у», я не тороплюсь, а сразу передаю слово Ольге. Ей есть о чем сообщить Папаше, прежде чем тому захочется потолковать со мной.
В вестибюле театра нас ожидает десять человек. На встрече не присутствуют двое больных тахисклерозом, которые доживают свои последние дни и уже не могут самостоятельно передвигаться, двое таких же, как Ольга, разведчиков, исследующих сейчас северные районы «Кальдеры», и академик Ефремов, отправившийся спозаранку к Поющему Бивню для его дальнейшего исследования. Прочая разношерстная компания, включая Яшку, выходит в фойе, поскольку никак не может пропустить столь знаменательное событие.
Сразу за большими деревянными дверьми, которые – немыслимый архаизм! – приходится открывать вручную, оказывается высоченная баррикада, перегородившая просторный вестибюль поперек от стены до стены. На создание этого оборонительного рубежа ушла, наверное, добрая половина кресел большого зала. Но сооружено заграждение с такой тщательностью, что невольно напрашивается мысль, не проектировались ли все эти кресла изначально с таким расчетом, чтобы в случае войны их можно было использовать для подобных целей. Преодолеть баррикаду «фантомов» с наскока не сумел бы даже самый прыткий молчун. А «бешеные» кибермодули, чьи габариты позволяют протиснуться в театральные двери, неминуемо завязли бы в нагромождении массивной мебели, как глупые олени в лесном буреломе.
Оценив педантичность, с какой полковник Кунжутов обезопасил парадный вход Сибирского Колизея, я предполагаю, что остальные места вероятного проникновения врага в театр также надежно перекрыты. Однако, судя по отсутствию пулевых отметин на стенах и целым оконным стеклам, носители разумной мантии пока не предпринимали попыток взять штурмом последний бастион человечества в «Кальдере».
Ольга проводит меня за баррикаду через оставленную сбоку узкую щель. Из десяти встречающих я узнаю лишь Папашу Аркадия, Эдика и Яшку, о которых вчера обмолвилась Ольга. Немой парнишка примерно восьми лет стоит рядом с патлатым блондином и смотрит на меня удивительно спокойным и не по годам смышленым взглядом. В руках у Эдика графический планшет, с которым он, если верить Кленовской, не расстается даже во сне. Лишь однажды мальчик отвлекается и, задрав голову, смотрит на патлатого, словно хочет ему что-то сказать. Недоверчиво пялящийся на меня блондин замечает обращенный к нему взгляд ребенка, улыбается в ответ и дружески треплет Эдика по голове. На лице паренька при этом не отражается никаких эмоций. Опустив взор, он снова глядит на меня глазами маленького мудреца, коему известна некая недоступная взрослым истина.
Представившись полковнику и уступив слово Кленовской, я получаю возможность познакомиться с другими «фантомами» и «фантомками». Последних в клане Папаши Аркадия помимо Ольги насчитывается еще три. У самой пожилой из них тахисклероз в последней стадии. Она лежит в местном лазарете вместе с еще одним умирающим под присмотром Ядвиги Борисовны – пятидесятилетней бухгалтерши, выбранной на должность медика, поскольку она – единственная, кто из небоеспособных членов клана мало-мальски разбирается в медицине. Ядвига Борисовна также болеет тахисклерозом Тюрго, но ее болезнь пока позволяет ей чувствовать себя нормальным человеком, а не беспомощной развалиной.
Четвертая «фантомка» – ровесница Ольги, но в разведку с ней лично я бы не пошел. Впрочем, Кунжутов ее туда и не посылал, поручив этой медлительной, нескладной и вечно брюзжащей особе по имени Элеонора заниматься хозяйственными делами. По сей день никто так и не выяснил, почему она осталась в городе, чем не приглянулась Душе Антея и как умудрилась выжить. Но Папаша Аркадий не требует от своих подопечных исповедоваться ему и друг перед другом. Для вступления в клан вполне достаточно вести себя адекватно и быть уживчивым в коллективе. Оба этих качества у Элеоноры имеются, поэтому свое место среди «фантомов» она заслужила по праву.
Кроме Кунжутова, в клане есть еще трое военных, которые в день катастрофы находились на территории Новосибирска в составе различных комендантских подразделений. Двадцатилетний рядовой Миша Туков, рыжий веснушчатый солдат срочной службы, получил травму головы при отлове мародеров, но не был вовремя отправлен в госпиталь и едва спасся от своих сослуживцев, угодивших под власть разумной мантии. Сержант Саня Бибенко старше Тукова на три года и служил в комендантской роте по контракту. С Душой Антея не поладил потому, что при образовании «Кальдеры» угодил под завал и почти сутки провалялся без сознания с сотрясением мозга. Когда же, оклемавшись, каким-то чудом выбрался из-под обломков, быстро понял, что звать кого-либо на помощь не только бессмысленно, но и опасно. Где теперь в сошедшем с ума городе и царило относительное спокойствие, то только среди руин, в темных подвалах и прочих не пригодных для жизни местах. Несмотря на травмы, и Туков, и Бибенко быстро адаптировались к новым реалиям и потому дожили до сегодняшнего дня, хотя Миша из-за плохо залеченного ранения продолжал мучиться сильными головными болями.
