48. Еще в середине X века, по свидетельству восточных источников, царь аланов мог выставить до 30 тысяч всадников. «Он могуществен, мужествен, очень силен и ведет твердую политику среди царей», — писал знаменитый арабский историк и географ Масуди49. В начале XI века аланское войско по-прежнему представляло значительную силу. Не исключено, что уходом Мстислава с русскими и касожскими дружинами из Тьмуторокани в Чернигов был спровоцирован русско-аланский конфликт, отзвуки которого нашли отражение в известии Никоновской летописи о походе Ярослава на ясов.
Но война эта, если она имела место в действительности, должна была завершиться скорым миром. Восточные источники ничего не сообщают о ней50, но, напротив, свидетельствуют о совместных действиях аланов и русов в Восточном Закавказье. По-видимому, между ними был заключен не только мир, но военный союз, основанный на общности интересов обоих государств (Алании и Тьмутороканской Руси) на традиционном для них направлении — в Закавказье. Недавно потерпевшие неудачу в Кахетии, аланы вознамерились прорваться к Каспийскому морю через Дагестан или Азербайджан и привлекли на свою сторону русов, которые имели богатый опыт грабительских набегов на эти прикаспийские области.
Уникальные сведения о походах русов и аланов в Восточное Закавказье в начале 30-х годов XI века содержатся в арабской «Истории Ширвана и Дербенда», составленной в XI веке, но дошедшей до нас лишь в изложении турецкого историка XVII века Мюнежжим-баши51. Как следует из этого источника, после смерти в 1027 году ширваншаха (правителя Ширвана) Йазида бен Ахмада внутриполитическая ситуация в этом крупнейшем мусульманском государстве северного Азербайджана заметно обострилась. К тому же началась очередная война между Ширваном и соседним Дербендом, сильнейшей мусульманской крепостью на Каспийском море, в буквальном смысле запиравшей узкий проход в Восточное Закавказье вдоль восточных отрогов Главного Кавказского хребта. В 1030 году, очевидно воспользовавшись сложностью обстановки в обоих государствах, в Ширван вторглись отряды русов, которые приплыли на 38 судах (это порядка двух тысяч человек). Ширваншах Минучихр бен Йазид встретил русов около Баку, однако потерпел сокрушительное поражение: множество ширванцев было убито, а русы двинулись вверх по реке Куре. Минучихр вновь попытался остановить их, перегородив реку, но опять не добился успеха. Затем русы вступили на территорию Аррана (по-другому Кавказской Албании, еще одного мусульманского государства в Азербайджане), где в то время шла междоусобная война между правителем Гянджи Фадлом бен Мухаммедом и его сыном Аскарийа (Аскуйа), союзником Минучихра. Старший сын Фадла Муса поспешил привлечь русов на свою сторону; он «дал им много денег и повел на Байлакан (крепость близ слияния Куры и Аракса, в которой укрылся Аскарийа. — А. К.)… С помощью русов он овладел Байлаканом и схватил и убил своего брата…» (в местной кавказской традиции разгром Байлакана был приписан одним русам, о чем рассказывает поэт XII века Масуд Ибн Намдар52). После этого русы ушли из Аррана «в Рум» (надо полагать, в западную часть Закавказья, находившуюся в то время под влиянием Византии), а оттуда «в свою страну».
Спустя два года, в 1032 году, русы вернулись в Ширван, на этот раз вместе с аланами и сарирцами (то есть аварцами, жителями Сарира, государства в Дагестане, которые, будучи христианами, постоянно выступали союзниками аланов)[62]. Русы опустошили Ширван, взяв силой столицу Йазидидов; «там и в других местах Ширвана они убили свыше 10 тысяч человек и оставались в стране 10 дней», предаваясь безудержному грабежу. Затем русы и аланы двинулись в обратный путь, избрав по какой-то причине сухой путь через Дагестан. Возможно, они рассчитывали на союз с эмиром Дербенда Мансуром бен Маймуном, враждовавшим с ширваншахом (Мансур был сыном того самого Маймуна бен Ахмада, на службе у которого находился многочисленный русский отряд из Тьмуторокани в 80-е годы X века, — об этом, конечно, в Тьмуторокани помнили). Однако на этот раз русов и аланов ждала катастрофа. «Когда их руки наполнились мусульманским добром, — рассказывает автор хроники, — они направились в свою страну, но едва они дошли до Деревянных Ворот (?), как люди пограничных областей ал-Баба (Дербенда. — А. К.) напали на них, преградили дороги и ущелья и убили многих из них: это была резня, подобной которой никогда не упоминалось». Расправой руководил лично эмир Мансур. Спастись сумел лишь небольшой отряд вместе с «правителем аланов». На следующий год русы и аланы «вознамерились отомстить» за гибель своих товарищей. Они «собрались вместе и выступили по направлению ал-Баба и пограничных областей». Однако у Караха натиск русов и аланов был отбит немногочисленным мусульманским войском во главе с неким Хусравом и ал-Хайсамом бен Маймуном, которого источник называет «раисом» (представителем торгово-ремесленной знати Дербенда) дубильщиков. «Властитель аланов был силой отражен от ворот Караха, и навсегда были прекращены притязания неверных [на эти земли]», — завершает свой рассказ о войнах с аланами, русами и сарирцами автор «Истории Ширвана и Дербенда»53.
