— Нормально все будет, — уверенно говорит Григорий. — Справимся. Яра, ты в машине что-то такое сказала… Что там у тебя с работой?
Черт.
— Да так…
— Яра! — и в голосе опять рычание. — Говори нормально.
А может, и правда рассказать. На отсутствие мозгов он ей сегодня уже указал, так пусть у него будет подтверждение этому. Она пододвигается к нему ближе, под бок, и с облегчением чувствует, как он ее обнимает. Все, спряталась. Теперь можно пробовать.
— Да, руководитель мой… Я же устраивалась на должность помощника дизайнера. А в результате кофе ему варю, а он потом орет, что я не могу отличить эспрессо от латте. В общем, мне там уже объяснили, что я никто и звать меня никак. Поэтому, когда ты сегодня сказал про мозги… Девочки говорят, чтобы я радовалась, что он под юбку не лезет, мол, платят хорошо, можно потерпеть, а если годик выдержу, то начнут давать нормальные задания. А я туда иду с таким ощущением, будто работаю привязанной к позорному столбу на городской площади. Прихожу по утрам и сажаю себя на цепь, чтобы было в кого камни кидать.
— Ты почему сразу не сказала?
— Да потому что хотела, чтобы ты мной гордился! И родители чтобы гордились. И сама собой поначалу гордилась, я ж сама место нашла, да ещё такое хорошее, и устроилась без всякого блата… И в вакансии было сказано: с обучением. В общем, все так хорошо начиналось… И мне так стыдно! Что ж я дура-то такая поверила…
Ей не просто стыдно. И она плохо спряталась. Нужно лучше. Под одеяло. Или сразу под кровать.
— Яр, ну ты что? — то ли пугается, то ли сердится Григорий. — Плачешь что ли? Яра! А ну прекрати! Из-за идиота какого-то плакать. Ты же на испытательном. Прямо завтра пиши заявление. Три дня отработаешь — и все. И намекни, что твой мужик может так пожать руку, что обратно плечевую кость в сустав уже не вставят.
Яра представляет себе это рукопожатие, и сразу становится легче. А она в этот момент будет пить эспрессо из идеально чистой белой чашки, а потом выльет остатки своему руководителю на голову. Она довольно хрюкает, но улыбка быстро меркнет…
— Гриш, давай вернемся в реальность, ну как я ему это намекну?
— Не знаю. Я тебя завтра на работу сам отвезу. И помогу тебе что-нибудь отнести до стола. Вот и поздороваюсь.
Ох, как бы ей этого хотелось.
— Гриш… — неуверенно просит она. — Давай не будем пороть горячку, может, наладится…
— Увольняйся, и все, — отрезает Грач. — Что я, не смогу нас прокормить? На хлеб с маслом и кофе по утрам нам всегда хватало. Найдешь нормальную работу.
— Позорно сбегу, поджав хвост…
— Иногда, чтобы уйти, тоже нужна смелость… — уверенно заявляет он, а потом вздыхает. — Хотя в свете нашей с тобой ссоры это вовсе не тот совет, который я должен тебе давать. Но ты ведь поэтому весь этот месяц была сама не своя?
— Ну, да…
— А я и не понял, дурак. Решил, что тебе просто взрослая жизнь пришлась не по вкусу, и разозлился, если честно. В отделе вторую неделю проверка с Буяна, всю душу уже вытряхнули. Требуют какие-то бумаги, которых у нас отродясь не водилось. На каждый чих должна быть своя закорючка. Если мы реально начнем все это отписывать, ты меня вообще больше никогда не увидишь. Так что не спеши от меня сбегать, может и не понадобится, потому что самое противное, что ведь придется завести эту тонну журналов и фиксировать в них каждый свой шаг…
— Почему ты не сказал про проверку?
— Потому что ты огрызалась на каждое слово. А я и так на взводе, и если бы ты еще сказала что-нибудь по этому поводу, я бы точно сорвался.
— Гриш, прости меня. Я же видела, что ты сильнее обычного устаешь, но тоже злилась на тебя. Думала, что ты ведешь себя как эгоист, это же мне тут плохо, другим по определению быть хуже не может…
— Ну все, прояснили уже. Справимся. Ты только мне скажи, что мне не нужно на работе волноваться еще и о том, что я приду домой, а тут нет твоих вещей.
— Не нужно. За раз я все равно все не вывезу…
— Яра!
Она смеется. Но да, шутка вышла не веселой.
— Не кричи, я не удержалась, — а теперь серьезно. — Мне страшно, Гриш. А вдруг у нас все-таки ничего не получится, и мы проснемся через много лет и поймем, что зря сломали друг другу жизнь.
Он берет ее ладонь в свою.
— Мне тоже страшно. Но давай по старинке продолжим бояться вместе?
Она закрывает глаза и оказывается в кромешной темноте. И имея возможность действовать только на ощупь, Яра сжимает его пальцы в ответ и выдыхает:
— Давай.
Она никак не может понять: это слабость или сила — продолжать дальше.
И это к лучшему, что она не ведает о том, что с этим вопросом ей предстоит прожить еще много лет.
Пена дней. Пузырь четвертый. Флешбэк.
— Привет, Гриш.
Боги! Напугала… Он и не заметил. Еще бы. Спряталась на стульчике за шкафом, так сразу и не углядишь.
— Здравствуй, Яра. Ты чего тут? Сегодня же четверг.
— У нас с мамой планы на вечер. Я ее жду, — улыбнулась как-то вымученно, потом добавила, — а к папе зашла поздороваться.