Лейтенант Олег Поползень никаких травм и ушибов в тот день не получал, равно как и бывший служащий-коммунальщик предпенсионного возраста Максуд Хакимов. Болезнь обоих – самый распространенный недуг в клане: тахисклероз Тюрго, правда, еще в ранней стадии. С этими ушедшими вчера в дозор разведчиками я познакомлюсь позднее, а сегодня мне доводится пожать руки еще двум «фантомам» – снабженцам, представившимся как Дроссель и Кондрат. Первый является пожилым, но еще крепким байкером, заработавшим три года год назад после падения с мотоцикла правосторонний паралич лица и титановую пластину в череп, а второй – боксер-ветеран, страдающий болезнью Паркинсона, но, с его слов, еще способный надавать по морде кому угодно. В чем я нисколько не сомневаюсь. Пусть руки двухметрового громилы Кондрата болезненно дрожат, а сам он хромает и заикается, схватиться с ним в драке лично мне не хотелось бы.
Вольготнее всего в клане фантомов живется Яшке – умственно отсталому шестнадцатилетнему сироте, сбежавшему из интерната во время его эвакуации. Любимое занятие подростка – это забраться на какую-нибудь высоту и часами наблюдать оттуда за округой. Папаша Аркадий беззастенчиво пользуется этой Яшкиной слабостью, решив, что проще выдать ему бинокль и научить дурачка маскироваться, чем ежечасно сгонять его с верхотуры, куда он все равно будет лазать с маниакальным упорством. Яшка, которого всю его короткую жизнь взрослые только и отваживали от крыш, деревьев и антенных вышек, так обрадовался оказанному ему доверию, что теперь готов дни и ночи напролет нести дозорную вахту на всех доступных ему высотных точках театра. И небезрезультатно. Каждая поднятая парнем тревога сигнализировала о какой-нибудь опасности или возвращении разведчиков из дозора. Дурачок Яшка, пожалуй, единственный из «фантомов», кому партизанская жизнь доставляет истинное, ни с чем не сравнимое наслаждение. Поэтому он попросту отказывается понимать, почему его старшие товарищи так стремятся вырваться из «Кальдеры».
Блондина, которого все «фантомы» называют Сквайром, в действительности зовут Сидней Хилл. Являясь аспирантом какого-то британского университета, он почти не говорит по-русски и остался в Новосибирске вместе со своей научной группой, чтобы продолжить изучение аномалии непосредственно в эвакуированном городе. Неведомо, почему антикризисный Комитет наделил этих ученых-иностранцев такими полномочиями, – вероятно, за ними числились какие-то особые заслуги. Впрочем, когда болеющий тахисклерозом Сидней упросил начальство включить его в состав группы, он и не подозревал, что спустя три дня окажется единственным из коллег, кого не поразит безумием вырвавшаяся из недр Mantus sapiens. Обуянный ужасом Хилл, однако, не ударился в панику и начал борьбу за собственное выживание в жестоком новом мире. На родине, в городе Глостере у Сквайра остался несовершеннолетний сын, к которому он поклялся непременно вернуться. Наверное, поэтому Сквайр и привязался к маленькому Эдику, став его опекуном, несмотря на то, что сам мальчик не выказывает особой привязанности ни к нему, ни к кому бы то ни было еще.
Тахисклерозом болеет и Папаша Аркадий, так некстати вернувшийся в то злополучное утро в Новосибирск, чтобы попытаться уговорить свою упрямую сестру покинуть город. Что затем случилось с ней, Кунжутов никому не рассказывал, но, хочется надеяться, он сумел распрощаться с сестрой без кровопролития. Осознав, в какую передрягу угодил, полковник в тот же день раздобыл оружие (пораженные Душой Антея, комендантские патрули оставили в Кальдере не один полевой арсенал) и взялся энергично искать выход из сложившегося положения. В процессе этого смертельно опасного путешествия к Кунжутову присоединялись такие же «счастливчики», как он. Многие из тех, с кем он начал свои поиски, погибли либо умерли от тахисклероза. В конце концов поредевшие и не добившиеся победы «фантомы» осели в оперном театре, неподалеку от Поющего Бивня, где обитают и поныне.
Обретя убежище, Папаша Аркадий сразу сменил тактику борьбы. Он отринул бессистемное шатание по «Кальдере» в духе пророка Моисея и переключился на типично армейские методы поиска, отправляя в дозоры наиболее боеспособных членов клана. Результаты их деятельности были пока неутешительными, если, конечно, не считать обнаружение разведчиками меня, Ефремова и Эдика – самого загадочного из всех выживших на сегодняшний день «фантомов».
Воистину удивительные люди. Или, точнее, удивительное собрание в целом вполне обычных людей. Семеро из них так или иначе обречены на смерть, разве только в нормальных больничных условиях она наступит с отсрочкой в год-полтора и будет не такой мучительной. Из пятнадцати «фантомов» (себя и Ефремова я к ним пока причислять не стану) не мечтает выбраться отсюда только дурачок Яшка и двое находящихся при смерти больных, которым давно на все наплевать. Ну и еще, пожалуй, нельзя отвечать за Эдика, чью необщительность можно толковать как угодно.