— А. К.), когда услышал и узнал, кто он и откуда, принял его с почетом…»96 На Русь английские принцы попали через Швецию, вероятно между 1016 и 1020 годами. В описании обстоятельств их бегства источники отчасти противоречат друг другу. Одни утверждают, что Кнут желал их гибели, но «так как… считал для себя большим позором, если бы они были убиты в Англии, то через некоторое время… послал их к королю шведов, чтобы их казнили там» (версия английского хрониста XII века Флоренция Вустерского; Олав Шётконунг не только был союзником Кнута, но и его братом по матери). Другие сообщают, что некий воспитатель сыновей Эдмунда датчанин Вальгар (из прочих источников не известный), узнав о намерении Кнута отправить принцев, спасается с ними бегством на Русь (так у Жеффрея Гаймара, автора «Истории англов», — вероятно, 30-е годы XII века).
Английские принцы недолго пребывали на Руси. Впоследствии они оказались в Венгрии, при дворе короля Иштвана I. Эдмунд умер, а Эдуард женился на Агате, племяннице императора Генриха III, и позднее вернулся в Англию по приглашению своего дяди короля Эдуарда Исповедника97.
Между прочим, известие о том, что сыновья Эдмунда Железнобокого попали в Венгрию через Русь, свидетельствует о восстановлении политических контактов между двумя странами, нарушенных участием венгров в антирусской коалиции Болеслава. Возможность же для этого появилась, по-видимому, только после того, как Ярослав сумел окончательно утвердиться в Киеве.
Исследователи полагают, что именно в период новгородского княжения князем были отчеканены собственные серебряные монеты — так называемые сребреники Ярослава, имеющие на лицевой стороне изображение небесного покровителя новгородского князя — святого Георгия, а на оборотной — княжеский знак Ярослава (трезубец с кружком на среднем зубце) и надпись «Ярославле сребро»98. Эти монеты с редким для Древней Руси высоким содержанием серебра дошли до нас в двух разновидностях (значительно отличающихся размером и весом, но чрезвычайно похожих внешне); кроме того, известны медные отливки с Ярославовых монет, использовавшиеся, по-видимому, в качестве амулетов. Поразительно, но практически все эти монеты и отливки с них были найдены за пределами собственно Древней Руси — в Скандинавии (Швеции, Норвегии, на острове Готланд и даже в Лапландии), Прибалтике (главным образом в Эстонии), Германии и Польше. И ни одной находки на юге Руси! Пожалуй, этот факт с наибольшей очевидностью очерчивает круг интересов тогдашнего новгородского князя. Ярослав с исключительной энергией вербует себе сторонников в Европе (прежде всего Северной), стремясь превратить (и превращая!) Новгород в один из значимых центров европейской политики.
Усилия Ярослава и новгородцев принесли свои плоды. «И совокупил Ярослав воев многих», — сообщает летописец. Основу его войска и на сей раз составили скандинавские наемники. Численность всех собранных Ярославом сил называют авторы поздней Устюжской летописи: «…и привели варягов 14 тысяч, и дали им коней и по гривне на щит серебра, и собрал Ярослав воев много в Новгороде — 40 тысяч»99.
Если верить этому сообщению, то численность наемного войска, по сравнению с первым походом Ярослава на Киев, увеличилась в десять раз. Значительно возросла и плата наемникам-норманнам. Впрочем, не исключено, что и здесь мы сталкиваемся с заведомым преувеличением позднейшего летописца.
Польские источники утверждают, что Ярослав заключил какой-то союз с кочевниками-печенегами. Галл Аноним рассказывает, что, когда Болеслав «стал собираться в Польшу, за ним… спешит беглый король (Ярослав. — А. К.), собрав силы князей русских совместно с половцами (очевидный анахронизм. — А. К.) и печенегами…»100. Однако достоверность и этого сообщения вызывает сомнения.
События, происходившие в Киеве, становились известны в Новгороде с некоторым опозданием. Осенью или, может быть, в начале зимы Ярослав должен был получить известие о ссоре между Святополком и Болеславом и об отступлении последнего в Польшу. Наверное, только после этого его войско могло выступить в поход на Киев101.
О самом походе «Повесть временных лет» и другие русские источники сообщают очень кратко, без каких-либо подробностей: «И поиде Ярослав на Святополка, и бежал Святополк в Печенеги»102. Это известие, как правило, читается под 6528 (1018) годом. Однако следующая летописная статья (под 6527 годом) посвящена исключительно описанию последовавшей вскоре битвы на Альте между войсками Ярослава и Святополка. Учитывая, что Болеслав покинул Киев не ранее осени 1018 года, а военные действия обычно не велись зимой, логично предположить, что поход Ярослава на Киев и бегство Святополка имели место весной или летом 1019 года. К тому же ранее этого времени Ярослав был занят переговорами со шведским конунгом Олавом103.
