— А. К.) с варягами, и был Якун слеп, и луда у него золотом выткана, и пришел к Ярославу; и пошел Ярослав с Якуном на Мстислава»30.
Указание летописца на слепого (!) предводителя наемной варяжской дружины показалось настолько неправдоподобным историкам, что еще в середине XIX столетия была предложена конъектура, принятая затем большинством исследователей: присутствующее во всех списках «Повести временных лет» (а также в других летописных сводах) слово «слеп» было предложено читать как «сь леп» («и бе Якун сь леп», то есть «и был Якун сей красив»31). Эту «лепоту» варяжского наемника, по-видимому, и должна была подчеркнуть особо отмеченная летописцем деталь его одеяния: вытканная золотом луда, то есть плащ. Но слово «луда» имело еще одно значение — «маска»32, а этот предмет экипировки скорее уместен для слепца (именно так понимал данный текст и В. Н. Татищев: «Оной был глазами слаб, для того имел завеску, золотом исткану, на глазех»). Автор же Тверской летописи сообщал, что луда Якуна была не выткана, а «вся золотом окована»33, что, пожалуй, подходит для маски, но не подходит для плаща. Да и само построение реконструируемой историками фразы «…бе Якун сь леп» не вполне соответствует нормам древнерусского языка34. Указание на слепоту Якуна присутствует еще в одном древнем и очень авторитетном источнике — патерике киевского Печерского монастыря (см. ниже), правда, составитель его, по-видимому, пользовался летописью, так что теоретически речь может идти и об ошибке или описке, попавшей в текст «Повести временных лет» уже к тому времени, когда составлялся патерик (то есть к 20-м годам XIII века).
Итак, со слепотой или «лепотой» Якуна отнюдь не все ясно. Принимать предложенную исследователями поправку, по-видимому, можно, но вовсе не обязательно. Что же касается основного аргумента ее сторонников, а именно невозможности слепцу предводительствовать дружиной, то здесь необходимо иметь в виду следующее. Роль предводителя войска была, конечно, чрезвычайно велика, но в то же время в определенной степени она носила, если так можно выразиться, представительский характер. Право вести за собой людей должно было быть доказано либо предшествующими победами, либо принадлежностью к определенному роду, прославившемуся такими победами в прошлом. И порой предшествующие заслуги вождя, его опыт, наконец, его имя, внушающее трепет врагам, могли значить больше, нежели его физическое состояние на данный момент. Истории известны случаи, когда слепец стоял во главе войска. Так, именно в те годы, о которых идет речь, на одном из тингов шведы выбрали предводителями своего войска братьев Фрейвида Глухого и Арнвида Слепого; последний «так плохо видел, что едва мог сражаться, хотя был очень храбр»35 (отметим попутно, что слово «слепой» не обязательно обозначало полностью незрячего человека, оно могло быть применимо и к слабовидящему). В 1099 году злодейски ослепленный своими родичами князь Василько Теребовльский возглавлял вместе со своим братом Володарем войско в битве со Святополком Изяславичем на Рожне. Самый же яркий и самый известный пример дает нам история уже позднего Средневековья — я имею в виду знаменитого Яна Жижку, вождя чешских таборитов и одного из величайших полководцев Европы.
Кем был Якун Слепой (будем называть его тем именем, которое дают ему древнерусские источники) и откуда именно он явился к Ярославу, мы не знаем. Полагают, что русское Якун (или Акун) — это передача распространенного в Скандинавии имени Хакон. Историки неоднократно предпринимали попытки найти упоминания об этом Якуне-Хаконе в скандинавских источниках36, но безуспешно: скандинавские саги, по-видимому, ничего не сообщают о его походе на Русь, равно как и умалчивают об участии скандинавских наемников в войне «конунга Ярицлейва» с князем Мстиславом37. Однако некоторые сведения об этом человеке и его роде, а также об обстоятельствах, при которых родичи Якуна оказались на службе у князя Ярослава Владимировича, сохранились в патерике киевского Печерского монастыря, а именно в открывающем патерик «Слове о создании великой Печерской церкви», написанном епископом Владимиро-Суздальским Симоном (1214–1226)38.
«Был в земле Варяжской князь Африкан, брат Якуна Слепого, — пишет Симон, — …и у того Африкана было два сына — Фрианд и Шимон39. По смерти же отца их изгнал Якун обоих братьев в области их». Шимон позднее также пришел к князю Ярославу, и Ярослав принял его на службу, «держал в чести», а затем передал в качестве дядьки-наставника своему сыну Всеволоду (родившемуся в 1030 году). Впоследствии этот Шимон был обращен игуменом Киево-Печерским Феодосием из «латинской ереси» в православие и наречен новым именем — Симон (по-видимому, русское произношение прежнего имени Шимон). Сын Шимона, тысяцкий Георгий, был боярином сына Всеволода, князя Владимира Мономаха; когда Мономах отправил в Суздальскую землю своего сына Юрия (будущего Юрия Долгорукого), то в качестве дядьки выбрал для него именно Георгия Шимоновича. Рассказ патерика о варяге Шимоне показывает, между прочим, какой смысл вкладывает летопись в сообщения о «приходе» того или иного варяга на Русь: оказывается, подобные Шимону знатные переселенцы (варяжские «князья») являлись на Русь во главе целых толп своих единоплеменников. Так, «дом» Шимона (то есть его домочадцы — родственники, слуги, священники и т. д.) насчитывал на его новой родине до трех тысяч человек.
