39.
В этих событиях принимали участие и выходцы из Руси, прежде всего наемники, находившиеся на службе у императоров, те самые «воины с секирой на плече» (так называли в Византии русских и норманнов), которые составляли ядро императорской гвардии. Среди тех, с чьих слов князь Ярослав мог узнать подробности произошедшей в Константинополе драмы, был известный нам норвежец Харальд Сигурдарсон, будущий Харальд Хардрада (Суровый Правитель) — единоутробный брат Олава Святого, который некогда находился на русской службе, а около 1034 года во главе военного отряда в пятьсот человек объявился в Византии, где поступил на службу к императору Михаилу IV Пафлагонянину. Харальд участвовал во многих войнах и походах, в частности, воевал под началом знаменитого византийского полководца Георгия Маниака (Гюргира, как именуют его саги) и совершил немало подвигов в Палестине, Южной Италии, Болгарии и на Сицилии. В течение всего своего пребывания в империи он поддерживал самые тесные связи с князей Ярославом и регулярно отправлял ему на сохранение все то золото и все те драгоценности, которые получал за свою службу или захватывал в качестве военной добычи.
И. Скилица. Изображение византийских и варяжских воинов. XI в.
Несмотря на ощутимую разницу в возрасте, Ярослава и Харальда связывали дружеские отношения. Более того, норвежский конунг очень рассчитывал породниться с могущественным русским князем. Полагали даже, что сама его поездка в Миклагард (Константинополь) была вызвана исключительно его желанием добиться руки русской княжны. «У конунга Ярицлейва и княгини Ингигерд, — рассказывается в сборнике саг, известном как „Хульда“ („Сокрытый, тайный пергамен“), — была дочь, которую звали Элисабет (Елизавета. — А. К.), норманны называют ее Эллисив. Харальд завел разговор с конунгом, не захочет ли тот отдать ему девушку в жены, сказал, что он известен родичами своими и предками, а также отчасти и своим поведением». «Это хорошо сказано, — отвечал ему будто бы Ярослав, — думается мне, во многих отношениях дочери моей подходит то, что касается самого тебя; но здесь могут начать говорить… что это было бы несколько поспешное решение, если бы я отдал ее чужестранцу, у которого нет государства для управления и который к тому же недостаточно богат движимым имуществом…» «После этого решил Харальд отправиться прочь из страны… Расстались они с конунгом Ярицлейвом лучшими друзьями»40.
В рассказах Харальда правители Ромейской державы выглядели не лучшим образом. Норвежский конунг принимал непосредственное участие в расправе над императором Михаилом V и в разграблении императорского дворца в апреле 1042 года, а кроме того, успел побывать в заточении. В «Круге земном» Снорри Стурлусона рассказывается, что «жена конунга Зоэ Могучая» (то есть императрица Зоя) «обвинила Харальда в том, что он присвоил имущество греческого конунга, которое захватил во время военных походов… И вот греческий конунг приказал схватить Харальда и отвести его в темницу». Если учесть, что все ценности, собранные Харальдом, переправлялись в Киев, то станет понятно, что обвинение это косвенно задевало и князя Ярослава. Причем речь шла о весьма внушительных суммах. «Там скопились безмерные сокровища… потому что он ходил походами в ту часть мира, которая всего богаче золотом и драгоценностями, — рассказывают саги. — …Там было столько добра, сколько никто в Северных Странах не видал в собственности одного человека»41. В отношении этих денег Ярослав показал себя безукоризненно честным и щепетильным человеком: все те богатства, которые пересылал ему норвежец, он сохранил в целости и сохранности и вернул владельцу, как только тот возвратился на Русь (иного, разумеется, и нельзя было ожидать — впрочем, заметим, что то, что представлялось немыслимым богатством в Скандинавии, наверное, отнюдь не выглядело таковым в глазах русского князя). Но тем обиднее должны были казаться ему обвинения, прозвучавшие в адрес Харальда в Константинополе.
