32.
Предостережение свыше прозвучало, и Глебу оставалось только внять ему. Хитроумному замыслу Святополка помешал было Ярослав. Как мы помним, он узнал о смерти Владимира и убийстве Бориса от своей сестры Предславы. Ярослав получил самые точные, самые чудовищные подробности альтинской трагедии, которые, в свою очередь, Предславе стали известны, можно сказать, из первых уст — от упомянутого выше отрока Моисея, одного из слуг Бориса, спасшегося от смерти и нашедшего убежище в сельце Предславино, принадлежавшем княгине. Это сельцо на берегу Лыбеди, по-видимому, стало одним из немногих оплотов сопротивления власти Святополка в самом Киеве.
Ярослав полностью осознал масштаб произошедшей трагедии. Не хуже Святополка он понимал важность союза с Глебом и потому также поспешил направить гонца навстречу муромскому князю. Ярослав уже знал об отправленном Святополком лживом письме и предупреждал своего нового союзника о страшной опасности, нависшей над ним: «Не ходи, брате! Отец твой умер, а брат твой убиен Святополком!» Гонцы Ярослава встретили Глеба уже на Днепре, в устье реки Смядыни, в виду города Смоленска33. Здесь и остановился Глеб, пораженный зловещим известием.
Так излагают ход событий летопись, анонимное «Сказание о святых», а также Проложные жития Бориса и Глеба.
Но совсем по-другому рассказывает Нестор. Согласно «Чтению о святых мучениках Борисе и Глебе», в момент смерти отца Глеб находился в Киеве и лишь после вокняжения Святополка, опасаясь расправы, бежал «в полунощные страны» (может быть, к Ярославу?). Глеб молится в церкви Святой Богородицы пред животворной иконой, оплакивая смерть отца и свою горькую судьбу, а затем, покинув храм, отправляется к реке, где уже был уготован для него «кораблец». «И так отбежал от законопреступного брата». Уже после убийства Бориса Святополк посылает в погоню за Глебом своих слуг на «борзых кораблецах», приказав им предать смерти теперь уже Глеба. Посередине не названной по имени реки (надо полагать, на Днепре, близ устья все той же Смядыни) окаянные злодеи нагнали князя34.
Преподобный Нестор Летописец. Миниатюра из Радзивиловской летописи. Конец XV в.
Версия Нестора вызывает меньше доверия. Надо сказать, что автор «Чтения» вообще не проявляет большого интереса к политической биографии святых князей. Так, он не знает о княжении Глеба в Муроме, чем, скорее всего, и объясняется его известие о пребывании князя в Киеве. Кроме того, сам маршрут движения Глеба, от Волги к Днепру, показывает, что князь не удалялся от Киева, но приближался к нему.
Подробности же расправы над Глебом и Нестор, и автор «Сказания» передают в целом схоже, хотя и с некоторыми существенными различиями. Впрочем, в обоих рассказах вообще немного конкретных деталей.
В «Сказании» говорится, что когда святой увидел своих убийц, подплывающих к нему по реке, то он «возрадовался душою», ибо думал, что они плывут приветствовать его («целования чаяше от них прияти»). Убийцы же, напротив, помрачнели и стали грести к нему. Когда ладьи сблизились, «начали злодеи перескакивать в ладью его, обнаженные мечи имея в руках своих, блещущие, словно вода. И сразу же у всех, бывших в ладье с Глебом, весла из рук выпали, и все от страха помертвели».
Нестор добавляет к этому, что воины Глеба, увидев приближающихся к ним врагов, «взяли оружия свои, хотя противиться им. Святый же Глеб взмолился к ним: „…Братия мои… Если станем противиться им, и вас иссекут, и меня погубят. Но молю вас, братия мои, не противьтесь им, но пристаньте к берегу; я же в своем корабле останусь посреди реки… Если же схватят меня, то не погубят, но… приведут меня к брату моему. Он же, увидев меня, умилосердится и не погубит меня“». Слыша эти слова, воины Глебовы покинули «кораблец», с жалостью глядя на своего князя, остающегося с немногими отроками посередине реки… Но эта картина слишком напоминает описанную Нестором сцену ухода Борисовой дружины с Альтинского поля. Впрочем, в описании самого нападения «окаянных» Нестор сближается с автором «Сказания»: «И вот нечестивые приблизились к ним и, ухватив корабль за уключины, привлекли его к себе. Те же, которые были на корабле со святым, сидели, положив весла, печалясь и плача о святом».
Автор «Сказания» вкладывает в уста Глебу слова, исполненные щемящей жалости к молодости и беззащитности святого князя. Эта мольба Глеба, обращенная к его убийцам, — едва ли не самое проникновенное место во всей древнерусской литературе: «Не деите (не трогайте. — А. К.) мене, братия моя милая и драгая! Не деите мене, ни ничто же вы зла сътворивша (никакого зла не причинившего вам. — А. К.)! Не брезете (пощадите. — А. К.), братия и господье, не брезете! Кую обиду сътворих брату моему и вам, братие и господье мои? Аще ли кая обида, ведете мя к князю вашему, а к брату моему и господину. Помилуйте юности моее, помилуйте, господье мои!.. Не пожьнете (не пожинайте. — А. К.) от жития не съзьрела (не созревшего. — А. К.), не пожьнете класа (колоса. — А. К.), не уже съзьревша, но млеко беззлобия носяща (то есть соком беззлобия налитого. — А. К.)! Не порежете лозы, не до конца въздрастша!.. Се несть убийство, но сырорезание!..»
