26 — но на сколь же щедрое воздаяние от Господа должны надеяться пришедшие к Нему «в последние времена»: последние, но, по евангельскому слову, сделавшиеся первыми!
Тот же исторический оптимизм, та же уверенность в безмерной щедрости грозного Судии и спасении Им «своего» народа звучат и в покаянной (!) «Молитве» Илариона, которая в большинстве рукописей читается отдельно от «Слова о законе и благодати» и представляет собой самостоятельное произведение («Молитва преподобного отца нашего Илариона, митрополита Российского»):
«О Владыко, Царю и Боже наш, высокий и славный, о Человеколюбче, по трудам воздающий праведникам сим славу же и честь и причастниками творящий Царства Своего, помяни, Благий, и нас, убогих Твоих, ибо Человеколюбец — имя Твое! Хотя и не имеем мы добрых дел, но спаси нас по великой Твоей милости, ибо мы — „народ Твой и Твоей пажити овцы“ (Пс. 78:13), стадо Твое, кое недавно Ты начал пасти, исторгнув из пагубы идолослужения!»
Иларион словно бы указывает Господу, как именно надлежит Ему судить «народ Свой», и этот его тон есть следствие уверенности в достаточности крещения для того, чтобы дать ответ на Страшном суде: «Да не отпадут от веры слабые в вере, в меру наказывай, но безмерно милуй, в меру уязвляй, но милостиво исцеляй, в меру ввергай в скорбь, но вскоре утешай… Яви кротость и милосердие Твое, ибо Тебе подобает миловать и спасать; не престань в милости Твоей к народу Твоему: врагов изгони, мир утверди, язы́ки усмири, глады утоли, владык наших угрозой язы́кам сотвори, бояр умудри, грады умножь и насели, Церковь Твою возрасти, достояние Твое соблюди, мужей и жен с младенцами спаси, пребывающих в рабстве, в пленении, в заточении, в пути, в плавании, в темницах, в алкании и жажде и наготе — всех помилуй, всем утешение даруй, всех возрадуй, подавая им радость и телесную, и душевную!»27
И как любой христианский народ, русские имеют своего Крестителя и Апостола — отца Ярослава князя Владимира, торжественный гимн которому составляет заключительную часть «Слова о законе и благодати»: «Хвалит же гласом хваления Римская страна Петра и Павла… Асия, Ефес и Патмос — Иоанна Богослова, Индия — Фому, Египет — Марка. Все страны, грады и народы чтут и славят каждые своего учителя, коим научены православной вере. Восхвалим же и мы — по немощи нашей хотя бы и малыми похвалами — свершившего великие и чудные деяния учителя и наставника нашего, великого кагана земли нашей Владимира, внука старого Игоря, сына славного Святослава, которые во дни свои властвуя, мужеством и храбростью известны были во многих странах…» Иларион называет Владимира, как и Ярослава, каганом — титулом, несомненно, более высоким, чем титул князя, и едва ли не приближающимся к императорскому. Нам неизвестно, чтобы этот титул использовался на межгосударственном уровне; скорее всего, в Византии его не признавали. В таком случае употребление титула «каган» Иларионом в известном смысле можно рассматривать как свидетельство антивизантийской направленности его сочинения.
Как полагают, обоснование возможности и необходимости канонизации князя Владимира, Крестителя Руси, — одна из главных целей «Слова» Илариона. Принятие христианства Владимиром, крещение им своего народа есть личный подвиг русского князя, совершенный им не под чьим-то внешним воздействием, не по принуждению, но свободно, как проявление свойственных ему «благого смысла и остроумия». «Не видел ты Христа, не следовал за ним, — восклицает проповедник. — Как же стал учеником его? Иные, видев его, не веровали; ты же, не видев, уверовал. Поистине, почило на тебе блаженство, о коем говорилось Господом Иисусом Фоме: „Блаженны не видевшие и уверовавшие“ (Ин. 20:29). Посему со дерзновением и не усомнившись взываем к тебе: о блаженный! — ибо сам Спаситель так назвал тебя». И чуть ниже: «Приведем из Священного Писания и иное, более ясное и верное свидетельство о тебе, изреченное апостолом Иаковом: „Обративший грешника от ложного пути его спасет душу от смерти и покроет множество грехов“ (Иак. 5:20). Если же таково воздаяние от преблагого Бога обратившему даже одного человека, то какое же блаженство приобрел ты, о Василий (христианское имя Владимира. — А. К.)? Какое упразднил ты бремя греховное, обратив от заблуждения идольского прельщения не одного человека, не десять, не град, но всю область сию?»
Иларион находит и историческую параллель христианскому подвигу князя Владимира, сравнивая Крестителя Руси с равноапостольным царем Константином Великим, при котором христианство утвердилось в пределах всей Римской империи; впоследствии это сравнение будет повторено всеми русскими агиографами, писавшими о Владимире. «О подобный великому Константину, равный ему умом, равный любовью ко Христу, равный почтительностью к служителям Его… И, как подобного ему, соделал тебя Господь на небесах сопричастником одной с ним славы и чести в награду за благочестие твое, которое стяжал ты в жизни своей».
Однако канонизация князя Владимира, которую, очевидно, подготавливали во второй половине 40-х годов XI века Ярослав и Иларион, так и не состоялась ни в княжении Ярослава, ни при его сыновьях. Трудно сказать, чем это может быть объяснено. Впоследствии автор «Памяти и похвалы князю Русскому Владимиру» Иаков мних будет сетовать на отсутствие чудес у гробницы князя. «Не удивимся возлюбленные, что чудес не творит по смерти, — разъяснял он, — многие ведь святые праведники не сотворили чудес, но святыми являются»28. Наверное, его ссылки на «многих святых праведников», а также на авторитет Иоанна Златоуста, утверждавшего будто бы, что «от дел, а не от чудес» узнаем мы святого человека, принимались не всеми. Так или иначе, но князь Владимир будет причтен к лику святых лишь в XIII веке, когда созданное им Киевское государство фактически перестанет существовать…
Между тем канонизация Владимира, как и канонизация святых братьев Бориса и Глеба (ко времени произнесения «Слова» еще далеко не совершенная), более всего отвечала общему курсу князя Ярослава на становление национальной Русской церкви и вместе с тем его стремлению к утверждению собственной власти как власти, имеющей Божественное происхождение. В своем «Слове» Иларион едва ли не предвосхищал будущую канонизацию Ярослава, сравнивая его с мудрейшим библейским царем Соломоном. (Этот панегирик Ярославу не войдет в последующие редакции «Слова», приспособленные для чтения в церкви в день памяти святого Владимира.) «Доброе же весьма и верное свидетельство [твоего, о блаженный, благочестия], — обращался проповедник к Владимиру, — и сын твой Георгий, которого соделал Господь преемником власти твоей по тебе, не нарушающим уставов твоих, но утверждающим, не сокращающим учреждений твоего благоверия, но более прилагающим, не разрушающим, но созидающим. Недоконченное тобою он докончил, как Соломон — предпринятое Давидом…» И еще: «Восстань, о честная глава, из гроба твоего. Отряси сон свой, возведи взор и узришь, что Господь, таких почестей сподобив тебя там, на небесах, и на земле не без памяти оставил в сыне твоем. Восстань, посмотри на чадо свое, Георгия, посмотри на возлюбленного своего, посмотри на того, что Господь извел от чресл твоих, посмотри на украшающего престол земли твоей — и возрадуйся и возвеселись!» Иларион прославляет и все семейство Ярославово, в том числе и его сыновей и внуков, будущих продолжателей его великого дела: «Посмотри же и на благоверную сноху твою Ирину, посмотри на внуков твоих и правнуков: как они живут, как хранимы Господом, как соблюдают правую веру, данную им тобой, как прилежат к святым церквам, как славят Христа, как поклоняются имени Его».
Поставление Ярославом Мудрым митрополита Илариона. Миниатюра из Радзивиловской летописи. XV в.
Вторая половина 40-х годов XI века — время произнесения «Слова о законе и благодати» — пора наибольших свершений князя Ярослава Владимировича в области как внутренней, так и внешней политики. Именно в эти годы неузнаваемо преображается Киев, освящаются и украшаются росписями киевские храмы. Иларион имел все основания воскликнуть в своем «Слове», все так же обращаясь к памяти отца Ярослава: «Посмотри же и на град твой, величием сияющий, посмотри на церкви процветающие, посмотри на христианство возрастающее, посмотри на град, иконами святых блистающий и ими освящаемый, фимиамом благоухающий, славословиями божественными исполненный и песнопениями святыми оглашаемый…» И эти слова будущего киевского митрополита перекликаются с восторженной похвалой князю Ярославу, которая принадлежит киевскому книжнику более позднего времени, автору летописной статьи 1037 года: «…При сем (то есть при Ярославе. — А. К.) начала вера христианская плодиться и расширяться, и черноризцы начали множиться, и монастыри начали быть… И радовался весьма Ярослав, видя множество церквей и людей христианских, а враг сетовал, побеждаемый новыми людьми христианскими»29.
Но внешнее благолепие стольного града Ярослава, о котором мы говорили в предыдущих главах книги, лишь одна сторона того процесса христианского переустройства Киевской державы, который происходил в годы княжения Ярослава Мудрого. Показательно, что из многих монастырей, возникших при нем, действительное значение в русской истории получил тот, к созданию которого князь Ярослав, по-видимому, не имел непосредственного отношения. Речь идет о Киевском Печерском монастыре, основанном иноком Антонием близ Киева, по преданию, в той самой пещерке, которую некогда ископал для себя берестовский пресвитер Иларион.
Антоний был уроженцем города Любеча. Его мирское имя, Антипа, называет единственный и притом относительно поздний и не слишком надежный источник — Летописец Переяславля Суздальского30. Можно думать, что Антоний принадлежал к поколению тех молодых русских людей, чью жизнь в буквальном смысле перевернуло принятие Русью христианства. Проповедь христианских миссионеров настолько поразила его, что он решил всецело посвятить себя служению Богу и отправился в Грецию, на Афон (Святую гору), знаменитый своими монастырями. В одном из них Антоний и был пострижен в иноческий чин