Мы столь подробно остановились на личности Болеслава и истории его взаимоотношений с германскими императорами потому, что успехи или неудачи польского князя в войнах с Германией самым непосредственным образом отражались на его восточной политике, равно как и на политике по отношению к Польше киевских князей. Но еще более важно то обстоятельство, что восточная политика Болеслава и в последние десятилетия его жизни несла на себе заметный отпечаток идеи «универсальной империи», некогда столь пленившей его. Польша по-прежнему мыслилась им как естественный центр объединения всей «Славии», то есть всех славянских земель (в том числе и восточнославянских). Нечего и говорить о том, что в церковном отношении «Славия» должна была находиться под юрисдикцией Рима.
Я. Матейко. Болеслав I Храбрый. 1890
Поначалу Болеслав, кажется, попытался наладить дружбу с Ярославом. Источники сообщают о его сватовстве к сестре нового киевского князя Предславе. Судя по косвенным данным, это произошло в первой половине или середине 1017 года36.
Очевидно, Болеслав предлагал Ярославу сотрудничество на тех же условиях, на которых прежде взаимодействовал со Святополком. Непрекращающаяся война с Германской империей делала мир на его восточных границах крайне желательным. Болеслав не мог не понимать, что Ярослав, в свою очередь, попытается заключить соглашение с императором Генрихом II (а может быть, даже знал, что переговоры об этом уже ведутся). Потому, наверное, он готов был пожертвовать Святополком. В самом деле, по большому счету для Болеслава не имело разницы, кто из русских князей будет править в Киеве, лишь бы этот киевский князь был послушен его воле. При этом с «лисьим коварством» (выражение Титмара Мерзебургского) Болеслав нащупывал возможность заключения мира и династического союза с Германской империей и пытался заручиться поддержкой саксонской знати: примерно в то же время Болеслав засылал сватов к Оде, дочери майсенского маркграфа Эккехарда в Саксонии.
Говорят: за двумя зайцами погонишься — ни одного не поймаешь. Однако не всегда эта поговорка оказывается верной. Пройдет время — и на супружеском ложе Болеслава (причем практически одновременно) окажутся и немка Ода, и киевлянка Предслава. Но пока Болеславу действительно не повезло. Предотвратить войну на два фронта ему так и не удалось: и Ярослав, и Генрих отказались от его заманчивых предложений и предпочли действовать совместно против общего врага.
Матримониальная авантюра Болеслава, возможно, стоила ему еще одного союзника. По-видимому, Святополк верно истолковал посольство своего тестя к Ярославу как готовность польского князя пожертвовать им ради нового, более выгодного союзника. До времени Святополк, разумеется, скрывал обиду, тем более что он мог лишь уповать на то, что переговоры с Ярославом завершатся провалом (и в этом он, кстати говоря, не ошибся). Но вот когда Болеслав одержит верх над Ярославом и сумеет вернуть своему зятю «золотой» киевский престол, Святополк отплатит ему черной неблагодарностью.
Впрочем, мы несколько отвлеклись от происходящих событий. Итак, Ярослав ответил Болеславу решительным отказом. Может быть, причина крылась в нежелании самой Предславы выходить замуж за известного своим распутством Болеслава. Все-таки она оставалась любимой сестрой Ярослава, к тому же киевский князь был многим обязан ей лично, так что ее воля вполне могла повлиять на его окончательный ответ. И все же более вероятно, что отказ Ярослава объяснялся в первую очередь чисто политическими соображениями. Киевский князь сделал свой выбор, предпочтя союзу с Болеславом союз с его злейшим врагом — германским императором Генрихом II.
О переговорах между Ярославом и Генрихом мы знаем лишь из случайной обмолвки Титмара Мерзебургского. Оказывается, «король Руси» (то есть Ярослав) присылал своего посла к германскому императору, причем обещал ему «напасть на Болеслава»37. Действия русского князя были вполне естественными и основывались на извечном принципе внешней политики: «враг моего врага — мой друг». И император Генрих, и князь Ярослав в равной степени были заинтересованы в ослаблении военного потенциала Болеслава. Им тем проще было найти общий язык друг с другом, что история взаимоотношений Германской империи и Руси уже знала подобные союзы, направленные против Польши38.
По-видимому, русское посольство отправилось в путь вскоре после утверждения Ярослава в Киеве, во всяком случае в первой половине 1017 года. Для Генриха оно оказалось более чем кстати. Вероятно, уже заручившись поддержкой Ярослава, Генрих начал летнюю кампанию 1017 года. В середине июля немецкие войска форсировали Эльбу и вторглись в польские земли. В союзе с Генрихом действовали чешский князь Олдржих и язычники лютичи, а также, вероятно, венгерский король Иштван I39.
В войне с Германией Польша оказалась приблизительно в таком же положении, в каком столетия спустя будет пребывать сама Германия, которой неоднократно приходилось воевать на два фронта — на западе и на востоке. Болеслав и стремился действовать примерно так же, как впоследствии будут действовать немецкие генералы, уповавшие на блицкриг — молниеносное выведение из войны одного из противников. Польскому князю было сделать это нетрудно, ибо в его время войска передвигались довольно медленно, а какое-либо взаимодействие между различными армиями, разворачивавшимися на самостоятельных и удаленных друг от друга театрах военных действий, отсутствовало напрочь.