— Ну, вот поздоровалась и молодец, — кивнул Сокол. — Все, дочка, беги, учебники пока почитай. Мне работать надо.
Яра кивнула, встала со стула, направилась на выход. Напоследок еще раз взглянула на него. И взгляд такой… Что-то появилось в этом взгляде еще в конце лета, после того, как она вернулась из лагеря для молодых художников, где пробыла почти месяц. Весь этот месяц у Григория в столе лежал пакет с крекерами, купленный уже после ее отъезда. Он то и дело натыкался на него, пока не разозлился и не спрятал в сейф. А потом Яра снова пришла к нему в гости, но все уже было как-то не так, как прежде. И пакет рыбок, которого раньше ей хватало на два вечера в его кабинете, худел почти месяц. И первая их встреча вроде началась как обычно, она стала рассказывать, как в лагере было, но потом рассказ сошел на нет, и тогда Григорий впервые поймал на себе этот ее взгляд… Он не то чтобы очень хорошо разбирался в женских взглядах, но конкретно этот заставлял его нервничать.
А сейчас была весна, начало апреля, Яра готовилась сдавать экзамены для поступления, и, честно говоря, Грач только радовался, что свободного времени у нее совсем мало и остается только на тренировки. Так было лучше для всех, потому что…
— Ярка-то как выросла, да? — вдруг печально произнес Сокол. — Заметил?
Вот именно поэтому. Потому что еще как заметил. Знал бы Финист, как он заметил, оторвал бы ему все конечности по очереди, и остается только надеяться, что в запале начал бы с головы.
— Ей тут один повадился цветы таскать, — продолжил между тем развивать свою мысль Сокол. — Выхожу утречком за хлебушком, у нас под дверью веник лежит. Я уж было подумал, что кто-то Настьке их… Аж перед глазами помутилось… Но в нем открытка была, стихи какие-то. И сверху гордо так: к Ярославе! Ох, как мы с Настей посмеялись, когда Ярка в школу ушла.
— А она что?
Финист улыбнулся.
— Ты не поверишь. В мусоропровод выкинула. И лицо при этом такое было, будто ее смертельно оскорбили. Уж не знаю, чего она. Розы там были. Красные. Десять штук. Красиво, могла бы и оставить. Потом еще пару раз находил, только уже по розочке и стишки покороче стали. Но это все туда же отправилось. А затем видимо у поклонника закончились финансы и вдохновение. Только шутки шутками, а я вот все думаю: Насте же тоже семнадцать было, когда за меня выходила, только отчего-то она мне ребенком тогда не казалось. А вот сейчас смотрю на Ярку и оторопь берет. А вдруг Настя такая же была, а я дурак и не заметил, детей у нее просил, дом на нее взвалил…
Он помотал головой, поморщился.
— И страшно так за Яру, попадется какой-нибудь козел… А Настя улыбается, говорит, скоро косу расплетать. Я им дам — косу… Пусть учится! Ох, кто бы мне сказал в свое время, что растить дочку так сложно… Хотя вон Светозар старшую недавно замуж выдал, и вроде ничего. Скоро правнука на руки возьму. Кошмар какой-то, так можно почувствовать себя старым… А ты чего пришел-то?
— Дела подпиши, сдать надо.
— А, это давай. Нет, ну чего удумала… Косу…
На обратном пути из кабинета Сокола Грач остановился у окна в коридоре. Яра с ногами сидела на лавочке в начале одной из дорожек, убегающих в парк. Колени поджала к груди, нос спрятала между ними. На огромном рюкзаке рядом лежал раскрытый учебник. И опять без шапки. Да что с ней будешь делать-то?..
Надо было пойти дооформить дела, но Грач вдруг вспомнил, что еще часа четыре назад собирался сбегать по-быстрому за булочками. Совсем недалеко был киоск с хорошей выпечкой. Конечно, сейчас все самое вкусное скорее всего уже разобрали, но вдруг повезет, и еще остались с кремом. Ну, а так и с джемом сойдут, или ромовую бабу на худой конец возьмет. А то, что по пути придется пройти мимо Яры… Он отвел глаза, прошелся по коридору до следующего окна. Снова остановился и выглянул наружу с таким чувством, будто надеялся увидеть там какую-то другую реальность. Но вполне ожидаемо ничего не изменилось. Яра все так же сидела на лавочке и продолжала морозить уши.
Грач вздохнул и прикрыл глаза. От одного разговора ничего не случится, зато он спасет ее от менингита.
На улице было по-весеннему тепло: обманчиво, но так пленительно, и хотелось и впрямь поверить, что можно снять уже даже куртку. Увы, до этого было еще далеко.
— Яра, надень шапку, на тебя смотреть холодно, — попросил Григорий, дойдя до ее лавочки.
Яра тяжело вздохнула, но послушно залезла в рюкзак, достала оттуда шапку и натянула ее на голову, а потом снова спрятала нос в коленки.
— Ну, и чего страдаем? — спросил он, присаживаясь рядом.
— Я бездарь, — глухо пробурчала Яра из-за коленок. — Я ничего не сдам, никуда не поступлю, и отец сошлет меня в Тридевятый и выдаст там замуж. Буду рожать детей, доить коров и стирать в реке.
— Да, так себе перспективка… — понимающе кивнул Григорий. — Двойку словила?
— Тройку… Две.
— Не переживай, — вздохнул Грач. — Твой отец убежден, что замуж тебе еще рано.