Григорий оценивает ее состояние и, кажется, оно ему не нравится.
— Яр, ты в порядке? Я что-то сделал не так?
Она не в порядке. И она сама не понимает, почему нет. Ей хочется сжаться в комочек и заплакать, но он обнимает, и сразу становится легче.
— Все хорошо, — шепчет она. — Просто… как ты говорил? Слишком хорошо.
— Точно?
— И немного стыдно…
Последнее губами по коже. То, что волнует. Но он все равно слышит.
— Тебе нечего стыдиться. И уж точно не передо мной.
Она пытается прильнуть поближе, и в бедро упирается его стоящий член. Нет-нет, не сейчас, сейчас она не готова. От пережитого бы отойти. Но все проходит, и ее отпускает, и Яра делает то, на что способна пока только в темноте под одеялом и в его объятиях, то есть именно так, как сейчас и есть: она опускает руку вниз, аккуратно прикасается к его члену и обхватывает. Она не знает, чего ждать, поэтому ничего и не ожидает, но он оказывается большой и твердый. Через ткань пижамных штанов непонятно, какой он на ощупь, но в ней уже поднимается волной интерес, и он гасит даже смущение. Яра пытается переварить полученные сведения, и за всем этим не замечает, как напрягается Григорий.
— Яра… — выдавливает он, и она отдергивает руку.
— Неприятно? Если нельзя, я больше не буду…
— Приятно, просто… ну…
Ему еще тоже не все легко проговорить, и Яра послушно ждет, когда он справится с собой.
— Ты хочешь продолжения? — наконец выдает он.
— Я просто потрогать, — выпаливает Яра и краснеет, прекрасно понимая, как прозвучала эта фраза.
— А, ну ладно тогда, — внезапно легко соглашается Григорий.
— А можно прямо… ну… потрогать? — шепчет Яра.
Хорошо, что создавая свет, боги не избавились от темноты насовсем, а то сейчас стало бы в мире на одну Яру меньше.
— Можно, — разрешает он и целует ее в лоб. — Я тебе уже говорил, делай, что хочешь.
И Яра запускает ладонь под резинку его штанов и боксеров и находит объект своего интереса. Член теплый, гладкая кожа скользит под пальцами, и даже так хорошо чувствуется рельеф вен.
— Ух ты! — не сдержавшись, выдает Яра, и Гриша смеется в ответ, отчего ей кажется, что она сейчас окончательно сгорит от смущения.
Но руку она не убирает, обхватывает ладонью, проводит туда и обратно, и Григорий перестает смеяться, она слышит, как тяжело он сглатывает. Вот как, значит?
И она повторяет свой трюк еще и еще раз, под штанами неудобно, но она боится попросить снять, потому что она и так уже голая, и он тогда тоже окажется голым и… Нет, пока рано. А Григорий тем временем упирается лбом ей в плечо и дышит рвано и через раз, а потом… Ого! Вот это да!
Яра еще раз проводит ладонью, собирая с головки члена сперму, а потом убирает руку.
— Я все правильно сделала? — шепотом спрашивает она, впрочем, жутко довольная собой.
— Яра… — шепчет он вместо ответа, но как всегда умудряясь вложить в звучание ее имени все, что хотел сказать.
И в благодарность за это она целует его в нос.
— Я схожу, руку помою, — немного смущенно произносит она и выскальзывает из постели, не одеваясь и ни во что не заворачиваясь.
В ванной она моет руки, на минутку ныряет под душ, а потом, вытеревшись, какое-то время смотрит на себя в зеркало и не может поверить: она только что довела его до оргазма. А он до этого ее. И она больше не стесняется ходить перед ним голой. Вот он — ее Рубикон. И это что-то невероятное.
Яра улыбается себе в зеркало, отмечая, как блестят глаза, и выходит из ванной, а у двери обнаруживается Григорий.
— Я быстро, — обещает он, бросив на нее внимательный взгляд, явно желая убедиться, что все в порядке.
Он и правда быстро. Возвращается в постель, и прижимает ее к себе крепко-крепко, и они так и засыпают, а она так и не одевается.
А почти утром, незадолго до рассвета, когда легкая синь уже осветила комнату достаточно, чтобы видеть, Яра просыпается от того, что Гриша целует ее в основание шеи. А потом чуть выше и еще, под линию роста волос, скользит губами вдоль позвоночника, туда и обратно. Глубоко вдыхает и протяжно выдыхает, и борода и его дыхание оставляют след на коже, а пальцы правой руки, что лежат у нее на животе, выводят узоры вокруг пупка. И Яра понимает: вот так оно и случится. И это осознание не доставляет ей ни малейшего дискомфорта, она спокойна и уверена. Вот теперь она точно готова. Она хочет этого. Прямо сейчас.
Но, наверное, нужно дать ему какой-то знак. И она делает то, что подсказывают ей инстинкты: подается ягодицами назад, и чувствует, как Григорий гладит ее по бедру и как его пальцы снова тянутся к клитору. А вот это уже совсем не то, что ей сейчас надо, и она резко сжимает бедра. Григорий поспешно убирает руку, но Яра разворачивается к нему лицом.
— Давай, — предлагает она, прекрасно зная, что он поймет, и просит, пока решимость не закончилась. — Без всяких прелюдий.
Грач смотрит на нее так серьезно, будто она ему не секс предлагает, а свою почку.