Глеб, вероятно, не был отроком в нынешнем смысле этого слова, но агиограф изображает его таковым для того, чтобы усилить ощущение несправедливости содеянного. Он изображает Глеба безвинным агнцем, закланным на жертвеннике греха и злобы, подобно тому, как с непорочным агнцем сравнивается в Евангелиях Христос. И тем ужаснее роль окаянных убийц, не устыдившихся жалостливых слов своей жертвы.
Со слезами на глазах молился Глеб Господу, когда один из убийц, некий Горясер, повелел зарезать святого князя. Наверное, не случайно имя этого окаянного прислужника Святополка сохранилось в памяти потомков. Слишком уж красноречивым показалось оно составителям княжеских житий. В самом деле, в нем и горе, и горечь, и горящая сера — воистину оно достойно стать именем прислужника преисподней. Это одно из множества говорящих имен русской истории, увы, наполненной подобными именами злодеев и убийц. Автор приводит и другое имя — непосредственного убийцы Глеба. Среди слуг князя находился повар (или «старейшина поваром», как уточняет Нестор) — некий Торчин. Очевидно, он был торком (гузом), представителем тюркского кочевого народа, жившего за Волгой. Русские в то время не враждовали с торками — напротив, еще отец Ярослава князь Владимир вступил в союз с ними и вместе воевал против Волжской Болгарии и, вероятно, Хазарии. Именно Торчину Горясер и приказал немедля исполнить свое повеление: «Возьми нож свой, зарежь господина своего, тогда сам избежишь злой смерти!» Торчин отнюдь не захотел уподобиться блаженному Георгию, одному из защитников святого Бориса, но предпочел сохранить свою жизнь, пусть и ценой чужой жизни. Он ухватил святого за голову и умелым движением мясника перерезал ему гортань. И повар, выступающий в роли убийцы, и выбор орудия убийства — поварского («овчя») ножа — вновь знаменуют жертвенность этой смерти.
«И закла… яко агня (агнца. — А. К.) непорочна и незлоблива… И принесеся жертва чиста Господеви, и взыде в небесныя обители к Господу, и узре желанного своего брата, и восприяста (Борис и Глеб. — А. К.) венцы небесныя, их же и возжелали, и возрадовались радостию великою неизреченною…»
Смерть блаженного князя случилась 5 сентября, в понедельник. Тело его бросили на берегу, там же, где было совершено убийство. «И положили его в дубраве, между двумя кладами (колодами. — А. К.), и прикрыли, и рассекли кораблец его, и отошли убийцы злые»35. Здесь, в безвестности, и пребывало тело святого князя в течение долгого времени, пока Ярослав не повелел перенести его в Вышгород и похоронить с честью возле гробницы Бориса. Так соединились тела святых братьев, как соединились в небесах их безвинные души…
Приблизительно к тому времени — второй половине 1015 или 1016 года — относится убийство еще одного сына Владимира — Святослава, княжившего в Древлянской земле. «Святополк же сей окаянный и злый убил Святослава, послав в горы Угорские, когда бежал тот в Угры», — рассказывает летописец36 («Угры» — Венгрия, «горы Угорские» — Карпаты).
Причины и обстоятельства гибели Святослава остаются не вполне ясными. «Святополк… послал тотчас на Святослава Древлянского и велел его убить, понеже оной имел удел свой ближе всех ко Киеву», — писал по этому поводу В. Н. Татищев37. Однако едва ли одна только близость Древлянской земли к Киеву двигала Святополком. Отметим важное обстоятельство: Святослав устремился в Венгрию — может быть, потому, что находился в свойстве с правителями этой страны (что предполагал тот же Татищев38). Но с Венгрией, несомненно, был каким-то образом связан и князь Борис Владимирович, среди слуг которого, напомню, имелись по крайней мере три «угрина». Возможно, бегство Святослава в Венгрию имело целью создание некой коалиции, направленной против Святополка и его покровителя Болеслава Польского, возможно также, что создание такой коалиции предполагал еще Борис. В этом был прямой расчет: в то время Венгрия находилась в прочном династическом союзе с Германской империей, в свою очередь воевавшей с Польшей; король Венгрии Стефан (Иштван) I был женат на Гизеле, сестре императора Генриха II, главного врага Болеслава. Но Святославу не удалось достичь Венгрии: в Карпатских горах его настигли и убили сторонники Святополка.
Из поздних русских летописей известно, что у Святослава имелся сын по имени Ян39. Однако о судьбе его источники умалчивают. Умер ли Ян Святославович еще до начала братоубийственной войны, погиб ли вместе со своим отцом в Карпатских горах или нашел пристанище в Венгрии или какой-нибудь другой европейской стране — этого мы не знаем, но одно можно сказать уверенно: в последующих событиях русской истории он никак себя не проявил.
В отличие от Бориса и Глеба князь Святослав не был причислен Церковью к лику святых. Трудно сказать, чем это объясняется: обстоятельствами его гибели или (что кажется более вероятным) тем фактом, что его останки так и не были найдены и затерялись где-то в Карпатах.