Он не выглядел обрадованным. И она постаралась улыбнуться как можно более искренне. Пусть не думает, что в чем-то там виноват перед ней.
— Ты еще о себе заявишь, — пообещал он ей.
— Разумеется! — уверенно ответила Яра. — И вообще я тут подумала: если всех хороших специалистов переманят в Москву да Питер, то кто здесь красоту наводить станет? И потом, может быть пришло время открыть что-то свое и ни от кого не зависеть? У них там, знаешь, тоже свои рамки и ограничения есть. А еще я решила, может, все-таки купим дачу? Давно хотела попробовать себя в ландшафтном дизайне.
— Это что за зверь?
— Ландшафтный дизайн есть проектирование фрагментов архитектурно-ландшафтной среды в целях их наилучшего приспособления к потребностям человека, — отчиталась Яра. — Не переживай, будет красиво.
— Да не сомневаюсь… А можно там будет прудик? — вдруг отчего-то смущенно поинтересовался Гриша. — И рыбки такие… Мы тут с Майей мультик смотрели… Блин, забыл, как называются…
— Они плавали по кругу? — улыбнулась Яра.
— Ага! Точно!
— Рыбки кои. Это карпы, Гриш.
— О, здорово. Вот, карпы.
— И за что ты хочешь обречь несчастных созданий на мучения?
— С чего это?
— Прекрати, я еще помню твоих золотых рыбок. Всех. Поименно…
— С тех пор я повзрослел и нынче ращу целого ребенка. Уж с парой рыбок точно справлюсь.
— Значит, проверим.
— Яр… Яр, прости меня. Прости, что не смог ничего придумать.
— Все хорошо. Правда, Гриш, даже не вздумай. А знаешь что. А давайте все вместе залезем под одеяло и посмотрим какой-нибудь мультик. Как тебе идея?
— Отлично.
И они обнялись. И это было все, что ей сейчас было действительно нужно.
Эпилог
И больше, может быть, мне не о чем молить...Ты сладко спишь, а я шепчу тебе родная:Спасибо за день, спасибо за ночь,Спасибо за сына и за дочь,Спасибо за то, что средь боли и зла,Наш тесный мирок ты сберегла.
Время свито в кольцо, и дочь наша, верю,Также склонит лицо, как над колыбелью ты,И кто-то в свой черед ей тихо пропоет:Ты сладко спишь, а я шепчу тебе родная...
М. Боярский - Спасибо родная
двадцать пять лет спустя
Яра проснулась. Полежала немного, не открывая глаз, прислушиваясь к звукам нового дня. Вокруг было тихо. Она потянулась, разминая затекшую за ночь спину. Улыбнулась сама себе. Порой это было забавно, понимать, что ты постарела. Как же так? Вот же только порхала словно бабочка…
Впрочем, время, сдерживаемое ведьмовской кровью, пока что щадило ее лицо, и лишь едва посеребрило волосы, и в свои шестьдесят лет она еще вполне могла притворяться, что ей не больше пятидесяти. Только вот не хотелось. Яра любила свой возраст и относилась к нему с уважением и полным принятием. Она не потратила зря ни одного дня после тридцати лет. Так зачем же делать вид, что этих дней не было?
Яра зевнула, открыла глаза, откинула одеяло, коснулась голыми ступнями деревянного пола их дачного дома. В доме было тепло, а значит, Гриша встал заранее и пошаманил с отоплением. Он прекрасно знал, что она терпеть не может просыпаться в холоде.
Она подошла к окну, выглянула в него и увидела мужа. Он лежал на шезлонге на веранде и смотрел на небольшой пруд, в котором плавали карпы. Из окна этого не было видно, но Яра знала, что в воде то и дело мелькали их золотистые, красные, белые и черные спинки. Неспешное кружение рыб успокаивало. И пока Гриша наблюдал за карпами, она позволила себе немного понаблюдать за ним. В последние годы она все чаще ловила себя на том, что любуется им: сильно постаревшим, но таким родным. И это любование приносило ей ощущения тихого счастья и нежности.
Спустя пятнадцать минут она оделась, умылась и причесалась, и спустилась вниз, на кухню. Поставила чайник, стала ждать, когда закипит, и пока ждала, принялась рассматривать магниты на холодильнике. Вся его дверца была усеяна фотографиями из мест, где они бывали. Эти магниты переехали сюда, когда закончилось место на холодильнике дома. И еще на магнитной доске в коридоре. Все стены в их квартире и здесь, на даче, были увешаны рамками с фото, перемежавшимися с ее картинами. Дома на полках пухли фотоальбомы. Яре нравилось их листать. А в кабинете стояли папки с вырезками из журналов, где упоминалось ее имя. И там, и тут то и дело попадались вещи, которые Яра везла из путешествий, чтобы потом использовать в быту или в интерьере. И за каждой фотографией, за каждой вещью, за каждым журнальным листом был спрятан момент. Именно моменты и воспоминания коллекционировала Яра, и если на душе становилось пасмурно, перебирала их словно четки и понимала: все было не зря, все было правильно.
Одна из фотографий, расположенных по центру дверцы на холодильнике, выделялась размером. На ней были запечатлены они с Гришей, Майя и их сын — Егор. Яре потребовалось восемь лет, чтобы снова решиться родить. И она считала, что это было одним из самых верных решений в ее жизни.