Может быть, нам и не следовало уделять столько внимания событиям, происходившим вдалеке от Новгорода и Киева и вроде бы совершенно не связанным с князем Ярославом. Но два обстоятельства заставили нас все же обратиться к ним. Во-первых, нельзя исключать полностью того, что в событиях в Закавказье принимали участие новгородцы, действовавшие здесь с согласия своего князя. Во всяком случае, такое предположение высказывалось в литературе: историки обратили внимание на хронологические и иные совпадения рассказа мусульманской «Истории Ширвана и Дербенда» о катастрофе русов и аланов возле «Деревянных Ворот» с сообщением новгородско-софийских летописей о неудачном походе в том же 1032 году новгородца Улеба к «Железным Вратам» (см. об этом выше), под которыми, в соответствии с известной мусульманской традицией, могли понимать именно Дербенд54. И во-вторых, даже если отвергать это предположение (которое представляется все же ошибочным55), нельзя не признать, что столь активное вмешательство русов во внутренние дела закавказских стран свидетельствует о значительном усилении русского влияния на Северном Кавказе и в Закавказье. Последнее же явилось прямым следствием кавказской политики князя Мстислава Тьмутороканского, начатой им с завоевания Касожской земли.
Поведение русов в Ширване, Арране и Дербенде обличает в них прежде всего искателей легкой наживы, наемников-авантюристов, каковыми, скорее всего, и были эти люди. Едва ли их действия определялись государственным интересом или соображениями государственной безопасности. Но даже если ни Мстислав в Чернигове, ни Евстафий в Тьмуторокани (ни тем более Ярослав в Новгороде или Киеве) не причастны к разыгравшимся на юге драматическим событиям, они все же обязаны были принимать их в расчет, учитывать в своих дальнейших действиях. В первую очередь это касается, конечно, Мстислава. Но и Ярослава тоже. Политика его брата, в том числе и на юге, не могла не оказывать на него определенного влияния, точно так же как и политика самого Ярослава в Польше или Прибалтике влекла за собой те или иные действия черниговского князя. Киев и Чернигов (или, точнее, Чернигов и Новгород) были в те годы не просто центрами двух вполне самостоятельных государственных образований, но и важнейшими центрами собственно Руси, стольными градами двух родных братьев, каждый из которых в равной степени ощущал себя наследником власти своего отца, распространявшейся на всю Русскую землю. И Ярослав, и Мстислав отчетливо сознавали, что при определенных обстоятельствах они могли (и должны были) объединить в своих руках обе части Русского государства. А следовательно, оба с неослабевающим вниманием следили за каждым шагом друг друга, равно как и за тем, что происходило в соседних землях, будь то Прибалтика, Польша или Кавказ.
История княжения Ярослава в эти годы, разумеется, не может быть сведена лишь к его внешнеполитической деятельности. Более того, кажется несомненным, что внешние успехи были для князя прежде всего необходимым условием упрочения собственной власти и проведения внутренних преобразований в той части Русского государства, которой он владел. Об этом красноречиво свидетельствуют и предпринятое им строительство новых городов на северных и южных рубежах страны, и массовые переселения — прямые следствия его успешных походов в земли чуди и ляхов. В этом смысле Ярослав успешно продолжал дело, начатое его отцом Владимиром: государство приобретало все более ясно очерченные формы, четко обозначенные границы, постепенно стирались различия между отдельными славянскими племенами.
Новгородско-софийские летописи сохранили уникальные известия и о других мероприятиях Ярослава, которые были проведены им в Новгороде еще в 1030 году, сразу же после возвращения в этот город после победоносного Чудского похода.
Летописец рассказывает, что, придя к Новгороду, Ярослав «собрал от старост и от поповых детей 300 — учить книгам»56. В свое время нечто подобное проделал князь Владимир на юге Руси, в Поднепровье: он также «начал забирать у нарочитой чади детей и начал отдавать их на учение книжное. Матери же детей этих, — писал автор „Повести временных лет“, — плакали по ним, словно по мертвым, потому что не были еще тверды в вере». За сорок с лишним лет, прошедших со времени Крещения Руси, христианская вера успела утвердиться, главным образом, в городах, причем на юге, в Поднепровье, — в большей степени, чем в Новгороде или тем более — в Северо-Восточной Руси. Ярослав же, по всей видимости, вполне отдавал себе отчет в том, что именно распространение грамотности и книжной, христианской культуры лучше всего может послужить упрочению княжеской власти и консолидации общества. И успехи его в этой области оказались не менее впечатляющими, чем на внешнеполитической арене. Сегодня, после замечательных открытий российских археологов, мы хорошо знаем об исключительно высоком уровне грамотности населения Новгорода и других русских городов: грамотными здесь были люди самых разных слоев общества — бояре, купцы, ремесленники, простолюдины (не говоря уже о священниках и монахах), причем и мужчины, и женщины. В Новгороде же при к