– Пиши память Ленину. «А которые люди учнут на кого бить челом в дворовой тесноте, и Ивану тем людям приставов давати… и в дворах указ читать, хто у кого во дворе поставлен, а разделены хоромы пополам, и им жити вмести по половинам… и нихто бы в которую половину не вступался… А хто пустит себе из найма, тех бы со двора збивати». Записал?
– Готово.
– Вот у меня какая мысль появилась, брат ты мой дьяк. Пока они там найти общего языка не могут, а попробовать ли нам дельце одно? – Шеин задорно подмигнул Никону.
– Уж не вылазку ли надумал?
– Как догадался?
– А то я глаза твои бешеные не знаю. Скоро палить начнут. – Никон вновь сухо кашлянул в кулак.
– Думаешь, Велижанин уже доехал?
– Псы быстро дорогу до дома преодолевают.
Только Никон успел договорить, как раздались выстрелы польской артиллерии с батареи на Покровской горе. Огонь этой батареи накрыл Пятницкую церковь. Тут же грянул залп с Чуриловки по Богоявленской башне.
– Кто на Богоявленской старшим? – спросил Шеин.
– Так Васька Колоколов и есть, – пожал плечами Никон.
– Вели стоять крепко. Поляки будут там брешь пробивать.
– Этому лишние призывы не нужны. Поляков люто ненавидит.
Через два часа интенсивной бомбардировки чуриловская батарея пробила немалую дыру в Богоявленской башне. Ландскнехты фон Вайера пошли на приступ.
Пеший, сверкающий доспехами немецкий строй двигался под барабанный бой и звуки литавр. Не спеша. Наклонив перед собой огромные алебарды.
Василий Колоколов поставил панцирных дворян в брешь, а стрелкам велел стрелять залпами из бойниц башни.
– Ждать! – кричал Колоколов, показывая кому-то знаки рукой. – Только по команде! Махну рукой – тогда!
Ландcкнехты неумолимо приближались, держа плотный строй. Если падал один, то на его место вставал тут же другой. С флангов ландcкнехтов прикрывали польские мушкетеры. Стреляя из своих английских мушкетов, они сильно затрудняли защитникам крепости вести прицельный огонь.
Но тут произошло то, чего никак не могли ожидать опытные европейские тактики.
Когда между ландcкнехтами и смолянами расстояние сократилось до тридцати шагов, раздался взрыв. Немецкий строй развалился на две части. В воздух полетели оторванные части тел и искореженные доспехи. Брызги крови смешались с землей. Вопли и стоны раненых заглушили шум канонады.
Сразу после переговоров с Велижаниным Колоколов понял, что поляки будут продолжать стрелять по Богословской башне. А значит, если им удастся сделать брешь, то пойдут в атаку. Поэтому он и приказал своим петардникам заложить мину на подступах к башне. Смоляне справились, заминировав подступ так, что неприятель ничего не заметил.
Шеин, разумеется, был в курсе этого плана. И когда грянул взрыв, из Авраамиевских и Копытецких ворот рванулась смоленская вылазная рать, сминая конями немецкую пехоту и проходя, словно нож в масле, сквозь польских мушкетеров.
Враг бежал, бросая на поле боя раненых и убитых. Кавалеристы Шеина прорвались к шанцам пана Стадницкого. Шестьсот посадских и триста стрельцов захватили неприятельские укрепления.
Василий Колоколов влетел на своей гнедой во вражеский стан и палашом отправил на тот свет четырех ландcкнехтов. А вот и лицо пана Стадницкого, вытянутое от ужаса и страха. А за ним – знамя. Колоколов нанес короткий колющий прямо в это лицо, а следующим движением подрубил древко. И вот оно, первое польское знамя, первый трофей в его руке.
Но уже издали, брызгая комьями осенней грязи, мчалась на помощь своим конница канцлера Льва Сапеги.
Колоколов коротко скомандовал трубачу. Раздались отрывистые сигналы трубы. И смоляне, построившись в каре, стали организованно отступать. Со стен отступление прикрывала дальнобойная артиллерия, несколько затинных пищалей и шесть аркебуз.
Видя, что своей атакой на отступающих ничего не добьешься, Сапега повернул конницу к разбитым шанцам пана Стадницкого, чтобы взять оставшихся в живых под свою защиту.
Еще один бой остался за Шеиным.
Поляки понесли ужасающие потери. Но это только еще больше разозлило Сигизмунда.
Король решил драться за Смоленск до конца. В тот же день в Ригу был отправлен гонец со срочным приказом, основная суть которого заключалась в том, чтобы как можно быстрее доставить тяжелые орудия к осажденному городу.
А с Запада уже шел на помощь маршал Потоцкий со свежими силами, готовый взять на себя командование всей армией.
Гетман Жолкевский, понимая, что его военная карьера рушится и летит ко всем чертям, решил атаковать на свой страх и риск, не ставя никого в известность, Богословскую башню. Ну поглядим, курвы, чья возьмет! Но наутро, подойдя с гарнизоном к башне, он не обнаружил бреши. Смоляне за ночь отремонтировали стену.
Глава 9
Там, где стояли палатки с ранеными, определили место для экзекуции. Экзекуторы и палачи в польской армии сами часто выполняли роль медиков. Поэтому так и делалось, чтобы далеко не ходить от одной работы до другой.
Раненые стонали, слушали стоны раненых товарищей, а иногда содрогались от криков истязаемых. Все в одном месте. Все рядом. Одни и те же руки заботливо накладывают повязки и тут же сдирают хлыстом кожу.
Друджи Сосновскому уже не хватало сил слышать, как пятый час кряду идет экзекуция.
Он многое видел, послужив в королевской армии. Сам участвовал в наказаниях. И хорошо знал, что, когда бьют, это больно. Но чтобы так!..
– Мцена! – Сосновский подошел к палачу. – Я понимаю, что эти люди заслуживают наказания.
– Я делаю свою работу, пан! – Якуб отер предплечьем со лба пот. – Не мешайте.
– Я всего лишь хотел сказать, что эти люди являются солдатами королевской армии. Им еще предстоит идти в бой. Зачем нам нужны лишние калеки?
Вместо ответа Мцена оттолкнул Сосновского и снова занес плеть.
Десять наказуемых, подвешенные за руки к поперечным бревнам, болтались в воздухе кровавыми кусками мяса.
– Ты хочешь, чтобы королевское воинство и дальше разбегалось мокрыми курицами по полю? – Палач перевел дыхание.
– Это рейтары, пан палач, а не мокрые курицы! Они ведь даже уже не могут кричать.
– Я знаю, сколько может выдержать человек! А ты, если не хочешь оказаться на их месте, лучше бы отошел в сторону. Ха-ха. Однажды я одному дезертиру вытащил ребро и заставил его самого жрать мясо с этого ребра. Обгладывать. И он еще долго был жив. И обгладывал, тварь.
Сосновский попятился, почувствовав, что начинает терять сознание.
– Смотрите, какие мы нежные! – Мцена ощерился. – А другому, этот негодяй был насильником, я приказал кастрировать самого себя тупым ножом. Как он пилил свое хозяйство. Как пилил. Выл, корчился, но пилил. Вот так. – Палач изобразил муки насильника. – Зато потом больше никто никого не насиловал. Ясно?!
За палатками раздался топот копыт. Из вечерних сумерек вынырнуло лицо королевского гайдука.
– Срочное донесение, пан! Велено передать на словах! – Гайдук притормозил коня.
– Слушаю! – Друджи облегченно выдохнул.
– Тяжело ранен маршал Стадницкий. Король желает, чтобы вы приложили все силы по его спасению.
Мцена раздосадованно отбросил плеть и спросил:
– Он проглотил каленое ядро?
– Нет. Он ранен ударом палаша в лицо.
– Вы возьметесь? – Сосновский повернулся к Мцене.
– Пусть несут.
Гайдук, привстав в стременах, махнул кому-то рукой. И тут же, дав шпоры коню, умчался.
– Ладно, ребята, повисели, и будет. – Палач перерубил веревки, и несчастные рейтары посыпались на землю. – Ну ничего. Ничего, – приговаривал Мцена.
– Сколько понадобится времени, чтобы они вернулись в строй? Если это вообще возможно!
– Это возможно, но через пару месяцев.
– Идиот!
– Что!! – взревел Мцена.
– Два месяца! О Пречистая Дева Мария! Мы своими руками сокращаем численность нашего войска! – Сосновский обхватил лицо руками.
– Если хорошо наказать десятерых, то в следующий раз не побежит тысяча. Не так?! Я своими глазами видел сегодняшнее сражение. Ландскнехты фон Вайера должны, обязаны были выдержать удар и дождаться подкрепления.
– Но вы наказываете не ландcкнехтов!
– Хм. Кто же мне даст их наказать. Я думаю, фон Вайер сам им устроит приличную трепку. Но еще побежали рейтары Стадницкого. Какого дьявола они, спрашивается, побежали? А? Оставили своего командира, а сами кто куда… Ладно. Пойду готовить инструменты.
– Я не говорил, что их не нужно наказывать. Речь шла всего лишь о степени. – Сосновский направился следом. – Вы будете оперировать в палатке или на свежем воздухе?
– Без разницы. Но без водки вряд ли обойдусь. – Мцена разложил инструменты.
Чего только не было в его кожаной заплечной сумке: клещи, щипцы, скальпели разных мастей, жгуты, иглы.
Сосновский загляделся. От холодного сверкания предметов у него началась резь в глазах.
– Я впервые буду присутствовать при операции. – Разведчик глубоко вдохнул.
– Кто тебе сказал, что ты будешь присутствовать?
– Есть такое правило: если оперируют офицера высокого чина, то кто-то из офицеров обязательно должен присутствовать при этом, чтобы у лекаря не появилось дурного намерения.
– Знаком с таким правилом… хм.
– Конечно. А вдруг врач подкуплен кем-то из завистников, которые мечтают помешать карьере. Или тайно работает на неприятеля!
– Если вы меня наняли, то должны доверять мне! Вон, кажется, несут. – Мцена указал пальцем в ту сторону, где с носилками шли четыре пехотинца. – О Наисладчайшая Дева! Да он, похоже, совсем остался без лица.
– Вы должны справиться, пан Мцена. Это один из любимых маршалов короля Сигизмунда.
– Что я должен, знает только Господь Бог.
– Я хотел бы присутствовать при операции? – уже не так решительно, скорее робко, сказал Сосновский.
– Ну это совсем другое дело. Всегда лучше попросить, а не говорить, кто чего должен. Ну что тут у нас? – Мцена присвистнул. – Матерь Божья! Его хорошо разукрасили, – добавил он, снимая с лица окровавленную повязку.