– Так значит, муж Изабеллы похищен, а она разорена?
– И да, и нет. Похоже, перед тем как маркиза схватили разбойники, он получил огромную сумму в золоте и успел его где-то спрятать. Думаю, Изабелла не стала бы долго горевать, убей похитители ее супруга, а вот исчезновение сокровищ – это совсем другое дело.
– Так она избежала вдовства и разорения?
– Понятия не имею – Изабелла исчезла. И никто не знает, куда она подевалась, даже ее служанка.
– То есть как это исчезла?
– Доброжелатели говорят, будто она взяла свои драгоценности и отправилась выкупать мужа. Ну а недоброжелатели... – Ракель пожала плечами.
¡Аy de mí! Попадись мне сейчас маркиз – я бы одной рукой сдавил ему горло, а другой бы сгреб все его золото и...
– Господи, Хуан! Видел бы ты себя со стороны: у тебя на лице написаны кровожадность и вожделение одновременно. Неужели Изабелла по-прежнему так много для тебя значит даже после того, как пыталась тебя убить?
– Да ничего подобного, Ракель... Это тебе, наверное, просто показалось. Расскажи лучше про нового вице-короля.
– Он крепко держит власть, опираясь на поддержку испанцев – как гачупинос, так и креолов.
– Да уж, бедняга вертится, как волчок, не зная, за что хвататься и как справиться с революцией.
– Не стоит недооценивать противника, – предостерегла Ракель. – Вице-король полон решимости нанести нам поражение. И не следует забывать, что Венегас – новичок в колонии. Едва он, всего лишь два месяца тому назад, сошел на берег в Веракрусе, как падре поднял восстание, которое тут же начало распространяться, как лесной пожар.
– В Испании этот человек был военным?
– Насколько я слышала, – ответила Ракель, – Венегас не ахти какой стратег; он скорее политик, и военная служба была для него лишь ступенькой в карьере. Однако имей в виду: ему есть что защищать, за ним стоят тысячи оказавшихся в отчаянном положении гачупинос, да и большинство креольских семей – сторонники действующей власти.
– Это верно, мы не получили заметной поддержки со стороны креолов даже в Бахио.
– Действия падре пугают их. Любая революция влечет за собой волну насилия и грабежей.
– Да, мы этого тоже не избежали, – признал я.
– Конечно, хочется верить, что в конечном счете креолы рискнут своим достоянием и наберутся мужества, чтобы выступить на стороне революции.
Я рассмеялся:
– Нельзя быть такой наивной, Ракель.
Она усмехнулась.
– Да я и сама прекрасно понимаю, что этого не случится. Креолы поддержат падре в одном-единственном случае – если будут уверены в его победе. А до тех пор, – она пожала плечами, – они предоставят возможность проливать кровь во имя свободы ацтекам и прочим пеонам.
– Какие меры принимает вице-король, чтобы обеспечить оборону города?
– Венегас основательно укрепил дамбу и набережную Букарели, а в Чапультепеке разместил орудия. В то же самое время крупные силы сосредоточены в центре города. Один мой друг, капитан ополчения из числа верных вице-королю креолов, рассказывал, что решение разместить боевые подразделения в самом сердце столицы вызывает у многих военных неприятие: по их мнению, вице-королю следовало бы вывести армию за городскую черту и дать падре бой в поле, а не на улицах Мехико.
– Я должен сам взглянуть на позиции войск.
– Мы можем устроить это завтра.
– Интересно, сколько всего наберется защитников? По прикидкам Альенде, где-то от семи до восьми тысяч солдат.
– Их больше, – уверенно заявила Ракель. – Десять, а возможно, даже двенадцать тысяч, поскольку в последнее время Венегас предпринял массу усилий для сбора войск. Ему пришлось исправлять ошибку своего предшественника. Ведь предыдущий вице-король Новой Испании рассредоточил войска по всей колонии, распределив их по гарнизонам маленьких городов. Сейчас Венегас заново собирает их вместе и создает более крупные формирования, приказывая одним прибыть сюда для защиты столицы, а другим – очистить от повстанцев Бахио. Вице-король повелел губернатору Пуэблы укрепить Гуэретаро. На это выделяется два отряда королевской пехоты, отряд драгун, два гренадерских батальона и батарея из четырех орудий.
Ракель также рассказала, что с целью обороны Мехико новый вице-король распорядился перебросить туда войска из Пуэблы, Трес-Вильяса и Толуки. Кроме того, он послал в Веракрус, командиру тамошней флотилии капитану Порлиэру, приказ снять с находящихся в гавани кораблей матросов и форсированным маршем отправить их в столицу.
Поведала она мне и о том, что архиепископ повел на падре самую настоящую атаку.
– Помимо отлучения церковь повелевает священникам обличать повстанцев в своих проповедях, заявляя, что они не просто борются за политическую власть, но и являются заклятыми врагами католической религии.
Отлучение было мощным оружием в руках церкви. В своей крайней форме, vitandus, отлучение полностью лишало человека церковной благодати – он не мог ни исповедаться, ни причаститься, ни получить отпущение грехов, ни сподобиться христианского погребения, ни уж тем более попасть в Царствие Небесное после смерти.
Меня, однако, действия церковников не смутили.
– Падре прекрасно знает замашки инквизиторов, да и об отлучении ему уже известно.
– Он не может игнорировать даже голословные обвинения. Падре нужна возможность открыто оправдаться перед всем народом. Мы живем в христианской стране, и, какие бы чувства ни испытывали, все мы, даже индейцы, неразрывно связаны с церковью.
– Какие еще плохие новости ты можешь мне сообщить?
– Вице-король обещал вознаграждение за головы вождей революции. По десять тысяч песо и полное прощение любому, кто убьет или захватит живым падре или Альенде.
Я пожал плечами.
– Того, что за наши головы назначат награду, следовало ожидать.
– Ну, тебе-то как раз особая опасность не грозит. За голову bandido Хуана де Завала сулят всего сто песо.
95
Гвадалахара
В тот вечер я принялся обходить трактиры близ центральной площади в поисках Лизарди, и эти поиски оказались не такими уж долгими. Он приветствовал меня радостно, словно брата после долгой разлуки, однако подозреваю, что вовсе не из братской любви ко мне, а из любви к моим dinero.
– Сейчас ты можешь чувствовать себя в городе в безопасности, – заверил меня Лизарди. – Вице-король и его свора настолько обеспокоены всем этим переполохом, который устроил Идальго, что им не до какого-то заурядного bandido вроде тебя. А вот за головы всех вождей революции назначены солидные награды.
Лизарди не знал о моей роли в восстании, я лишь сказал ему, что, покинув столицу, отправился на север, в Сакатекас. Признаться, меня очень задело, что награда за мою голову составляет всего сотню песо: вице-король видел во мне не опасного революционера, а самого обычного разбойника. Ракель забавляло мое негодование по этому поводу. Будучи женщиной, она не понимала, что, оценив меня столь дешево, власти нанесли мне смертельное оскорбление.
Я сменил тему, заговорив о революции.
Лизарди довольно презрительно отозвался о памфлетах, которые выпускали революционеры; мне показалось, что за его высокомерием таилась ревность.
– Такого рода писаки – почти сплошь священники. – Он скривился. – А что может знать священник о реальной жизни?
Мне удалось подавить усмешку, но я не мог не заметить:
– Вообще-то Идальго тоже священник, да и среди предводителей восстания их немало.
– Поверь мне, Хуан, мятежники проиграют: храбрости у них достаточно, но вот вести войну они не умеют. Разве ее выиграешь публикациями, в которых повстанцы пытаются перетянуть на свою сторону креолов, воздают хвалу королю и религии да вовсю клянут французов? Конечно, ошибки, и немалые, совершают обе стороны. Но войны выигрывают пушки, а не ораторы.
Благодаря Лизарди я узнал о положении в городе много нового. Ракель, восторженно приветствовавшая перемены, замечала прежде всего то, что было благоприятно для дела падре, а мне нужна была объективная картина. Сеньор Книжный Червь, хотя и заботился исключительно об улучшении положения креолов, обладал более критичным умом и потому смотрел на вещи реалистичнее. Пообщавшись с ним, я понял, что у нас немало поводов для беспокойства. Так, например, он заявил:
– Идальго никогда не захватит Мехико, во всяком случае предварительно его не уничтожив. Битва за город будет немыслимо кровавой.
– Не сомневаюсь, падре вовсе не ждет, что столица сама падет к его ногам и сдастся, как только он подступит к дамбам.
– Согласен, падре настроен на сражение, но вовсе не на полное разрушение города, а между тем, боюсь, случится именно это. Даже в обычное время концентрация креолов и гачупинос в столице была значительно выше, чем в целом по колонии, а когда разгорелось восстание, белое население города резко выросло за счет укрывшихся тут испанских беженцев. У многих из гачупинос именно здесь находятся дома, семьи, все их имущество, так что эти люди будут сражаться до последней капли крови: у них просто нет выбора. Да и большинство креолов наверняка поддержат их. Согласен?
Я пожал плечами и попытался возразить:
– Насколько мне известно, армия падре с каждым днем растет как на дрожжах. Поговаривают, что когда он доберется сюда, ее численность приблизится к ста тысячам человек.
– Маленькая поправка: к ста тысячам ацтеков – а это просто огромная толпа, но не армия. Только представь, что начнется, когда им придется сражаться, отбивая улицу за улицей?
Мне не хотелось спорить, тем более что я прекрасно знал ответ. В Мехико будет то же самое, что было в Испании, когда народ противостоял французским захватчикам: всеобщее ожесточение, море крови, полнейший хаос, насилие и разрушение всего города.
– По моему мнению, – продолжал Лизарди, – когда эта толпа встретится с многотысячной регулярной армией и попадет под орудийный огонь, она мигом обратится в бегство, как это уже было в Монте-де-ла-Крус. Всем ведь известно, что падре использует своих индейцев как пушечное мясо.