– Именно, Друджи. Именно это я и хотел сказать.
– Что же вас смутило?
– Не будь я Якубом Мценой по прозвищу Легкий Ворон, если это не польский чекан! Вы владеете чеканом, пан Сосновский?
– Не приходилось.
– А если бы владели, то ни с чем бы не перепутали. Значит, еще один народный мститель появился! – Мцена поднялся в полный рост.
– Что значит «еще один»?
– А то… Это удар зазубренным клювом чекана. Раны, которые мы наблюдали до этого, нанесены другим способом.
– Вы думаете, что искать сегодняшнего ночного преступника нужно в нашем стане?
– Совсем необязательно. Чекан, как вид рукопашного оружия, широко распространен и у русских. Жаль, следы обнаружить невозможно – здесь уже прошелся табун лошадей. Но если бы… Мне что-то подсказывает, что убийца пришел с востока. А потом, скорее всего, скрылся верхом в том же направлении.
– Почему такие выводы?
– Он подошел к краю табуна, быстро сделал свое дело и ускакал. То, что он был верхом, я даже не сомневаюсь. Нужно найти место, где он привязывал своего коня.
– Не понимаю ваших умозаключений.
– Это не Белый Волк, а, скорее всего, обычный партизан, но при этом хороший военный. Волк, как я уже сказал, наносит удары не чеканом. А почему он был верхом? Да просто. Только конь мог найти свой табун и привезти на себе всадника.
– Значит, всадник из нашего лагеря?!
– Да нет же, черт подери. Если бы он был из нашего, то подошел бы с другого края. У лошадей тоже есть свои дозорные, которые спят вполглаза. Почему они не встревожились и не подняли ржание? Потому что узнали своего – того, кто был частью их табуна. Никто не ведет в лагерь лошадей, их расседлывают и оставляют там, где отдыхает табун. Значит, если никто не приводил в лагерь лошадь, то никто и не мог из него выехать верхом. Убийца подъехал с противоположной стороны на коне, который был своим для данного табуна.
– А где он его взял?
– Это уже другой вопрос. Пройдемте вон к той березке.
Мцена почти бегом устремился к одиноко стоящему кривому деревцу. Сосновский, не раздумывая, последовал следом.
– Вот смотрите. Видите это? – Палач показывал на взрыхленную копытами землю. – Здесь он привязал коня. Ретивого коня. Молодого. Смотрите, как он рыл копытом землю. Это его одинокое ржание мы сегодня слышали ночью.
– Но лошади могли всполошиться, слыша тревожное ржание сородича?
– А кто сказал, что оно было тревожным? Коню явно понравился его новый хозяин. И он с удовольствием и гордостью хвастался об этом другим сородичам. Я же говорю, мы имеем дело с опытным военным. С потомственным, скорее всего. И еще: часто ли люди откликаются на человеческий зов? А лошади давно с людьми и многое у нас переняли.
– Вы психолог, пан Мцена.
– Благодарю.
– Осталось выяснить, как польский конь оказался под каким-то партизаном?
– Скорее всего, трофейный. Это не самое главное. Если вы займетесь этим вопросом, то обнаружите, что не всегда наши фуражные разъезды возвращаются в полном составе. На них тоже иногда нападают. А иногда и сами фуражиры затевают торговлю с местным крестьянством. Здесь все относительно понятно.
– Ваши предложения?
– Вместо разведывательных рейдов к стенам неприятеля предлагаю подежурить около табуна. И мы скоро поймаем убийцу. Правда, это не приблизит нас к Белому Волку.
– Где же искать Волка?
– В нашем лагере! – Мцена пристально посмотрел в сторону лагеря. – Он там!
– Да ну вас, Мцена! – Сосновский тоже посмотрел в сторону лагеря.
– Но партизана не мешало бы изловить – это так, чтобы не терять формы. – Палач подмигнул разведчику.
– Пойду доложу начальству. Для этой цели понадобится хороший караул…
– Из десятка полупьяных наемников, – продолжил Мцена.
– Вы же сами сказали, что имеем дело с опытным бойцом!
– Да, и от своих слов не отказываюсь. Наемники скорее испортят засаду, чем помогут кого-либо изловить. Разве вы сможете заставить их лежать на сырой земле несколько часов без единого звука. Они, скорее всего, возьмут с собой вина и устроят прямо здесь пирушку, потом половина пойдет в маркитантский лагерь. Через некоторое время в месте предполагаемой засады развернется настоящая гульба с песнями и проститутками. Наш партизан убьет столько, сколько захочет, и прихватит еще полдесятка лошадей.
– Но ведь можно найти проверенных людей!
– Ваши разведчики, наверно, сгодятся, но сколько их отправится на тот свет? Разумно ли?
– Что же вы тогда предлагаете?
– Я поймаю его сам. Один. – Мцена шумно выдохнул. – Давно не встречал приятного соперника.
– Пан Мцена, в вашем сердце есть хоть немного места для страха?
– Если в сердце совсем нет места для страха, то, значит, рано или поздно появится место для пули в голове. Страх, Друджи, сидит во мне, может, больше, чем в ком-либо.
