешский Сазавский монастырь, местная хроника отметила факт перенесения останков «святого Глеба и его товарища», даже не назвав Бориса по имени (ср.: Рогов А. И. Сказания о начале Чешского государства в древнерусской письменности. М., 1970. С. 14).
15Абрамович. Жития. С. 49–50; ср.: БЛДР. Т. 1. С. 349 (перевод Л. А. Дмитриева).
16Федотов Г. П. Святые Древней Руси. С. 51.
17 См. об этом: Поппэ А. О времени… С. 9–14; Он же. О зарождении культа… С. 56–68. Наречение сына Изяслава Святополком расценивается как доказательство того, что в 1050 г. Борис и Глеб еще не почитались в качестве святых, а та картина событий 1015 г., которую рисуют памятники Борисоглебского цикла, еще не успела утвердиться в сознании русского общества. Это, однако, слишком прямолинейный взгляд. Имя Святополк, хотя и редко, использовалось в княжеском именослове и позднее, когда канонизация святых братьев стала уже безусловно свершившимся фактом: так, это имя носили сын князя Мстислава Владимировича Великого, князь Владимиро-Волынский Святополк Мстиславич, а также туровский князь Святополк Юрьевич, правнук Святополка Изяславича.
18 ПСРЛ. Т. 1. Стб. 155–156.
19 См. прим. 114 к гл. 10.
20 Как правило, «Слово о законе и благодати» датируют широким временным отрезком: между 1037 г. (создание, по летописи, киевского Софийского собора и церкви Благовещения на Золотых вратах, упоминаемых Иларионом) и 1050 г. (смерть княгини Ирины, о которой в «Слове» говорится как о живой). Эта датировка была предложена еще первым издателем «Слова», выдающимся русским археографом протоиереем Александром Васильевичем Горским (Памятники духовной литературы времен великого князя Ярослава I // Прибавления к Творениям св. отцов в русском переводе. М., 1844. Ч. 2. С. 206–207) и до сих пор принимается многими исследователями как единственно обоснованная (см., напр.: Молдован А. М. «Слово о законе и благодати» Илариона. Киев, 1984. С. 5; БЛДР. Т. 1. С. 480; и др.). Однако датировка эта нуждается в существенном уточнении. С одной стороны, создание Софийского собора и Золотых ворот не ранее 1037 г. ныне ставится многими исследователями под сомнение (см. об этом в гл. 9), а потому в литературе предпринимаются попытки датировать «Слово» более ранним временем, чем 1037 г. С другой стороны, в «Слове» имеются более существенные датирующие признаки, не позволяющие отнести этот памятник ко времени более раннему, чем 40-е гг. XI в., причем скорее ко второй их половине, ближе к концу: в «Слове» упоминаются правнуки (во множественном числе!) князя Владимира Святославича, причем не просто появившиеся на свет, но уже более или менее подросшие и, кажется, присутствующие в храме на проповеди: «виждь вънукы твоа и правнукы: како живуть, како храними суть Господемь, како благоверие держать по предаянию твоему, како в святыа церкви чястять, како славять Христа, како покланяются имени Его» (БЛДР. Т. 1. С. 50). Первый из внуков Ярослава, Ростислав Владимирович, появился на свет (по Татищеву) в 1038 г.; следующих пришлось ждать довольно долго (первенцы Изяслава и Святослава родились не ранее середины 40-х гг.). Правда, в 30-е гг. у князя Брячислава Полоцкого, по-видимому, уже родился сын Всеслав (также правнук Владимира), но он едва ли мог присутствовать на богослужении в киевском Софийском соборе. Что же касается верхней хронологической границы (1050 г.), то она также требует некоторых пояснений. Летопись сообщает о кончине жены Ярослава 20 февраля 6558 г. (ПСРЛ. Т. 2. Стб. 143). Но мы не знаем точно, какой именно стиль использован в данной летописной статье: если это мартовский (т. е. год начинается с марта), то Ирина скончалась в феврале 1051 г.; если же сентябрьский, принятый в Византии, — то в феврале 1050 г. (последнее кажется более вероятным, поскольку именно сентябрьским стилем датирована в летописи кончина самого Ярослава Владимировича). (См. о датировке «Слова» Илариона, напр.: Müller L. Des Mitropoliten Ilarion Lobrede auf Vladimir den Heiligen und Glaubensbekenntnis. Wiesbaden, 1962. S. 12–15; Кузьмин А. Г. Первый митрополит русин Иларион // Великие духовные пастыри России. М., 1999. С. 48–49; и др.) Итак, «Слово» было произнесено во второй половине 40-х гг. XI в., не позднее февраля 1051 г. — но во всяком случае до поставления Илариона на киевскую кафедру (последнее событие летописи датируют 6559 г.).
В литературе предпринимались попытки более точно (вплоть до дня и даже часа) определить время произнесения «Слова» Илариона. Так, Н. Н. Розов обратил внимание на то, что в «Слове» присутствуют реминисценции из Пасхальной и Благовещенской служб, и предположил, что оно было произнесено 26 марта 1049 г., в первый день Пасхи, которая в том году пришлась на следующий день после празднования Благовещенья (Розов Н. Н. Синодальный список сочинения Илариона — русского писателя XI в. // Slavia. R. 32. Praha, 1963. S. 2. С. 147–148). Эта точка зрения получила широкое распространение в литературе, хотя высказывались и сомнения относительно пасхального характера сочинения Илариона: кажется странным, что в торжественном «Слове», произнесенном на Пасху, ничего не говорится о главном событии этого великого праздника — Воскресении Христовом (см.: