Он уставился на меня с искаженным страданием лицом.
– Наполеон взял в плен короля Карлоса и принца Фердинанда и удерживает обоих во Франции, в Байонне. Но когда он распорядился перевезти туда всю королевскую семью, произошло непредвиденное. В Мадриде стало известно, что младшего сына короля, девятилетнего принца Франсиско, тоже собираются отправить во Францию, и простые горожане, возмущенные тем, что правители и знать не делают ничего, дабы дать отпор захватчикам, собрались у королевской резиденции. Когда к дворцу подъехали кареты, предназначавшиеся для юного принца и его свиты, народ вмешался.
Тут Карлос не выдержал и разрыдался.
– Это случилось на второй день мая. Люди не дали французам похитить принца, и тогда французские войска открыли по ним огонь из мушкетов и пушек. Мясники, булочники и приказчики пали на площади перед дворцом, защищая свою страну.
Известие об этой бойне всколыхнуло весь город. Люди – мужчины, женщины и даже дети – похватали то оружие, которое было под рукой. С кухонными ножами и древними мушкетами, дубинками и лопатами, а иные и с голыми руками, они выступили против самого лучшего войска в Европе, несравненных солдат императора Наполеона, и храбро сражались с ними. Два дня продолжалась ужасная резня. Французская армия перебила тысячи моих соотечественников.
Карлос умолк. Я видел, что эту же самую новость обсуждают на всех лодках. Некоторые плакали, другие выкрикивали гневные слова, иные мрачно таращились на реку. Но слезы быстро закончились, и вскоре сердцами испанцев овладела холодная ярость.
Aх, если бы они только знали, что Карлос шпионит в пользу французов.
Мой друг и наставник впал в подавленное состояние и большую часть дня пребывал в унынии. Со мной он заговорил только ближе к вечеру, заявив:
– Я должен тебе кое-что рассказать.
– Вы ничего мне не должны.
По правде говоря, мне совершенно не хотелось обсуждать эту тему. Карлос был слишком чувствительной натурой, и муки совести запросто могли довести его до признания в шпионаже, а нас обоих – до ареста... Да и ладно бы еще до ареста, а то ведь, учитывая нынешние настроения членов экспедиции, нам, чего доброго, устроят погребение викингов... заживо в горящей ладье.
Ученый устремил на меня пристальный взгляд.
– Как ни странно, Хуан, но я доверяю тебе. Я знаю, что лицо, которое ты демонстрируешь миру, всего лишь маска. Впрочем, я и сам такой. – Он помахал рукой, тщетно пытаясь отогнать москитов. – Шпион, который украл чертежи, вовсе не инженер Диас, а я, – выпалил Карлос и умолк, ожидая моей реакции.
В ответ я вздохнул.
– Судя по тому, с каким восхищением вы отзывались о Наполеоне и его реформах, вы испытываете симпатии к французам. Но зачем шпионить?
Он покачал головой.
– Я рассказывал тебе о моем профессоре, который погиб в застенках инквизиции. Он познакомил меня со своими единомышленниками, людьми, читавшими революционную литературу. Мы тайно встречались и обсуждали идеи, о которых люди совершенно открыто спорят во всех кофейнях Парижа или Филадельфии, но за которые у нас дома, в Испании, человека запросто могут отправить на дыбу.
Ты понимаешь, что я при этом испытывал, Хуан? Нам разрешалось читать только те книги, которые одобрены королем и церковью, то есть сочинения, проповедующие непогрешимость королей и пап, что, как понятно даже младенцу, сущая ложь. А в это время за границей из пламени пожарищ Французской революции возник человек, способный преобразовать Европу.
Надо же, а вот мне Наполеон всегда казался не поборником справедливости и защитником истины, а завоевателем и властолюбцем. Может, он и возник из пламени революции, но вот только в результате добыл корону и увенчал ею себя, а отнюдь не народ. Однако я прекрасно понимал, что сейчас не самый подходящий момент, чтобы оспаривать идеалы Карлоса.
Он потер подбородок.
– Мы создали кружок, формально литературный, но по сути – политический клуб, на заседаниях которого обсуждали запретные идеи. Зачастую наши собрания проходили в доме одной знатной дамы, занимавшей в обществе высокое положение.
Да, сдается мне, встречал я эту даму. Красавица нанесла мне удар ножом, а я в ответ пронзил ее тем орудием, которым одарила меня природа.
– Это женщина великой убежденности и высоких идеалов, способная вдохновить мужчину на подвиг.
«Бедный дурачок, – подумал я. – Должно быть, эта ловкая дамочка затащила Карлоса в постель, чтобы использовать в своих целях, а мой друг вообразил, будто она любит его».
– И, узнав, что я буду участвовать в этой экспедиции, она призвала меня послужить на благо революции.
«Призвала послужить на благо революции» – это надо же такое загнуть! Да небось просто заманила беднягу в постель и, ухватив за garrancha, стала нашептывать ему на ухо, что он должен ради нее сделать. Мужчины – глупцы и легко попадаются на женские уловки: лично я бы не слишком удивился, узнав, что ради прекрасной графини Карлос не только украл чертежи, но и продал родную мать.
– Но получилось так, что подозрение случайно пало на другого, и сейчас мой долг признаться в измене.
Я издал стон, ощутив, как веревка, которую непременно наденут Карлосу на шею, затягивается и на моей собственной, и даже порывисто перекрестился, чтобы Наш Спаситель знал, что Его чадо нуждается в помощи.
– По-моему, это довольно глупо, amigo.
– Я не могу допустить, чтобы Мануэля Диаса повесили вместо меня.
Я беспечно отмахнулся – веревка на шее инженера меня не волновала.
– Этого не произойдет. Надо полагать, чертежи были скопированы, причем не слишком умело, а?
Он изумленно уставился на меня.
– Откуда ты знаешь?
Я пожал плечами.
– Просто догадался. И именно то, что копия изготовлена неуклюже, спасет инженера. Как Диаса могут обвинить в том, что он передал чертежи врагам, когда очевидно, что они сделаны не его рукой? Тут любой догадается, что бумаги были похищены.
Лицо Карлоса просветлело.
– Ты уверен?
– Уверен ли я? Ха! – Я доверительно наклонился к нему. – Дон Карлос, так уж вышло, что я имею некоторое представление о работе альгвазилов Новой Испании. На мое слово можно положиться, как если бы Сам Господь Бог высек его на каменных скрижалях.
– Значит, Мануэлю ничего не грозит?
– Mi amigo, можно не сомневаться: сеньор Диас удостоится особого тюремного режима.
Да уж, режим ему и впрямь гарантирован особый, тут я не покривил душой. Надо полагать, бедняге уже сейчас ломают кости, выколачивая из него признание. Станут ли инквизиторы сравнивать оригиналы и копии чертежей? Вполне возможно, что это придет им в голову. От души надеюсь, что у нашего Мануэля есть состоятельные родственники, которые вмешаются и спасут его от четвертования: именно такая кара предусмотрена для изменников. Боюсь только, что сначала инженера изломают на дыбе, и он прогниет не один год в тюремных застенках.
Однако смысла в том, чтобы открывать эти очевидные истины Карлосу, я не видел, потому как его признание могло бы принести нам немало несчастий, но едва ли помогло бы бедняге Мануэлю.
Признаться, больше всего меня удивляло, что Карлос до сих пор пребывает в полном неведении относительно моего визита к графине. Видимо, она, уж не знаю, по какой-то причине, не сочла нужным доводить это до его сведения.
Ученый недоверчиво покачал головой.
– Не знаю, Хуан. Я все равно боюсь за Мануэля...
– Бояться надо за нее, amigo.
– За кого?
– За ту знатную даму. Если вы сами отдадитесь в руки правосудия, уж будьте уверены: инквизиторы под пытками вырвут у вас всю правду. И что тогда будет с ней?
Он ахнул.
– Ты прав. Инквизиторы арестуют ее. И...
Он не мог произнести этого вслух, поэтому я помог ему, стараясь говорить с выражением:
– Сперва тюремщики вдоволь попользуются ею: эти вонючие, грязные твари, которые рождаются и умирают в темницах. А когда натешатся сами, передадут ее любому узнику, у которого есть деньги. Потом, когда придет время осуществить королевское правосудие, бедняжку подвергнут четвертованию. Привяжут ее руки и ноги к четырем лошадям, ожгут животных кнутами, те поскачут в разные стороны, потащат кровавые обрубки...
Карлос побледнел, как привидение и, похоже, даже перестал дышать. Я испугался, что сейчас бедняга лишится чувств. Однако он лишь перегнулся через поручень и принялся блевать прямо в реку. Я невозмутимо попыхивал сигарой и держал ученого за ворот, пока его рвало.
Я уже говорил вам, любезные читатели, какими глупцами становятся мужчины, когда дело доходит до нижних юбок? Так вот, можно не сомневаться: Карлос ни за что не признается в измене из боязни подвергнуть опасности графиню. Теперь мне надо постараться сохранить ему жизнь, потому как человек он порядочный и совестливый – как бы, не дай бог, не додумался до самоубийства.
¡Аy de mí! Между тем, похоже, адские псы снова взяли мой след – вот-вот их зубы станут клацать у меня за спиной, – и, чтобы оторваться от них, мне нужно двигаться быстрее, чем эта медлительная экспедиция. Как только мы доберемся до подходящего места, я сбегу от ученых и москитов, чтобы сесть на корабль, отплывающий в Гавану.
48
Юкатан
Отталкиваясь шестами, лодочники вели наши лодки вниз по течению, все дальше и дальше, по полноводным рекам Усумасинте и Палисаде, пока нас не вынесло к широкой мелководной лагуне, отделенной от моря узкими клочками суши под названиями Терминос и Кармен.
Хотя лагуна простиралась на многие лиги во всех направлениях, глубина ее достигала всего лишь семи футов. Однако опасностей в ней, несмотря на малую глубину, хватало: с юга тянулось кишащее крокодилами мангровое болото, а с севера постоянно налетали ветры, переворачивая лодки и, опять же, доставляя прокорм великому множеству крокодилов. Но нам, слава богу, удалось покинуть эти неприветливые места без происшествий. Оказавшись в открытой воде, мы поставили паруса, поймали ветер, и скоро на горизонте показались белые строения острова Терминос.