кую корону, разумеется, с неприязнью было воспринято в Германии и вызвало настоящий приступ ярости у нового германского короля (с 1027 года — императора) Конрада II, сменившего умершего в 1024 году Генриха II. Впрочем, до времени Конрад не имел возможности вмешиваться в польские дела, поскольку был слишком занят утверждением собственной власти в империи, отдельные же представители германской знати даже приветствовали коронацию Мешко (об этом свидетельствует дошедшее до нас письмо к польскому королю Матильды, жены лотарингского герцога Фридриха)32. Однако неизбежность новой войны между Германией и Польшей отчетливо ощущалась в обеих странах.
Отношение к Мешко в самой Польше, по-видимому, было далеко не однозначным. «Этот Мешко был достойным воином и совершил много военных подвигов, — писал о нем Галл Аноним. — Из-за зависти к его отцу и он был ненавистен всем соседям; и не был богат, как его отец, и не имел ни жизненного опыта, ни доброго нрава». «Он только о себе заботился, отнюдь не о государстве», — еще резче отзывался о Мешко автор «Великопольской хроники». Галл Аноним приводит красноречивую подробность, вероятно основанную на слухах: «Говорят также, что он во время переговоров, ввиду измены, был взят чехами в плен, связан ремнями и кастрирован для того, чтобы не мог дать потомства, так как его отец, король Болеслав, причинил им подобную же обиду, ослепивши их князя (речь идет об ослеплении в 1003 году чешского князя Болеслава III Рыжего. — А. К.)… Мешко, правда, освободился из плена, но с женой своей больше не жил»33.
Насколько достоверно это сообщение и когда именно мог быть оскоплен сын Болеслава, в точности неизвестно. Впрочем, Мешко в любом случае успел оставить потомство. Еще при жизни отца он вступил в брак с племянницей императора Оттона III Рихезой (Риксой), от которой, по-видимому, имел двух сыновей — Болеслава и Казимира, будущего восстановителя Польши.
К моменту смерти отца Бесприм, кажется, по-прежнему отсутствовал в стране, Оттон же, если источники не путают его с братом, пожелал получить свою долю отцовского наследства. Но Мешко и здесь следовал примеру родителя: в свое время тот изгнал из Польши мачеху и ее сыновей, своих единокровных братьев, теперь та же участь постигла Оттона. Последний нашел убежище на Руси, у князя Ярослава Владимировича. Уникальное известие на этот счет сохранилось в Жизнеописании императора Конрада II, написанном в 40-е годы XI века Випо (Випоном), капелланом императора Конрада, жившим затем при дворе его преемника Генриха III.
«Когда умер вышеназванный Болеслав, герцог поляков, — пишет Випо, — он оставил двух сыновей, Мешко и Оттона (о существовании Бесприма Випо не знает. — А. К.). Мешко, преследуя своего брата Оттона, изгнал его в Руссию». По словам Випо, Оттон провел на Руси «некоторое время» (по расчетам исследователей, шесть лет), живя здесь «жалким образом»34. По-видимому, он пребывал либо в Киеве, либо в каком-то другом городе Южной Руси, но не при дворе князя в Новгороде. В отличие от знатных изгнанников из Скандинавии, брат Мешка не мог претендовать на родство с Ярославом — отсюда, вероятно, и проистекало то очевидное пренебрежение к нему со стороны русского князя, которое дало основание говорить современникам о его «жалком» состоянии. Но при этом польский князь занимал немаловажное место в политических расчетах Ярослава.
По свидетельству Випо, изгнанный «в Руссию» Оттон обратился к императору Конраду, «чтобы при помощи и содействии его вернуться на родину. Император, желая действовать, решил, что нападет на Мешко с одной стороны, а брат Оттон — с другой». Разумеется, находясь на Руси, польский изгнанник не мог вести подобные переговоры без дозволения князя Ярослава — более того, можно предположить, что именно Ярослав определял общее направление его действий. Во всяком случае, только он мог дать Оттону войско, необходимое для возвращения на родину. Так русский князь получил возможность вступить в переговоры с германским императором и согласовать с ним общую линию поведения в отношении Польши.
Военные действия между Польшей и Германией начались еще в 1028 году с нападения Мешка на саксонские земли. В течение первых двух-трех лет успех переходил то на одну, то на другую сторону, в войну оказались втянуты соседние государства: Дания, Чехия, Венгрия, а затем и Русь. В конце концов, именно совместные усилия германского императора и русского князя решили исход борьбы за польский престол.
Первый поход Ярослава против польского князя летопись датирует 1030 годом, сообщая очень кратко: «Ярослав Белзы взял» (этот поход непосредственно предшествовал известному нам походу Ярослава на чудь). Белзы, или, точнее, Белз на реке Жолокии, притоке Западного Буга (в нынешней Львовской области Украины), — один из Червенских градов; он расположен в низменности, в исключительно плодородной местности. Летопись не называет имени противника Ярослава и вообще очень путано излагает польские события того времени, сообщая под тем же 1030 годом о смерти Болеслава и каком-то «великом мятеже» в Польше: «В се же время умре Болеслав Великий в Лясех (Польше. — А. К.), и бысть мятеж [великий] в земле Лядской: восстали люди и избили епископов, и попов, и бояр своих, и был в них мятеж»35. Эти сведения, очевидно, ошибочны: Болеслав I умер еще в 1025 году, а мощное восстание, потрясшее до основания Польшу, судя по польским источникам, вспыхнуло после смерти другого Болеслава — сына Мешка, вошедшего в польскую историографию под именем Болеслава Забытого. Но основное содержание летописного известия не вызывает сомнений: кажется очевидным, что Ярослав попытался воспользоваться трудностями, переживаемыми Польшей, для восстановления своей власти над утраченной территорией. Впрочем, в это время он, кажется, еще не согласовывал свои действия с Конрадом.
