137.
О завершении строительства Софийского собора летописи сообщают под 1050 годом. «Свершена бысть Святая София в Новегороде, повелением князя Ярослава и сына его Владимира и архиепископа Луки», — читаем в Новгородской первой летописи младшего извода. Новгородско-софийские своды называют и точную дату освящения храма (или, может быть, завершения работ): «Священа бысть Святая София в Новегороде на Воздвижение честного креста», то есть 14 сентября138. В этот день Церковь вспоминает обретение Креста Господня святой и равноапостольной царицей Еленой, матерью великого Константина, которая воздвигла Честный Крест для всеобщего поклонения, а накануне, 13 сентября, празднуется обновление храма Воскресения в Иерусалиме теми же Константином и Еленой. И так же, как эти великие события в истории православия символизировали утверждение христианской веры во всем прежде языческом мире, завершение строительства новгородского храма на Воздвижение Честного Креста должно было восприниматься как зримое свидетельство торжества христианства в еще недавно языческой Руси139.
Образ святых и равноапостольных Константина и Елены должен был казаться особенно близким новгородскому князю Владимиру Ярославичу. В Древней Руси с Константином Великим неизменно сравнивали его деда и тезку Владимира Святого, а со святой Еленой — княгиню Ольгу, первую русскую правительницу-христианку. Фреска с изображением святых Константина и Елены украшала в древности Мартириевскую паперть Софийского собора; она сохранилась и до сего дня как уникальный образец древнейшей новгородской живописи140.
И. Ф. Барщевский. Южный фасад Софийского собора. Центральный вход. 1886
В рассказе об освящении новгородского собора летопись вновь называет имя Ярослава Мудрого: «Свершена бысть Святая София в Новегороде повелением князя Ярослава…» Но приехал ли на этот раз в Новгород сам Ярослав, сказать затруднительно: все же к 1050 году он был слишком стар. И если Ярослав все же покинул Киев для участия в новгородских торжествах, то это, наверное, была его последняя поездка в Новгород, а может быть, даже и вообще последняя поездка за пределы ближней киевской округи.
Монументальный Софийский собор, сложенный из огромных валунов (первоначально храм не был оштукатурен), величественный и суровый, возносящий свои пять куполов на высоту почти сорока метров[90], производил сильное впечатление на современников. «И устроили» церковь сию «вельми прекрасну и превелику», писал новгородский книжник XVII века141. Этому храму предстояло стать сердцем средневекового Новгорода, его наиболее точным и наиболее зримым олицетворением. «Где Святая София, тут и Новгород» — так будут говорить новгородцы на протяжении столетий, не разделяя эти два понятия. «Умереть за Святую Софию» значило умереть за Новгород.
Здесь же, в тайниках Софийского собора, будет отныне храниться новгородская казна — основа экономического могущества города. София станет и местом хранения рукописных книг и святых икон, а также новгородских грамот, в том числе знаменитых «Ярославлих грамот», на которых здесь же, под сводами собора, будут приносить клятву новгородские князья вплоть до XV века. Звонницу Софийского собора уже в XI веке украшали колокола (кстати говоря, незнакомые Византийской церкви). Софийский собор станет и усыпальницей новгородских князей и епископов. Здесь же, на площади перед Софией, будет собираться и новгородское вече, которому в XII веке предстоит стать высшим органом власти Новгородского государства.
Летописи упоминают еще об одной святыне древнего Новгорода, хранившейся в Святой Софии, — «кресте честном Володимерове»; вероятно, он считался утраченным после разгрома Новгорода князем Всеславом Полоцким в 1064 году, а затем был чудесным образом обретен «у Святей Софии» после победы над Всеславом в октябре 1069 года142.
Если верить древнейшим новгородским летописям, в течение полувека Новгородская София простояла не украшенной росписями, и только весной 1109 года «почаша писати» Святую Софию «стяжанием святого владыки», то есть на средства умершего зимой того же года новгородского епископа Никиты143. Но так ли это на самом деле, сказать трудно. Согласно позднему новгородскому «Сказанию о Святой Софии», сохранившемуся более чем в двухстах списках XVI–XVIII веков, работы по созданию софийских фресок, напротив, начались сразу же после завершения строительства, еще при новгородском епископе Луке Жидяте (то есть, во всяком случае, до 1055 года). «И, устроив церковь, — рассказывается в „Сказании“, — приведоша иконных писцов из Царяграда, и начаша подписывати (расписывать. — А. К.) во Спаса нашего Иисуса Христа со благословящею рукою…» А далее приводится знаменитая легенда о новгородском Спасе, изображенном древним художником совсем не так, как это было принято в Древней Руси. «Во утрий день, — продолжает рассказ автор „Сказания“, — виде епископ Лука образ Господень, написан не благословящею рукою, иконописцы же писаша по три утра (то есть в течение трех дней пытались переписать Спаса заново. — А. К.), и на четвертое утро глас бысть от образа Господня, иконным писцом, глаголюще: „Писари, писари, о писари! не пишите Мя [с] благословящею рукою, напишите Мя [с] сжатою рукою, Аз бо в сей руце Моей сей Великий Новград держу; а когда сия рука Моя распространится (разожмется. — А. К.), тогда будет граду сему скончание“… А писали Спасова образа годишное время и боле»144. Конечно, эта легенда появилась спустя многие десятилетия или даже столетия после того, как образ Спаса был написан, ведь необходимость как-то объяснить необычное для Древней Руси изображение в куполе главного новгородского храма возникла далеко не сразу. Однако исследователи отмечают, что приводимые в «Сказании о Святой Софии» промеры «Спасова образа» («Мера тому Спасову образу: от венца до пояса пол-4 сажени, а около венца 43 пяди… рука зжата длань 6 пядей, а простертая длань 8 пядей, подпись „Иисус Христос“ по 14 пядей…» и т. д.) соответствуют действительности; следовательно, они могли быть сделаны либо в ходе самих работ, либо во время поновления росписи Софии, то есть еще в глубокой древности145.