Чайник закипел. Яра налила кофе себе и Грише, насыпала в привезенную с Алтая керамическую розетку в виде черепашки горсть орехов, к которым в последние годы пристрастился ее муж, составила все на поднос, обулась и вышла на веранду.
— Привет, — улыбнулся ей Гриша.
Она поставила поднос на стоящий тут же столик и улеглась рядом с ним на его шезлонг. Лечь пришлось боком. Несмотря на седые волосы, и на морщины, и на то, что он все чаще уставал к вечеру сильнее, чем ей бы хотелось, Григорий все еще обладал прекрасной фигурой, заставлявшей Яру горделиво задирать нос, когда они под руку прогуливались по улочкам их дачного общества по вечерам, и она ловила взгляды соседок.
Гриша обнял ее, привлекая к себе, Яра устроилась у него на груди и поцеловала в запястье.
— Выспалась? — спросил он.
— Да.
— Майя звонила. Интересовалась, готовы ли мы познакомиться с ее мужчиной, и может ли он рассчитывать на честь отведать мой плов.
Сердце дрогнуло. Яра понадеялась, что в предчувствии чего-то нового и хорошего. Майя никогда бы не привела в дом того, в ком не была бы уверена. Что ж, если она наконец нашла, кого искала, то оставалось только порадоваться за нее. До сих пор личная жизнь у их дочери складывалась плохо. «Хочу своего человека, — вздыхала она иногда. — А так лучше одной, чем хоть с кем-нибудь». Яра улыбнулась картинке, которую нарисовало воображение, подумала, что ее мама была бы счастлива, она любила, когда все пристроены. Но улыбка быстро померкла: бабушка за Майю не порадуется.
Родителей Яры не стало десять лет назад: они ушли, как и мечтали, вдвоем. Просто не проснулись однажды по утру, и Яра, приехав проверить, почему никто из них не берет трубку, так и нашла их в постели: в обнимку, с легкой улыбкой на губах. «Я такая счастливая, — сказала ей за неделю до этого мама, когда они вместе пили чай на ее кухне. — У меня есть абсолютно все: муж, дети, внуки, правнуки. И все, что я хотела, я увидела и сделала. И уйду раньше вас, зная, что вы у меня все не одни, что будет, кому обнять. Больше мне нечего желать…»
Грусть за родителей была до сих пор сильной, но светлой. И вот теперь впервые кольнуло: не увидят… А может быть и увидят, в конце концов ее родители верили, что умершие приходят навестить своих родных раз в год, и иногда Яре казалось, что она чувствует их незримое присутствие.
Она сморгнула слезу.
— И что ты ответил?
— Что сам почту за честь угостить своим коронным блюдом того, кто сумел заставить ее улыбнуться. Так что сейчас мы с тобой посидим, а потом поедем в поселок за мясом.
— Что ты о нем знаешь?
— Его зовут Артем, и ему тоже тридцать один год. И, папочка, давай ты не будешь играть в грозного безопасника, он тебе сам при встрече все расскажет, — спародировал Гриша интонацию дочери.
Яра рассмеялась, но потом нахмурилась.
— Страшно. А вдруг опять не тот.
— Это уж ей решать, — вздохнул Гриша. — Но лицо я запомню, и если что ружье у нас есть.
Яра шутливо стукнула его в плечо и снова улеглась поудобнее. Грише тоже было страшно, но у их дочери была своя жизнь, и они давно научились это уважать.
— Ты уже заходила в семейный чат? — поинтересовался он.
— Понятия не имею, где телефон.
— Егор прислал фото. Я начинаю завидовать. Почему мы с тобой так и не покорили ни одну вершину?
— Потому что я не люблю холод, а у тебя болела нога. А теперь мы, пожалуй, староваты для этого.
— Юичиро Миуре было восемьдесят лет, когда он взошел на Эверест.
— Кто это?
— Понятия не имею. Но он внесен в Книгу рекордов Гиннесса как самый старый человек, побывавший там.
— Ты серьезно хочешь на Эверест?
— Подумываю.
— Ты старше этого японца.
— Но не ощущаю этого… Да и потом, разве я так старо выгляжу?
— Ну что ты… Больше шестидесяти пяти в жизни не дашь.
Гриша тоже засмеялся, поцеловал ее в макушку. Потом дотянулся до орешков, взял несколько и закинул в рот. Где-то на соседнем участке заиграла музыка. Что-то неожиданно медленное.
— Вставай-ка, — вдруг потянул ее вверх Гриша. — Давай.
— Что такое? — не поняла она.
Но он уже поднялся, и помог встать ей, и, слегка прихрамывая, вывел ее на середину деревянной веранды. Эта хромота осталась вечным напоминанием о его ранении на одной из операций Отдела. О трех месяцах в постели и почти годе реабилитации. Никто не верил, что он сможет снова ходить без костылей. А она верила. Верила так сильно, что просто не оставила ему выбора.
Гриша встал напротив нее. Одну руку положил ей на талию, в другую взял ее ладонь.
— Давай потанцуем, — предложил он.
И Яра вдруг ощутила себя совсем юной девчонкой. И смутилась. А Гриша слегка закачался из стороны в сторону, увлекая ее за собой. Они почти не двигались, но это было и не нужно.
— Я люблю тебя, — сказал он.
И это была истинная правда. И сейчас с высоты своего опыта Яра точно могла сказать: такая любовь встречается очень редко.