66
Этот Болеславов меч стал одной из главных святынь Польши, именно им короновались позднейшие польские короли. По словам польского историка конца XVIII века Тадеуша Чацкого, меч был подарен Болеславу Храброму императором Оттоном III, о чем свидетельствовала имевшаяся на нем надпись67. Он действительно имел выбоину («щербину»), но не по лезвию, а по середине клинка, в его верхней части. Надо полагать, что именно существование этого «выщербленного» меча и привело к возникновению легенды о зарубке, сделанной одним из Болеславов на киевских Золотых воротах.
А вот о насилии, учиненном над Предславой, польский хронист знал определенно. В руки Болеслава попала вся женская часть семьи Ярослава: его мачеха (вероятно, последняя, не известная русским источникам супруга князя Владимира Святославовича), жена, а также девять его сестер. «На одной из них, которой он и раньше добивался (то есть на Предславе. — А. К.), беззаконно, забыв о своей супруге, женился старый распутник Болеслав», — свидетельствует Титмар. Русский летописец высказывается на этот счет более определенно: «Болеслав положил себе на ложе Предславу, дщерь Владимирову, сестру Ярославлю» (свидетельство Софийской первой летописи).
Подобно многим другим великим людям, Болеслав, очевидно, отличался злопамятством и мстительностью. Обесчестив ни в чем не повинную княжну, он утешил не столько свою похоть, сколько тщеславие. Это было надругательство над всем Ярославовым домом, над всем княжеским семейством (так что Галл Аноним, по-видимому, верно передал смысл поступка Болеслава). Несчастная Предслава во многом повторила горькую участь своей матери, ведь некогда и Рогнеда была так же обесчещена Владимиром за свой отказ выйти замуж. Впрочем, Владимир поступил еще более жестоко: он надругался над княжной на глазах ее отца и матери, а затем убил обоих родителей. Но Рогнеда стала-таки женой своего мучителя, пусть и таким страшным образом, но восстановив свой социальный статус. Предславе же была уготована судьба бесправной пленницы и наложницы: покинув Киев, Болеслав захватил ее с собой в качестве военной добычи. По всей вероятности, Предслава и скончалась в Польше.
Надо сказать, что киевская княжна оказалась далеко не единственным трофеем польского князя. Киев поразил поляков и немцев роскошью и великолепием. Уже тогда он славился собранными в нем богатствами, а также количеством жителей и церквей (Титмар Мерзебургский со слов своих информаторов-саксонцев сообщает, что в городе насчитывалось «более четырехсот церквей и восемь рынков, народу же неведомое множество»). Таких городов Западная Европа, кажется, еще не знала. Поляки и повели себя сообразно с господствовавшими тогда представлениями о праве победителей на захваченную ими добычу. Киев подвергся жесточайшему разграблению, причем в первую очередь пострадали киевские храмы.
Титмар рассказывает, что уже в первый день пребывания Болеслава в городе, во время богослужения в Софийской церкви 14 августа, польскому князю «были показаны немыслимые сокровища, бо́льшую часть которых он раздал своим иноземным сторонникам (то есть немцам, венграм и печенегам. — А. К.), а кое-что отправил на родину». Многие из этих сокровищ были в свое время вывезены Владимиром из завоеванной им Корсуни, имелись здесь и дары правителей других стран, в том числе из Константинополя и Рима. Галл Аноним сообщает, что Болеслав провел в Киеве десять месяцев (явное преувеличение) и в течение всего этого времени «непрерывно пересылал оттуда деньги в Польшу». Еще более удручающую картину погрома рисует позднейший киевский автор: захватив Киев, Болеслав отдал его «на луп (то есть на разграбление. — А. К.) воинству» и «как домы посполитые (то есть принадлежащие простолюдинам. — А. К.), так и церкви, и все скарбы, золото, сребро, перла (жемчуга. — А. К.) и иные какие циоты (киоты. — А. К.) побрал и с великими лупы вернулся до Польши»68.
Впрочем, сначала Киев покинули рыцари-саксонцы, а также венгры и печенеги. По-видимому, Болеслав посчитал, что более не нуждается в их услугах. Получив щедрое вознаграждение, союзники польского князя остались вполне довольны: война с Ярославом оказалась для большинства из них легким и приятным времяпрепровождением. Вероятно, уже в октябре-ноябре 1018 года (а может быть, и раньше) саксонцы возвратились на родину. Во всяком случае, проезжая через Мерзебург (близ восточных границ Германской империи), они успели пообщаться с епископом Титмаром, который внес сведения о Киевском походе Болеслава, а также некоторые другие подробности, касающиеся Древней Руси, в свою «Хронику» (напомним, что Титмар умер 1 декабря 1018 года).
