овествования.
«Пришел Брячислав, сын Изяславль, внук Владимиров, на Новгород, и занял Новгород, и захватил новгородцев и имущество их, — читаем в „Повести временных лет“ (Ипатьевский список „Повести временных лет“ уточняет: „…поим [захватил. — А. К.] множество новгородцев“). — [И] пошел к Полоцку опять. И пришел он к Судомири-реке, и Ярослав из Киева в 7-й день настиг его здесь, и победил Ярослав Брячислава, и новгородцев возвратил к Новгороду, а Брячислав бежал к Полоцку»29.
В новгородско-софийских и близких к ним летописях представлен более подробный текст, причем есть основания полагать, что летописец XV века использовал источник, близкий к тому, который был в распоряжении автора «Повести временных лет», но передал его значительно полнее: «Пошел Брячислав князь… с воинами из Полоцка на Новгород и взял Новгород. И захватил новгородцев, и имущество их, и весь полон, и скот, и пошел к Полоцку. И пришел он к Судомири-реке. Великий же князь Ярослав услышал весть о том и совокупил воинов многих, из Киева в седьмой день настиг его и победил Брячислава. И новгородцев отпустил к Новгороду, и полон у него отнял, сколько было из Новгородской волости, а Брячислав бежал к Полоцку».
Главное же добавление касается условий заключения мира между князьями: «И оттоле призвал к себе Брячислава, и дал ему два города — Усвят и Витебск, и сказал ему: „Будь же со мною заодно“. И воевал Брячислав (заодно? — А. К.) с великим князем Ярославом все дни живота своего»30.
Историки высказывали различные соображения относительно причин нападения Брячислава на Новгород. Так, например, полагали, будто полоцкий князь претендовал на Новгород и новгородские земли, тем более что и позднее полоцкие князья (в частности, сын Брячислава Всеслав) стремились овладеть этим городом. Однако, судя по летописному тексту, Брячислав отнюдь не предпринял попытку закрепиться в Новгороде, но, ограбив город, поспешил восвояси[55].
Высказывалось и другое предположение, согласно которому поход Брячислава явился ответом на какие-то предшествующие враждебные действия Ярослава, оставшиеся неизвестными летописцу. Полагали, в частности, будто Усвят и Витебск, прежде принадлежавшие полоцкому князю, были отняты у него Ярославом и война со стороны Брячислава шла прежде всего за их возвращение32. Однако летописи не подтверждают и этой версии: и Витебск, и Усвят, по-видимому, вошли в состав Полоцкого княжества лишь после войны 1021 года.
Внутренние, экономические причины полоцкой войны были вскрыты полвека назад Арсением Николаевичем Насоновым, одним из наиболее глубоких исследователей Древней Руси. Историк увидел в событиях 1021 года прежде всего стремление экономически и политически растущего Полоцка закрепиться на одном из важнейших ответвлений великого торгового пути «из варяг в греки»33.
Действительно, из летописного текста следует, что итогом войны стал переход в руки Брячислава двух городов — Витебска и Усвята; полоцкий князь полностью удовлетворился ими и согласился заключить мир с Ярославом. Можно думать поэтому, что именно эти города, а не Новгород, являлись основным объектом его притязаний. Это кажется тем более вероятным, что и Витебск, и Усвят занимали исключительно выгодное географическое положение в междуречье Западной Двины и Днепра. Эти давно освоенные и заселенные земли и впоследствии служили яблоком раздора для полоцких, новгородских, псковских и смоленских князей.
Город Витебск, основанный, согласно легенде, еще в X веке княгиней Ольгой, расположен на берегу Западной Двины, при впадении в нее реки Витьбы (от которой он и получил свое название), причем в том месте, где Западная Двина более всего сближается с Днепром и его притоками. Здесь скрещивались по крайней мере два магистральных торговых пути того времени — днепровский, шедший «из варяг» на юг, к Киеву и далее в Византию, и западнодвинский, выходивший к Рижскому заливу Балтийского («Варяжского») моря. Важнейший волок на пути «из варяг в греки» контролировал и Усвят (или Въсвят) — город, расположенный у истоков реки Усвячи (притока Западной Двины) из озера Усвят. В непосредственной близости от Усвята находились верховья Ловати, одной из главных рек Новгородской земли, открывавшей прямой путь в Новгород. Из Усвячи легко можно было попасть и в речку Касплю, верховья которой подходят почти к самому Днепру. Последующее затухание пути «из варяг в греки» неблагоприятно сказалось на судьбе Усвята, потерявшего былое значение. Витебск же, напротив, развился в один из важнейших городов Западной Руси, что, очевидно, явилось следствием значительного оживления торговли по Западной Двине в XII веке и позднее.
Впрочем, у Брячислава могли иметься и иные, субъективные причины для развязывания войны. Так, из скандинавских саг видна какая-то неблаговидная роль, которую сыграл в разжигании вражды между ним и князем Ярославом скандинавский наемник Эймунд Хрингссон, незадолго до начала военных действий перешедший со своим отрядом на службу к полоцкому князю.