Увы, фрески купола Святой Софии не сохранились до наших дней: они были уничтожены вражеским снарядом в годы Великой Отечественной войны. И в полном соответствии с древней легендой вместе с гибелью образа Спаса, разжавшего таки свою десницу, оказался разрушен до основания и весь Новгород. Ныне исследователи могут судить о древнейшей росписи Софийского собора лишь по чудом уцелевшим фрагментам — изображениям архангелов и пророков, остаткам фона и нимба утраченной фрески Вседержителя в главном куполе храма и фреске Константина и Елены в Мартириевской паперти.
Согласно «Сказанию о Святой Софии» церковь расписывали мастера-греки, приехавшие из Константинополя. Исследователи, однако, обнаруживают на стенах Софийского собора надписи-граффити, которые, предположительно, могут считаться автографами художников, принимавших участие в росписи храма. Среди них одни только русские имена: Георгий (Гага?), Сежир, Олисей, а также Стефан, Микула (Явдята?), Радко146; впрочем, установить точно, действительно ли эти люди были иконописцами и кто из них мог работать в середине XI века (если тогда вообще производились работы по росписи Софийского собора), едва ли представляется возможным.
Но даже если работы по украшению храма, в соответствии со «Сказанием о Святой Софии», действительно начали еще при епископе Луке в 50-е годы XI века, вскоре они были прерваны и возобновлены лишь в начале XII столетия, о чем определенно сообщают летописи. Полагают, что это объяснялось непростой ситуацией, сложившейся в Новгороде в середине XI века: вскоре после завершения строительства Новгородской Софии умер князь Владимир Ярославич, а несколькими годами позже попал в опалу и был заточен в Киеве новгородский епископ Лука. Все это, наверное, не могло не отразиться на судьбе храма147.
Князь Владимир Ярославич скончался 4 октября 1052 года, в воскресенье, в Новгороде, в возрасте всего тридцати двух лет. «…И положен был в Святой Софии, которую сам создал», — сообщают летописи. Гробница князя Владимира стала первой, но далеко не последней в усыпальнице Новгородской Софии; вскоре здесь же, в Рождественском приделе собора, может быть даже в том же деревянном саркофаге, что и Владимир, нашла упокоение его супруга148.
Местное празднование князю Владимиру Ярославичу как чтимому новгородскому святому было установлено в 1439 году. «Того же лета, — читаем в Новгородской первой летописи, — архиепископ Еуфимии (Евфимий II Вяжищский. — А. К.) позлати гроб князя Володимера, внука великаго Володимера, и подписа; такоже и матери его гроб подписа, и покров положи, и память им устави творити на всякое лето месяца октября в 4 [день]149». При этом мощи князя Владимира были переложены в новую гробницу, установленную в Корсунской паперти Софийского собора; в старую же поместили останки новгородского князя Мстислава Ростиславича Безокого, умершего еще в 1178 году150. В первой трети XVII века мощи князя Владимира переложили в каменную гробницу, а в 1654 году, при новгородском митрополите Макарии, перенесли на новое место, где они покоятся и ныне, — в восточную арку Мартириевской паперти: «и над ними устроиша комары каменные, сии речь своды»151.
После князя Владимира остался сын Ростислав, впоследствии прославившийся как один из самых бесстрашных, деятельных и в то же время совестливых русских князей XI века[91]. Однако ему не повезло. Смерть отца при том, что в живых оставались его многочисленные дядья Ярославичи, исключила четырнадцатилетнего Ростислава из числа тех князей, которым должны были достаться уделы в Русской земле после смерти Ярослава Мудрого. Таков был обычай, и в соответствии с этим обычаем Ярослав Владимирович не стал сажать своего внука на освободившийся новгородский престол, но перевел туда своего следующего по старшинству сына, Изяслава.