На этот раз киевляне не поддержали Святополка. Возможно, у них не оставалось сил для новой войны с новгородцами, а возможно, они попросту испугались подавляющего превосходства новгородско-варяжского войска Ярослава. Святополку пришлось бежать из города. Путь в Польшу после драматических киевских событий 1018 года был для него закрыт. Князь повторил маршрут бегства из Киева своего отца сорокалетней давности: тогда, в 978 году, Ярополк укрылся от Владимира в городе Родне, так и не достигнув Печенежской земли. Святополк действовал более последовательно и решительно, да и связи его с печенежским миром значительно укрепились.
Конечно, нам сегодня легко осуждать Святополка за предательство родной земли и открытое обращение к злейшим врагам Руси — печенегам. Но так поступал в те времена не он один: можно сказать, что подобная практика была повсеместной. Напомню, что киевский летописец, рассказавший о бегстве «в печенеги» воеводы князя Ярополка Святославовича Варяжко (который затем «много воевал Владимира с печенегами»), отнюдь не стал осуждать княжеского слугу, ведь он как мог служил своему князю. Святополк же отстаивал свои собственные интересы как законного киевского князя и, согласно господствовавшим тогда представлениям, имел право на подобную помощь. Таковы законы политической борьбы: схватившиеся не на жизнь, а на смерть противники готовы заключить союз с кем угодно, не всегда отдавая себе отчет в том, какова будет цена этого союза. В противостояние Святополка и Ярослава оказались втянуты скандинавы и поляки, немцы, венгры и печенеги, но, поскольку речь шла о правах на престол представителей правящей княжеской династии, это казалось едва ли не в порядке вещей. Должно было пройти еще почти столетие жестокого противоборства Руси со Степью, чтобы постепенно начало вырабатываться в русском обществе понимание пагубности «наведения поганых» на Русскую землю и зазвучали голоса, осуждающие за это лихих русских князей, искателей утраченных отцовских и дедовских престолов. Но, увы, и в XI–XIII веках, да и позднее, голоса эти будут услышаны очень немногими…
Святополк бежал к печенегам, ибо именно этого требовала от него логика политической борьбы, только здесь мог он найти воинские ресурсы, достаточные для продолжения войны с братом. Маховик войны раскручивался и требовал вливаний все новой свежей крови. Момент, когда можно было остановиться, давно миновал, и ни Ярослав, ни Святополк уже не могли выйти из игры. Только смерть одного из князей способна была остановить кровопролитие.
Печенеги легко откликнулись на призыв русского князя. «Пришел Святополк с печенегами в силе тяжкой, и Ярослав, собрав множество воинов, вышел против него на Льто (Альту)». Войска остановились на речке Альте, недалеко от города Переяславля, около того самого места, на котором летом 1015 года погиб князь Борис Владимирович, убитый посланниками Святополка. Это обстоятельство должно было показаться знаменательным князю Ярославу и его воинам, ибо подчеркивало их роль мстителей за невинно убиенных братьев. По крайней мере, так изображает дело позднейший летописец. «Кровь брата моего вопиет к тебе, Владыко! — обращается, согласно летописи, Ярослав к Богу, вступив на Альтинское поле. — Отмсти за кровь праведного сего, как отмстил Ты за кровь Авелеву, обрек Каина на стенание и трепет; так обреки и этого». И, помолившись, обратился к святым братьям Борису и Глебу: «Братья мои! Хоть и отошли вы телом отсюда, но молитвою помогите мне против врага сего — убийцы и гордеца». Конечно, эти слова не могли быть в действительности произнесены Ярославом, хотя бы потому, что тогда еще не существовало культа святых братьев. Слова эти вложены в уста князю летописцем или составителем Жития святых Бориса и Глеба, для которого война Ярослава со Святополком была прежде всего отмщением окаянному убийце за невинно пролитую кровь. В представлении последующих поколений русских книжников битва на Альте стала заключительным аккордом той великой трагедии, которая началась здесь же, на Альте, за четыре года до этого. И Ярославу предстояло наконец поставить точку в затянувшейся братоубийственной войне, моральный перевес в которой с самого начала оказался на его стороне.
О самой битве на Альте рассказывают почти исключительно русские источники. Впрочем, их рассказ не отличается особой конкретностью и изобилует так называемыми общими местами — своего рода клише, используемыми в древнерусских памятниках для описания любого ожесточенного сражения.
«И двинулись друг против друга, и покрылось поле Альтское множеством воинов, — рассказывает автор „Повести временных лет“. — Была же тогда пятница, и с восходом солнца сошлись обе стороны. Была сеча злая, какой не бывало на Руси, и, за руки хватаясь, рубились, и сходились трижды, так что и по удолиям (низинам. — А. К.) кровь текла. К вечеру же одолел Ярослав, а Святополк бежал…» Битва, похоже, продолжалась до глубокой ночи. «И когда настали сумерки, бились, — читаем в Паримийном чтении о святых Борисе и Глебе. — И был гром велик и страшен, и дождь великий, и молний блистание. И когда блистали молнии, тогда блистало и оружие в руках их»