Как мы могли убедиться, появлению Шимона на Руси предшествовали какие-то драматические события на его прежней родине, в результате которых сам он и его брат Фрианд были обречены на изгнание. Их отец, «князь» (то есть конунг или, может быть, ярл) Африкан, владел к тому же огромным по меркам Скандинавии богатством. «Отец мой Африкан, — рассказывал сам Шимон основателю Печерской обители преподобному Антонию, — сделал крест и на нем изобразил богомужнее подобие Христа, написанное красками… как латиняне чтут, большого размера — в десять локтей. И воздавая честь ему, отец мой возложил на чресла его пояс весом в пятьдесят гривен золота, а на голову — венец золотой. Когда же изгнал меня Якун, дядя мой, из области моей, я взял пояс с Иисуса и венец с головы его…» (впоследствии этот золотой пояс Шимон вручил преподобному Антонию: именно им было «размерено» основание Печерской церкви Успения Пресвятой Богородицы) Якун был не менее могущественен, чем Африкан, хотя, может быть, и уступал брату богатством. И все же он, владетель значительной области, лично возглавил наемные войска, отправившиеся на Русь.
Возглавляемые Якуном варяги могли появиться в Новгороде не раньше конца весны 1024 года, когда открывалось судоходство на Балтийском море, а скорее — летом, ибо необходимо было время для того, чтобы посольство Ярослава достигло скандинавских берегов и призыв «конунга Хольмгарда» был услышан и обсужден на тингах. К концу лета или в начале осени наспех собранное войско выступило из Новгорода. Двигались, конечно, обычным, водным путем, соединявшим Новгород с Киевом и другими городами Поднепровья. Эта часть пути «из варяг в греки» была знакома Ярославу до мельчайших подробностей, до каждого волока, каждого изгиба реки; он знал, наверное, всех людей, живших на переволоках и в княжеских погостах, ибо не счесть, сколько раз он совершал плавание в ту или другую сторону, то спеша по каким-то важным делам в Новгород, то также спешно возвращаясь обратно в Киев, то предводительствуя ратью в очередной войне за власть. И каждый раз, во всяком случае тогда, когда он, как сейчас, плыл во главе войска из Новгорода в Киев, ему неизбежно сопутствовала удача. Нет сомнений, что и на этот раз он надеялся на успех в войне.
Но странное зрелище должно было представлять это его новое войско. Не внешне, внешне как раз все выглядело как обычно. Но вдумаемся: дружиной предводительствовали хромец и слепец — едва ли отыщется сочетание менее подходящее для двух полководцев, рассчитывающих на победу.
В Древней Руси была широко известна притча о слепце и хромце. Она легла в основу знаменитого «Слова о слепце и хромце» (или «Притчи о человеческой душе и о теле») крупнейшего писателя Домонгольской Руси епископа Кирилла Туровского (конец 60-х — 70-е годы XII века). Кирилл рассказывал, что некогда один домовитый человек поставил на страже своего виноградника хромца и слепца. Но несчастные решили обмануть своего господина и украсть принадлежавшее ему добро: слепец взгромоздил своего товарища на плечи, а тот указывал ему дорогу. «Что же есть хромец и что слепец? Хромец есть тело человече, а слепец есть душа», ибо «тело без души хромо есть и не наречется человек, но труп». Но обман не удался; господин призвал их к ответу и сурово наказал обоих: и воссел, по повелению господина, хромец на слепца, и повелел господин их «пред всеми своими рабы немилостиво казнити в кромешней мученья темнице». Ибо не может одно лишь тело отвечать за все те грехи, которые совершает человек, вольно или невольно поддавшись искушениям плоти, но душа его прежде всего несет ответ пред Богом40.
Правда, аллегория эта кажется не вполне подходящей для Ярослава и Якуна, ибо первый, хромец, несомненно, был душой всего предприятия, второго же, слепца, уместнее отождествить именно с телом: ведь это он, как вождь приведенной им дружины, обеспечивал физическую возможность ведения военных действий. Но отвечать за все совершенное, как и в притче Кирилла Туровского, предстояло обоим…
Достигнув Любеча, где некогда поджидал его Святополк, Ярослав должен был замедлить свое продвижение. Надлежало решить: спускаться ли дальше по Днепру к Киеву или же двигаться напрямую к Чернигову, где находился Мстислав, также готовый к войне. Любеч и Чернигов разделялись не более чем двумя дневными переходами (около 60 км); реки, протоки и озера, соединенные между собой небольшим, удобным волоком, давали возможность беспрепятственно переправить войско. Посоветовавшись с Якуном и другими предводителями варя