Болеславу удалось помириться с Генрихом (причем помириться с позиции силы!) еще до того, как последний сумел согласовать свои действия с Ярославом. Польский князь в очередной раз продемонстрировал блестящее полководческое дарование. Его сын Мешко, пользуясь отсутствием в Чехии князя Олдржиха, разорил страну. Совместные действия против поляков, немцев и лютичей закончились ничем. Немцам пришлось снять осаду с польской крепости Нимпч и вместе с чехами отступить в Чехию, лютичи также вынуждены были возвратиться восвояси. 19 сентября поляки начали наступление между Эльбой и Мульдой; Генрих отошел к Майсену.
Подробности о ходе польско-германской войны известны нам почти исключительно благодаря «Хронике» Титмара Мерзебургского. Он же сообщает о том, что осенью 1017 года Болеслав неожиданно выступил инициатором примирения с Генрихом. 1 октября германский император прибыл в Мерзебург, где пребывал до конца месяца. В этот город и явились послы польского князя, так что переговоры проходили буквально на глазах мерзебургского хрониста. «Тогда же через пребывшего сюда посла Болеслав обещал выдать давно находившегося у него в плену юного Людольфа (по другим источникам, кажется, неизвестного. — А. К.), а за его освобождение просил отпустить своих рыцарей, задержавшихся у нас под строгой стражей». Обмен пленными должен был послужить предлогом для переговоров о полномасштабном мире. «Кроме того, он (Болеслав. — А. К.) настойчиво расспрашивал императора, позволено ли ему будет прислать посла, чтобы снискать его благорасположение». Утомленные войной, восточногерманские феодалы немедленно поддержали предложение о мире, после чего «цезарь» (Генрих. — А. К.) выразил согласие и только тогда узнал, что король Руси, как обещал ему через своего посла, напал на Болеслава, но, овладев [неким] городом, ничего [более] там не добился40.
Последняя фраза является ключевой для понимания сути происходящего. «Король Руси» — князь Ярослав. Оказывается, именно его активные и согласованные действия против Польши (о которых Генрих пока еще не знал) вынудили Болеслава, несмотря на удачное для него развитие событий на западе, искать мира. Причем предложенные им Генриху условия были более чем выгодны для Польши и в то же время вполне приемлемы для Германии. Польша получала земли, которые принадлежали ей еще до начала войны 1015–1017 годов, Лужицкую марку и Мильско (земли мильчан). Однако если прежде Болеслав владел ими на правах имперского лена, то теперь они прямо включались в состав Польского государства41. Начались переговоры, результатом которых стало подписание 30 января 1018 года в городе Будишине (Баутцене) мира между Германской империей и Польшей. События, которые последовали за этим, свидетельствуют, что главной целью Болеслава было разрушение германско-русского союза. Вероятно, к этому времени он окончательно определился в своих планах относительно Руси и нового русского князя, сделав ставку на Святополка и вознамерившись силой возвести его на киевский престол. Заодно Болеславу предстояло решить важнейшую внешнеполитическую задачу, стоявшую перед Польшей еще с начала 90-х годов X века: закрепить переход под ее власть так называемых Червенских городов (Волыни и части Галиции), которые были присоединены к Киевскому государству еще Владимиром Святым около 979 года.
Болеславу удалось заручиться поддержкой германского императора. Генрих не только разорвал союзнические отношения с Ярославом, но и пообещал оказать польскому князю помощь в его походе на Русь. Он дал согласие и на брак Болеслава с упомянутой выше Одой. Брак этот был совершен просто с неприличной поспешностью и при полном нарушении церковных канонов. Спустя всего четыре дня после заключения Будишинского мира, 3 февраля 1018 года, Ода в сопровождении сына Болеслава Оттона отбыла в Польшу, где без церковного благословения, после начала Великого поста (что специально подчеркивает Титмар) сочеталась браком с польским князем.
В какой-то степени Генриха можно понять. Он упустил время для совместных с Ярославом действий против Болеслава — можно сказать, дал польскому князю обвести себя вокруг пальца. В свою очередь, и Ярослав не сумел развить наметившийся успех, не нанес Болеславу сколько-нибудь серьезного поражения. За то время, пока Генрих, узнавший о наступлении Ярослава (отнюдь не неожиданном для него), медлил, желая удостовериться, насколько силен его потенциальный союзник, Болеслав успел перебросить свои войска на восток и отбить натиск киевского князя. И Генрих с легкостью пожертвовал союзом с Русью ради дружбы с вчерашним непримиримым врагом. Его ждали уже иные заботы, в том числе война в Италии, где традиционным противником Германии была могущественная Византийская империя. Теперь мир на восточной границе Германии показался Генриху выгоднее, нежели дальнейшее продолжение войны. Конечно, подобное поведение можно было бы назвать предательским по отношению к Ярославу, но в истории дипломатии оно настолько обыденно и заурядно, что бросаться такими громкими обвинениями даже как-то неловко.