— Ты уверена? — спрашивает он.
— Да, — просто отвечает Яра и улыбается, приподнимается и трется носом о его нос — простое действие, которое раз за разом вселяет в нее покой и умиротворение.
— Ладно, — выдыхает он и целует ее.
И Яра думает, что они вот сейчас и начнут, но Грач снова отстраняется и тянется к тумбочке.
— Очень неловкий, но необходимый момент, — нервно смеется он.
Ах да, презервативы. В Яре снова просыпается первооткрыватель. Ей хочется взглянуть, как это будет, и уж тем более наконец увидеть то, с чем она так плотно провзаимодействовала прошлым вечером. И она садится в позу лотоса и смотрит. Что ж, вживую выглядит так же хорошо, как и ощущалось.
Ладно.
Ладно…
Она снова чувствует легкое беспокойство. Но это ведь нормально — волноваться перед таким важным событием. Сердце берет разгон, и дышится тяжелее, и…
— Захочешь остановиться, скажешь, — серьезно говорит ей Григорий. — В любой момент. Поняла?
Яра неуверенно кивает. Чего уж тут непонятного? Только прямо вот вообще в любой можно? Или все же есть какая-то черта? Наверное, нет смысла уточнять, разберется в процессе, не маленькая…
А Гриша тем временем вновь находит ее губы своими, и она вновь расслабляется. Пожалуй, если он не будет выпускать ее из объятий в процессе, то все пройдет хорошо. Григорий целует ее лицо, и шею, и грудь, и живот, и бедра, и это очень приятно и просто прекрасно, а потом его глаза снова оказываются напротив ее.
— Постарайся расслабиться, — не без волнения просит он, гладит ее по волосам. — Представь, что мы на тренировке, отрабатываем что-нибудь вдвоем.
Его забота безумно приятна. Только вот про тренировку он зря, потому что…
— Ты не поверишь, сколько раз на тренировке я представляла, что мы что-нибудь с тобой отрабатываем…
— Яра…
А что? Пусть тоже поволнуется… Но по тому, как он сглатывает и отводит глаза, Яра вдруг понимает: не она одна отвлекалась во время их спаррингов. Мать ее — женщина… Ей смеяться хочется. Нужно будет обязательно расспросить, только не сейчас…
Зато теперь она снова полностью спокойна. И к ней возвращается ее обычный бесшабашный настрой, желание поражать и брать нахрапом, которыми она прикрывает свою неуверенность, но которые сейчас, рядом с Григорием, оборачиваются чем-то настоящим. Ее сутью.
Как хорошо быть собой.
— Я готова, — говорит она, призывно разводя колени. — Давай уже. Просто представь, что мы на тренировке.
Григорий внимательно смотрит ей в глаза, и Яра приподнимается и целует его в нос, и кажется, это его убеждает.
— Все хорошо, — шепчет он в ответ на то, как она хватается за его плечи, когда он аккуратно толкается в нее первый раз. — Расслабься. Все хорошо…
На самом деле Яре почти не больно. Так, неприятно, можно потерпеть. Но его слова вовсе не лишние, и сейчас они действительно ей нужны, потому что то, что сопротивляется в ней, имеет не только физическую, но и психическую оболочку. И его слова — это то, что нужно, чтобы преодолеть и ее тоже. Зато потом Гриша входит в нее и останавливается, чтобы она привыкла, и ее поражает это новое неизведанное чувство — ощущение заполненности, целостности. Словно до этого она была лишь частью самой себя, и вот наконец нашла недостающий фрагмент. Она успокоено выдыхает и прижимается ближе, чтобы ощутить себя в полной безопасности, чтобы окончательно слиться с ним, почувствовать их как единое целое. А он, явно не страдая теми же романтическими бреднями, начинает двигаться.
Неприятно и приятно одновременно. И одновременно верится и не верится, что это происходит на самом деле. Ей хочется что-то сделать, и при этом не хочется мешать ему, и она целует его в плечо, и в шею, и в ключицу, и везде, до куда достает, и он сам находит ее губы, и поцелуй выходит глубоким и благодарным. Григорий движется размеренно, не быстро и не медленно, самое то, чтобы привыкнуть и прочувствовать, и Яре нравится этот неспешный темп, ее успокаивает отсутствие чрезмерной страсти, которую так любят описывать в книгах и показывать в кино. Ей не хочется страсти. Ей хочется его. Всего. Целиком. Чтобы он принадлежал ей. И вот сейчас это именно так. И ей важно насытиться каждым моментом, и чтобы ничего не отвлекало.
А потом Григорий немного ускоряется, и вот так уже куда лучше и интереснее. Яра откидывается на подушку и с удивлением обнаруживает, что в процессе очень сложно дышать, но воздух словно и не нужен, но потом все равно ловит немного, и выдыхает то, что ей сейчас кажется самым важным.
— Гриша… Я люблю тебя…
Не то чтобы она ни разу не произносила эту фразу за последний месяц. Произносила, конечно. Несколько раз точно. И шутливо, и серьезно. Но явно не так, как это вышло теперь.
Судя по всему, для него эти слова становятся спусковым крючком.
— И я тебя, — шепчет он в первый раз за месяц.
А дальше Яра ныряет в круговорот ощущений и эмоций и позволяет себе утонуть в нем. Погрузиться в Григория без остатка и отдать ему все, что у нее есть.