Они бились, дрались да целы суточки.
А-де старо́му похвально да слово встретилось,
А лева рука да проказнуласе,
А-де упал старо́й да на сыру землю,
Где взмолилсе старо́й да Богородице:
«А я за вас стою, да я за вас борюсь,
А я стою-борюсь за верушку Христовою…»
…А тут не ветер полосочкой возмахивает —
У старо́го силы вдвое да тут поприбыло.
Ухватил он Сокольника за подпазухи
И бросил его на сыру землю.
Он вытащил ножичок булатныей,
Возорвал его латы железные,
А хотел он резать да груди черные,
А смотреть да его ретиво́ сердце14.
Так же и Мстислав выхватил нож только после того, как враг его был повержен на землю.
Русское войско беспрепятственно вступило в Касожскую землю. По обычаю и по договоренности перед началом схватки, к тому же произнесенной во всеуслышание, на виду у обоих полков, победителю доставалось все: имущество побежденного, его жена, дети15, а также та часть Касожской земли, которая принадлежала лично Редеде. На остальные касожские земли была наложена дань, а касожское войско вошло в состав дружины Мстислава.
Так князь Мстислав стал правителем касогов и через кровь, пролитую Редедей, породнился с правящим в Касогии родом. А земля, доставшаяся ему во владение, славилась во всем тогдашнем мире своим богатством, а также храбростью, красотой и искусностью своих жителей. «Среди племен этих мест, — писал о „кашаках“ (касогах) в середине X века знаменитый арабский географ и историк Масуди, — нет народа более изысканной наружности, с более чистыми лицами, нет более красивых мужчин и более прекрасных женщин, более стройных, более тонких в поясе, с более выпуклой линией бедер и ягодиц, и вообще нет народа лучшей внешности, чем этот. Наедине их женщины, как описывают, отличаются сладостностью». И эта слава осталась поистине на века. Как не вспомнить тут вдохновенные строки русских писателей и поэтов, восхищавшихся красотой женщин-горянок в XIX веке. «Нет, не черкешенка она…» — это ведь тоже о девах касожского племени, красота которых представлялась неким эталоном Александру Сергеевичу Пушкину, жившему на тысячу лет позже, чем цитируемый нами арабский автор. «Они одеваются в белое, — продолжал далее Масуди, — в румскую (то есть византийскую. — А. К.) парчу, в ярко-алую ткань и в различные парчовые ткани, затканные золотом». Эти ткани, производимые в их стране, ценились в странах ислама много дороже всех прочих16.
Пожалуй, в многовековой истории русско-кавказского противостояния эта война оказалась самой бескровной и притом едва ли не самой успешной. Никто из последующих покорителей Кавказа и не подумал последовать примеру Мстислава, что, впрочем, неудивительно: изменились времена, изменились обычаи и традиции (прежде всего на Руси, но не на Кавказе). Правда, справедливости ради отметим, что подчинение касогов русскому князю продолжалось, по-видимому, до тех пор, пока победитель Редеди был жив. Преемнику Мстислава в случае, если бы он пожелал возобновить свои права на касожские земли, надлежало подтверждать их личным примером, но Ярослав (унаследовавший власть брата), разумеется, не мог, да и не хотел пойти на это. Впоследствии касоги были вновь подчинены тьмутороканским князем — Ростиславом Владимировичем, внуком Ярослава Мудрого, но при каких обстоятельствах это произошло, мы не знаем.
В отказе касогов с оружием в руках защищать свою свободу не было и тени трусости или раболепства. Как и прочие горские народы, касоги отличались особой гордостью. По словам Масуди, даже само их имя означало в персидском языке «гордость» и «высокомерие». Они исполняли многовековой обычай и признавали своим князем более сильного и более удачливого воина, одержавшего победу в честном поединке, и теперь его сила и удачливость, как прежде сила и удачливость могучего Редеди, защищали их и олицетворяли их собственную силу. Да и Мстислав воспринял своих новых подданных отнюдь не как рабов или слуг, но как в полной мере своих людей: как мы увидим, именно касоги (наряду с хазарами) составят основу его войска, главную ударную силу его дружины, и он будет заботиться о них и покровительствовать им не меньше, а даже больше, чем своим русским дружинникам. Отныне и без малого на целое столетие тьмутороканский князь, по крайней мере формально, станет правителем «хазаров и касогов», а не одних только русских, и его официальный титул (в греческой передаче) будет звучать так: «архонт (правитель. — А. К.) Матрахи, Зихии и всей Хазарии»17, где «Матраха» — греческое название Тьмуторокани, а Зихия — греческое же название страны касогов.
Подвиг князя Мстислава Тьмутороканского, беспримерный в истории Древней Руси, был воспет дружинными певцами и самым известным из них — легендарным Бояном, имя которого донесло до нас бессмертное «Слово о полку Игореве». Современник Мстислава и «старого Ярослава» (то есть Ярослава Мудрого), а также сыновей и внуков последнего, «вещий» Боян вспоминал и «первые времена усобицы» и пел песнь «храброму Мстиславу, иже зареза Редедю пред пълкы Касожьскыми»18. Полагают, что именно песнь Бояна, исполнявшаяся на княжеских пирах перед князьями и их дружиной, могла послужить одним из источников летописного рассказа19.