Глава 18
Поляки рыли сразу четыре подземные галереи – три ложные и одну для выполнения операции. Лев Сапега, отбросив все дела, лично руководил ходом инженерных работ. Лучшие подрывники Европы прокладывали путь под землей под Авраамиевскую башню. Земля не промерзла глубоко – и в этом поляки видели свою удачу и высший промысел. Сапега, во что бы то ни стало, намеревался выполнить обещание, данное королю Сигизмунду, и к лету 1610 года взять неприступный Смоленск.
Но каждый день с Авраамиевской башни смотрел на польский лагерь думский дьяк Никон Олексьевич. Смотрел и, скрывая в бороде искривленные усмешкой губы, еле заметно кивал. А когда понял, что момент близится, кликнул к себе Василия Колоколова.
– Ты эту штуку-то хоть на ночь снимаешь? – ткнул дьяк в нагрудник. – Ты бы, Вася, хоть ополоснулся перед тем, как к начальству идти. Горе, оно может долго человека не отпускать, но вид все равно держать нужно. Нас поляки и так варварами называют.
– Чего позвал, Никон Саввич?
– А позвал чего… – Никон потер длиннопалой пятерней бородатые щеки. – Мне давеча из слухов донесли, что галерея польская совсем близко подошла.
– К башне? К Авраамиевской? – остро глянул со стены Колоколов.
– Нет пока. К нашей галерее близко. Наша-то идет углом. – Никон прочертил по воздуху указательным пальцем. – Вот эдак. А вон видишь, неприятель и силы подтягивать начал. Значит, день-другой – и будут взрывать, а потом сразу в атаку пойдут. Но нам этого, Вася, допустить никак нельзя.
– Так, может, мне с сотней выскочить из ворот да прогуляться по ним?
– Они того и ждут. Ну погуляешь ты с сотней, а дальше что? Зря только головы положите! Не… Тут дело более щекотливое и сноровки особой требует.
– Так, отец родной, моя рать готова! – Колоколов тряхнул крупными кудрями.
– Ты вот чего… Слушай внимательно. – Никон положил ладонь на плечо собеседнику. – Держи людей наготове. Тут нам проморгать – смерти подобно. Скорее всего, следующей ночью нужно будет пройти по нашей галерее и попасть в польскую – они к тому моменту встретятся, – потом пройти по польской и выскочить в их лагере, пока спать будут. Ударить, как надо, и быстро, до рассвета, вернуться, но уже по земле, в город. Замешкаешься в их лагере, принесешь на плечах погоню. Поэтому все делать нужно затемно. Но смотри, там у них ложные работы ведутся. От основной галереи увидите еще три ветки. Людей раздели на три части, и сразу в трех местах лагеря выскакивайте. Мы здесь, как только поймем, что вы наверху, запалим петарды и все взорвем.
– А ежли там внутри охрана? Поднимется шум? Увязнем тогда.
– Об этом я подумаю. А ты о своем позаботься.
Командир вылазной рати кивнул, стараясь не глядеть в стальные глаза дьяку. Даже сейчас, когда война сделала их единым целым, Колоколов ни за что не рискнул бы заглянуть в прищуренные серые омуты Никона.
– Ну, коли все понял, тогда ступай, Вася. И да хранит тебя Господь!
Как и предположил Никон, поляки через сутки подвели свою галерею вровень со смоленской. Два хода разделяла стена земли толщиной не более метра. Вылазная рать Василия Колоколова спустилась в царство вечной тьмы. Пробили стену. И с зажженными факелами устремились по подземелью, расползлись тремя змеями на развилке. Через каждые несколько шагов лежали убитые польские стражники. Как это сделал Никон – одному Богу известно.
Выскочили наружу почти одновременно. И в трех местах неприятельского лагеря началась резня. Смоляне атаковали спящих и в первые минуты боя отправили многих к праотцам. Но поляки быстро пришли в себя, схватились за оружие, выставив высокую цену за свою жизнь. Храбрый башенный командир, одноглазый Епифан Рогатов почти сразу угодил в неприятельское кольцо. В темноте никто из своих не заметил, в каком отчаянном положении он оказался. Польские сабли изрубили тело смоленского богатыря в капусту, но и сами потеряли четырех лучших от его клинка.
Колоколов, отыскав глазами большой шатер, бросился к нему, думая, что именно там находится главный военачальник польской армии. Но Сапега предпочитал отдыхать в обычной, ничем не примечательной палатке, а Жолкевский и подавно все время находился в Красном, где зимовала королевская свита. Большим шатром оказалась офицерская столовая. Несколько испуганных поваров заметались, опрокидывая посуду и походную мебель. Колоколов несколькими ударами венгерки отправил всех на тот свет. Разрубив ткань с противоположной стороны, вышел и сразу угодил в настоящую мясорубку. В кромешной тьме смоляне узнавали друг друга по светлой ткани, завязанной на голове, а поляки нередко рубили друг друга.
Колоколов бешено искал глазами хоть какого-нибудь командира. Наконец из темноты вырос статный шляхтич с факелом в руке. Судя по осанке – высокого ранга. Колоколов свистнул, обращая на себя внимание, и выписал в воздухе скрещенные дуги. Противник рванул из-за спины двуручный меч и тут же легко отразил несколько атак венгерки. А потом произошло то, от чего у Колоколова перехватило дыхание: противник подпрыгнул и, сделав поворот вокруг своей оси, нанес удар ногой прямо по нагруднику. Колоколов пролетел метра два и грохнулся навзничь.