В конце концов, норвежскому конунгу пришлось спасаться бегством из Миклагарда. Согласно рассказу скандинавских саг, это произошло в ту самую ночь, когда был ослеплен «конунг ромеев», то есть император Михаил Калафат (причем ослеплен якобы лично Харальдом и его людьми в отместку за причиненную им обиду)[76]. Однако в саге в качестве правящего императора упоминается Константин Мономах, а значит, бегство норвежского конунга произошло позднее, во всяком случае после воцарения Константина 11 июня 1042 года. Сведения на этот счет содержат не только скандинавские, но и византийские источники. Византийский полководец и писатель XI века Кекавмен, автор дошедшей до нашего времени книги «Советов и рассказов», застал «Аральта, сына василевса Варангии» (то есть Харальда Норвежского) на службе у императоров ромеев и с похвалой отозвался о его «благородстве и отваге». «После смерти Михаила и его племянника (то есть Михаила IV и Михаила V. — А. К.), — пишет Кекавмен, — Аральт при Мономахе захотел, отпросясь, уйти в свою страну. Но не получил позволения — выход перед ним оказался запертым. Все же он тайно ушел…»42
Трудно сказать, когда именно Харальд попал в заточение, чем был вызван его арест и даже имел ли он место на самом деле. Возможно, Харальд оказался под стражей еще при императоре Михаиле IV, когда по ложному доносу был арестован его непосредственный начальник Георгий Маниак, — впрочем, нельзя исключать и обратного: освобождение Маниака при Михаиле V могло неблагоприятно отразиться на судьбе норвежского конунга, ведь, судя по рассказу саг, между двумя полководцами существовали откровенно враждебные отношения. А вот причины и примерное время бегства норвежского конунга из Византии определить, пожалуй, нетрудно. Согласно рассказу Снорри Стурлусона, Харальд принял решение отправиться на родину после того, как узнал, что «Магнус… сын брата его, сделался конунгом в Норвегии и Дании»43. Смерть конунга Хардакнута (а именно после нее Магнус Олавссон получил права на датский престол) последовала в июле 1042 года, и, следовательно, в Константинополе о ней могли узнать к началу осени (не позднее сентября — октября), то есть еще до окончания навигации на Черном море. Месяц-другой спустя Харальд мог уже оказаться в Киеве, у князя Ярослава, на чью помощь в борьбе за норвежский престол он рассчитывал, и не без оснований.
Но почему император Константин Мономах столь настойчиво стремился воспрепятствовать его отъезду? Полагают, что конфликт между византийским императором и конунгом норвежцев был вызван общим изменением отношения к русам и норманнам в начале царствования Константина IX: новый император видел в них прежде всего приверженцев прежних правителей империи, более того — именно этим предполагаемым изменением политического курса Константина по отношению к Руси и русско-варяжскому корпусу и объясняют поход Руси на Царьград в 1043 году44. Однако в действиях императора Константина, наверное, можно увидеть и иные резоны. Выше мы датировали бегство Харальда предположительно сентябрем — октябрем 1042 года. Но ведь именно в это время в империи вспыхнуло чрезвычайно опасное для власти императора восстание Георгия Маниака, которого тут же поддержало войско. Не исключено, что император Константин надеялся использовать норманнский отряд в борьбе с мятежником.
Восстание Георгия Маниака продлилось до начала мая 1043 года. Надо полагать, что оно серьезно повлияло на все последовавшие за ним события, в том числе и на решение князя Ярослава Владимировича послать войска в империю. А потому о неудавшемся узурпаторе византийского престола следует сказать хотя бы несколько слов.
В переводе с греческого прозвище Маниак означает «бешеный». В Византии о нем рассказывали самые невероятные вещи. Маниак отличался нечеловеческой силой и казался каким-то чудовищным исполином (Михаил Пселл описывает его как человека едва ли трехметрового роста!). Одно появление его на поле боя внушало ужас врагам, именно ему империя обязана была победам в Сирии, на Сицилии и в Италии. И вот теперь Маниак объявил себя императором ромеев, покинул Италию, где находился с войском, и в феврале 1043 года высадился в Диррахии (нынешняя Албания). Это вызвало панику в Константинополе, поскольку воевать против Маниака многие считали безумием. Но еще больше боялись его воцарения.
Родом Маниак был, кажется, славянин45, а в его войске имелось немало русов (впрочем, значительная часть русов, по-видимому, осталась верна императору Константину и сражалась на его стороне). Полагают, что именно весть об участии русов в восстании Маниака вызвала всплеск антирусских настроений в столице империи, свидетельство о котором сохранил византийский хронист XI века Иоанн Скилица, единственный из византийских авторов приводящий хоть какие-то реальные подробности русско-византийских отношений накануне войны. Он пишет, что, вплоть до нападения русов на Константинополь (то есть до лета 1043 года), русы находились в дружественных отношениях с ромеями: «…живя с ними в мире, без страха и встречались друг с другом, и купцов друг к другу посылали». Однако затем, незадолго до нашествия, в Константинополе, на рынке, «произошла ссора с несколькими скифскими (русскими. — А. К.) купцами и за нею последовала схватка; был убит некий знатный скиф. Тогда правитель их народа Владимир (о Ярославе византийские авторы ничего не сообщают. — А. К.), муж горячий, охваченный большим гневом, раздраженный и обозленный случившимся, безотлагательно, не ожидая удобного времени для отправления, соединив под своим командованием всех способных к битве, а также взяв с собою немало союзников из народов, проживающих на северных островах Океана (то есть норманнов. — А. К.), и собрав толпу, как говорят, около 100 тысяч человек (явное преувеличение. — А. К.) и посадив их в туземные суда, называемые однодревками, двинулся против столицы»