Имя же касожского князя Редеди пытались отыскать в кабардинских преданиях и легендах. Так, еще в начале XIX века кабардинский просветитель, историк и поэт Шора Бекмурза Ногмов опубликовал в своей «Истории адыхейского народа» некое сказание, обнаружившее удивительное сходство с русской летописью. В нем точно так же, как в летописи, рассказывалось о единоборстве неизвестного по имени «князя Тамтаракая» (Тьмуторокани) с адыгейским богатырем, великаном Редедей, участником похода на Тамтаракай адыгейского князя Идара. «Чтобы не терять с обеих сторон войска, не проливать напрасно крови и не разрывать дружбы, — обращался будто бы к своему противнику Редедя, — одолей меня и возьми все, что имею». В полном соответствии с летописью сообщалось здесь о гибели Редеди и поражении адыгов: «Происшествие это прекратило войну, и адыхейцы возвратились в отечество, более сожалея о потере лучшего воина, чем о неудаче предприятия»20.
Впоследствии предпринимались попытки отыскать следы этого сказания в кабардинском и черкесском фольклоре, в том числе и в тех местностях Кабарды, где записывал свои материалы Ногмов, однако все эти попытки закончились безуспешно21. Этот факт, а также слишком явная зависимость кабардинской легенды о Редеде от русской летописи заставляют исследователей усомниться в том, что предание, записанное Ногмовым, существовало в действительности, — скорее всего, последний и является его автором22. Напомним, что в начале XIX века практика создания подобных легенд, выдаваемых за народное творчество, была в Европе весьма распространенной.
Возвратившись из Касожской земли в Тьмуторокань, князь Мстислав исполнил и другой свой обет — тот, который дал во время самого поединка: возвести церковь во имя Пречистой Богородицы. Именно ее заступничеству он был обязан победой. «И придя к Тьмуторокани, — завершает свой рассказ о касожской войне Мстислава летописец, — заложил церковь Святой Богородицы и создал ее, и стоит она и до сего дня в Тьмуторокани».
Остатки этой небольшой по размерам церкви (точнее, остатки ее фундамента) были обнаружены археологами, работавшими на месте древней Тьмуторокани23. Церковь Пресвятой Богородицы стала главным храмом города, впоследствии возле нее появился монастырь. Любопытно, что в конце XI века в Киевской Руси, по-видимому, велись споры относительно времени строительства и авторства тьмутороканского храма. Так, в киевском Печерском монастыре были убеждены, что церковь построил будущий печерский игумен Никон24, живший в Тьмуторокани в 60–70-е годы XI века, когда здесь княжили потомки Ярослава Мудрого.
Между тем Мстислав отнюдь не забывал и о своих правах на русский престол. Победа в касожской войне значительно усилила его, прежде всего в военном отношении. Как мы уже говорили, хазары и касоги составили основу его войска. Решив «хазарскую» и «касожскую» проблемы, тьмутороканский князь вплотную подступил к разрешению своей третьей (исходя из этнического состава его государства) задачи — «русской». По сути дела, он находился приблизительно в таком же положении, как и накануне войны с Редедей: будучи правителем части Руси, он был не прочь подчинить себе и всю Русь. По-видимому, Мстислав рассуждал вполне здраво: рано или поздно установивший власть почти над всей Русью Ярослав должен был обратить внимание и на его княжество и попытаться овладеть им.
Летописи датируют начало войны между Мстиславом и Ярославом 6531 (1023) годом. «Поиде Мстислав на Ярослава с козары и с касогы» — читаем в «Повести временных лет» под этим годом. Но о самом походе летописи сообщают уже под следующим, 6532 (1024) годом, так что историкам остается гадать, выбирая любую из названных летописцем дат (ведь не мог же Мстислав в самом деле двигаться с войском из Тьмуторокани к Киеву целый год). Возможно, некоторый свет на события проливает уникальная информация, сохранившаяся в «Истории Российской» В. Н. Татищева. Под 1023 годом здесь сообщается не о начале войны между братьями, а об их переговорах друг с другом и о приготовлениях Мстислава к предстоящей войне: «Мстислав посылал к Ярославу, прося у него части в прибавок из уделов братних, которые он завладел. И дал ему Ярослав Муром, чем Мстислав не хотя был доволен, начал войско готовить на Ярослава, собрав своих, а к тому козар и косог присовокупя, ожидал удобнаго времяни». И лишь на следующий год, узнав, что Ярослав, «не чая от Мстислава нападения, поехал в Новгород», Мстислав со своим русско-хазарско-касожским войском выступил против него25.
Мы не знаем, насколько можно доверять известию Татищева. В принципе, претензии Мстислава к брату, как их излагает историк XVIII столетия, были совершенно справедливыми: Мстислав как Владимирович имел на русские земли такие же права, как и Ярослав, и потому был вправе потребовать себе часть прежнего государства своего отца и прежних уделов своих братьев. Оправданной выглядит и позиция Ярослава: он оказывается готов уступить младшему брату часть своих земель — мы помним, что такой способ разрешения конфликта был для него привычен. Но почему имен