Во всяком случае успех его оказался скромным36. Основная цель польской политики Русского государства — возвращение всех Червенских градов — так и не была достигнута. Надо думать, что именно это обстоятельство заставило русского князя с большей серьезностью отнестись к следующему походу на Мешко и предпринять шаги не только военного, но и дипломатического характера.
Прежде всего Ярослав заручился поддержкой своего брата Мстислава. К следующему году военные силы новгородского и черниговского князей объединились. Ярослав договорился с братом о совместном наступлении на Польшу. Договоренность относительно возможности таких согласованных действий по требованию одного из князей, очевидно, была достигнута еще раньше (может быть, даже во время встречи в Городце в 1026 году) — кажется, Ярослав мог сослаться и на уже имевшийся у братьев опыт совместного ведения войн (см. об этом ниже). Мстислав согласился помочь, тем более что поход на Польшу сулил немалую выгоду. В результате силы русских князей к 1031 году по меньшей мере удвоились, что и обеспечило полный успех начавшейся кампании.
«В лето 6539 (1031), — свидетельствует летописец, — Ярослав и Мстислав собрали воинов многих, пошли на ляхов и заняли грады Червенские опять, и повоевали Лядскую землю; и многих ляхов привели и разделили их: Ярослав посадил своих по Роси (реке к югу от Киева. — А. К.); и пребывают они там и до сего дня». В этом походе в составе дружины Ярослава приняли участие и его скандинавские наемники, ярл Ладоги Эйлив Рёгнвальдссон и Харальд, — вероятно, ими были совершены какие-то необыкновенные подвиги, поскольку позднее этот поход воспевал исландский скальд Тьодольв Арнорссон, живший при дворе Харальда Сурового: «Воины задали жестокий урок ляхам» (или, как в стихотворном переводе О. А. Смирницкой: «Изведал лях / Лихо и страх»)37.
Киевскому летописцу осталось неизвестна тайная, дипломатическая подоплека русско-польской войны. Так, он ничего не знал ни о пребывании на Руси изгнанного из Польши сына Болеслава, ни о шедшей одновременно войне между Польшей и Германией. Между тем из процитированного выше сочинения Випо и других немецких источников следует, что наступление на Червенские грады Ярослава и Мстислава происходило одновременно (или почти одновременно) с вторжением в Польшу с запада германских войск императора Конрада, о чем, как мы помним, Конрад и Ярослав договорились еще раньше через посредничество брата Мешка (предположительно, Оттона). Последний также участвовал в войне (очевидно, в составе дружины Ярослава), и надо думать, что именно его и Конрад, и Ярослав видели в качестве наиболее приемлемого кандидата на польский трон. «Не имея силы вынести этот натиск, — сообщает Випо, — Мешко бежал в Богемию к герцогу Ульдарику (чешскому князю Олдржиху. — А. К.), на которого тогда разгневался император» (правда, Випо датирует поход Конрада и Оттона 1032 годом, но это явная ошибка, исправляемая по другим немецким хроникам).
Впрочем, это не единственная версия, имеющаяся в источниках. Иначе рассказывают о происходивших в Польше событиях другие немецкие хроники, и прежде всего так называемые Хильдесхаймские анналы, которые велись при Хильдесхаймском монастыре в Саксонии. Их авторы, внимательные к польским делам, ничего не сообщают об Оттоне (и даже не знают о существовании сына Болеслава с таким именем), равно как и о военных действиях в Польше русских князей, зато называют имя другого брата Мешка — Бесприма, которому якобы и удалось прийти к власти. «Император с немногочисленными саксонцами преследовал славян, — читаем мы под 1031 годом, — осенью напал на них, и у Мешка, который ему сопротивлялся, область Лужицы захватил, в чем ему помогли знатные саксонцы, после чего была заключена мирная клятва. Лишь через месяц Мешко внезапно столкнулся с братом Беспримом, был изгнан и бежал после изгнания к Удальриху в Чехию»38.
При всем отличии обеих версий — Випо и хильдесхаймского хрониста — между ними нельзя не увидеть очевидного сходства. Випо не знает о существовании Бесприма, но рассказывает о вторжении в Польшу извне брата Мешка, Оттона; автор Хильдесхаймских анналов, напротив, не упоминает Оттона, но знает лишь Бесприма, и этот последний, точно так же, как Оттон у Випо, вторгшись в страну, изгоняет Мешка в Чехию. Сходство усиливается тем, что оба автора сообщают о скорой гибели брата Мешка (соответственно, Оттона или Бесприма), только хильдесхаймский хронист датирует гибель Бесприма 1032 годом, а Випо гибель Оттона — 1033-м (Випо вообще сдвигает хронологию событий на один год). Соответственно, было высказано предположение, что речь у обоих авторов идет об одном и том же брате Мешка и что Оттон и Бесприм — одно и то же лицо