Болеславу же и всему польскому войску пришлось задержаться в Киеве. На сколько? Источники содержат противоречивые показания на этот счет. Галл Аноним говорит о десяти месяцах, проведенных Болеславом в столице Руси: «…А на одиннадцатый месяц, так как он владел очень большим королевством, а сына своего Мешка (оставшегося в Польше. — А. К.) еще не считал годным для управления им, [Болеслав] поставил там [в Киеве] на свое место одного русского, породнившегося с ним (Святополка. — А. К.), а сам с оставшимися сокровищами стал собираться в Польшу». Иной версии придерживается автор Устюжской летописи, сообщающий, что польский князь пробыл в Киеве «месяц и день». Трудно сказать, в какой степени достоверны показания обоих источников. Во всяком случае, «Повесть временных лет» рассказывает об уходе Болеслава под тем же годом, под которым сообщает о его приходе на Русь, так что едва ли Болеслав зимовал в Киеве. В то же время Титмар, кажется, так и не успел получить сведения о его возвращении в Польшу69 — следовательно, в октябре-ноябре 1018 года польский князь еще оставался на Руси.
Часть польских войск была размещена в Киеве, часть — в соседних с Киевом городах. «И рече Болеслав, — читаем в „Повести временных лет“, — „Разведите дружину мою по городам, на покорм“, и бысть тако». По-видимому, речь идет о ближних к Киеву княжеских городах: Василеве, Вышгороде, Белгороде и других, образующих своеобразный оборонительный пояс вокруг столицы Древнерусского государства. Болеслав явно обосновывался на Руси всерьез, очевидно, не исключая для себя возможность дальнейшего продолжения войны с Ярославом[52].
За время своего пребывания в столице Руси Болеславу удалось сделать немало. Так, он сумел заручиться поддержкой некоторых киевских церковных иерархов. На первый взгляд, это кажется несколько неожиданным, ведь Болеслав и его воины беззастенчиво грабили храмы и, по-видимому, наложили руку на церковную десятину. Но, как мы увидим, далеко не все представители церковных властей лишились при поляках своих доходов, а некоторые, кажется, попросту были подкуплены Болеславом.
Титмар Мерзебургский дважды называет некоего киевского «архиепископа», поспешившего выразить свою лояльность польскому князю. Именно он встречал Болеслава и вернувшегося в Киев Святополка 14 августа и именно он позже был отправлен Болеславом в качестве посла в Новгород для переговоров с Ярославом относительно возвращения в Киев дочери польского князя (об этих переговорах мы будем говорить позже). Обычно полагают, что речь идет о киевском митрополите Иоанне I71. Однако о нем более или менее определенно известно лишь то, что он занимал киевскую кафедру в первой половине княжения Ярослава Владимировича72, а этого, конечно, недостаточно для того, чтобы считать именно Иоанна тем человеком, который возглавлял Русскую церковь и в 1018 году.
С большей уверенностью к числу горячих сторонников Болеслава можно отнести известного нам Анастаса Корсунянина, бывшего, вероятно, настоятелем киевской Десятинной церкви. По рассказу «Повести временных лет», Болеслав приставил «Настаса Десятинного» ко всему награбленному им «именью», ибо тот «вверился ему лестью» (то есть обманом). После ухода Болеслава из Киева Анастас последовал за ним в Польшу.
Мы немногое знаем об этом человеке, но и этого немногого, пожалуй, довольно для того, чтобы составить в общих чертах представление о нем. Эпизод с Болеславом оказался не единственным в биографии Анастаса. По меньшей мере дважды он изменял своему отечеству и совершал поступки, которые можно назвать элементарным предательством (напомним: свое головокружительное восхождение Анастас начал с того, что выдал князю Владимиру, осаждавшему Корсунь, месторасположение колодцев, снабжавших город питьевой водой, и тем самым обрек своих сограждан на капитуляцию). В то же время это был человек, несомненно, выдающихся способностей. Он настолько пленил Владимира своим обаянием и лестью (а может быть, и какими-то глубокими познаниями), что киевский князь не только взял его на Русь, но и поручил ему свое главное детище — Десятинную церковь Святой Богородицы, а также сделал хранителем княжеской десятины. Вероятно, Анастас не надеялся удержаться на той высоте власти, которой достиг в предшествующее правление, ни при Ярославе, ни при Святополке, а потому попытался выбрать себе нового покровителя. О том, как сложилась его судьба в Польше, нам ничего не известно.
Между тем мы должны обратить внимание на одну кажущуюся неувязку. Вступив в Киев 14 августа, в канун Успения Божией Матери, Болеслав почему-то направляется в собор Святой Софии, «который в предыдущем году по несчастному случаю сгорел» (слова Титмара Мерзебургского). Между тем стоило ожидать, что он отстоит службу в главном храме Киевской Руси — Десятинной церкви, посвященной именно Успению Божией Матери. Может быть, Титмар не вполне верно понял своего информатора и смешал известие о сгоревшей Софийской церкви с известием о встрече Болеслава именно в Десятинном храме? Заметим, что он (со слов того же информатора) упоминает и о Десятинной церкви, но называет ее неверно: не церковью Святой Богородицы, а «церковью мученика Христова папы Климента» (по хранящимся там мощам святого Климента, а может быть, и по имевшемуся в церкви особому приделу в честь святого)