Неизвестна нам и роль самого Брячислава в предшествующей войне между Ярославом и Святополком. Очевидно, полоцкий князь соблюдал в ней нейтралитет, но остается неясным, в чью пользу, если так можно выразиться, этот нейтралитет действовал. По-видимому, подобно многим политикам до и после него, Брячислав ожидал исхода смертельной схватки своих соперников, намереваясь либо заключить союз с победителем и разделить с ним плоды победы, либо воспользоваться его ослаблением и силой захватить желаемое. Отчасти так и получилось.
Процитированный выше летописный рассказ оставляет у исследователей ряд недоуменных вопросов. Прежде всего неясно, каким образом Ярослав мог уже на седьмой день после захвата Новгорода настичь Брячислава. Сделать это, выйдя из Киева, физически невозможно (за семь дней Ярослав едва ли успел бы даже получить известие о захвате своего города). Следовательно, либо он заранее подготовился к войне, либо находился на пути из Новгорода или, может быть, к Новгороду. Однако такое допущение противоречит летописному тексту. Может быть, слова «в 7-й день» появились в летописи в результате ошибки, механического пропуска в тексте и представляют собой остаток точно названной летописцем календарной даты с указанием месяца (пропущенного переписчиком) и числа, как думали некоторые историки? Но и такое предположение едва ли можно принять: точные даты текущих событий появляются в летописи не ранее второй половины XI века. Остается предположить, что Брячислав находился в Новгороде достаточно продолжительное время, в течение которого Ярослав успел приготовиться к войне и выступить из Киева: на седьмой день погони (или на седьмой день после выступления Брячислава из Новгорода) Ярослав настиг его.
Встреча князей произошла на «Судомири-реке», то есть на Судоме, правом притоке Шелони. Как видно, Брячислав возвращался из Новгорода не прямым путем, по Ловати, связывавшей Новгородскую и Полоцкую земли, но более длинным, кружным — по Шелони34. Этот путь был выбран, очевидно, именно из-за опасений встретиться с Ярославом. Из Шелони князь свернул в Судому, где его и нагнало войско киевского князя. Надо полагать, что Брячислав знал о погоне. Однако скорость движения его рати, обремененной многочисленным полоном, бесчисленным скарбом и стадами крупного и мелкого рогатого скота, конечно же, не могла быть высокой.
Но что именно произошло на Судоме? Летописный рассказ, казалось бы, не оставляет сомнений на этот счет: сражение, завершившееся победой Ярослава. Однако условия договора, заключенного вскоре после этого между Ярославом и Брячиславом, заставляют нас задуматься относительно достоверности летописного сообщения. Если Брячислав был действительно разбит, то почему же Ярослав передал ему два города, причем исключительно важных со стратегической точки зрения? Такой шаг, скорее, свидетельствует о заинтересованности самого Ярослава в сохранении мирных отношений с полоцким князем, а значит, последний отнюдь не был повержен или, во всяком случае, не утратил своего военного потенциала. Новгородский полон, несомненно, был возвращен в Новгород. Но это также могло стать следствием не только военной победы Ярослава, но и заключенного между князьями мира.
Сомнения относительно исхода войны между Ярославом и Брячиславом усиливаются при знакомстве с еще одним источником — рассказом уже знакомой нам «Пряди об Эймунде», в которой реальные события, как это обычно бывает в сагах, перемешаны с вымыслом и всему действию придан занимательный и отчасти авантюрный характер. Если верить саге, самое активное участие в войне приняли сам Эймунд Хрингссон со своими товарищами, а также супруга Ярослава, княгиня Ингигерд.
Ярослав Мудрый. Фотография со скульптуры М. М. Антокольского. Конец XIX — начало XX в.
Сага рассказывает, что, когда между Эймундом и «конунгом Ярицлейвом» в очередной раз произошла ссора, скандинавский наемник заявил о том, что покидает князя и отправляется к его «брату», «конунгу Вартилаву». Это встревожило Ярослава, а еще больше его супругу. «Если вы с Эймундом конунгом будете делить все дела, — будто бы сказала она мужу, — то это пойдет к тому, что вам с ним будет тяжело». «Хорошее было бы дело, если бы их убрать», — заметил на это Ярослав. «До того еще будет вам от них какое-нибудь бесчестие», — отвечала Ингигерд. Княгиня в сопровождении преданного ей ярла Рёгнвальда Ульвссона и еще нескольких человек отправилась к кораблям скандинавов, которые были уже полностью готовы к отплытию, и попросила Эймунда о встрече. «Не будем ей верить, потому что она умнее конунга, но не хочу я ей отказывать в разговоре», — сказал Эймунд своим товарищам и, несмотря на их предостережения, вышел к княгине. Они встретились на вершине глиняного холма и уселись на расстеленные плащи. «Княгиня и Рёгнвальд сели близко к нему, почти на его одежду… Ни у того, ни у другого из них руки не оставались в покое. Он (Эймунд.