– Чего и вам советую.
– Тогда возьму капюшон. Совершенство моих черт не каждый палач выдержит.
– Ваше лицо вызывает такой же прилив светлых чувств, как и ваша маска. Думаю, капюшон подойдет лучше для официального представления.
– Быть по-вашему, Сосновский. Вы со мной?
– Да. Вы ведь пока еще находитесь под моим командованием.
– Мне приятно это осознавать, черт подери! Это далеко?
– Придется ехать на лошадях. – Разведчик показал рукой в сторону двух гнедых. – Они в почтенном возрасте, пан Мцена. Так что нам нечего бояться.
– С некоторых пор не люблю лошадей! – Мцена подошел к лошади и погладил лоснящийся круп.
Лошади медленным шагом повезли своих седоков через весь лагерь. Капюшон на Мцене был настолько глубок, что закрывал большую часть лица. От этого вид палача делался еще более зловещим. Солдаты расступались, пропуская всадников, телеги со скрипом отъезжали в стороны, костры гасли, в котлах переставало булькать варево. Сама смерть касалась своим дыханием всего на своем пути.
– Очень забавная традиция – представлять друг другу палачей. А как зовут моего нового начальника? – Мцена повернул лошадь, чтобы не наехать на вставшую на пути палатку.
– Рафал Кобин! Слышали о таком? – отвечает Сосновский, следуя за Легким Вороном.
– Очень отдаленно. – Мцену словно ударили по лицу, которое тут же покраснело. Спас глубокий капюшон. – А как происходит подобное знакомство?
– Элементарно. Вы заходите к нему в шатер и знакомитесь, заявляете о готовности выполнять приказы. Может, с ним вы не будете столь дерзким!
– А где будете вы?
– А я поеду по своим делам. Зачем мне нужно присутствовать, когда два добрых пана беседуют о своих делах!
– Что он знает обо мне? – Мцена выдохнул. У него в голове появился план.
– Ничего, кроме того, что может знать без нашего вмешательства. То есть если вы были знакомы до этого, то обойдитесь без лишних рассказов. А еще я слышал, что палачи, как правило, знают друг о друге, не знакомясь.
– Да. Такова особенность профессии, – кивает Мцена.
– Мы приехали, пан палач! Вот его шатер. Желаю удачи!
– Благодарю вас, Друджи. Вы мне оказали добрую услугу. – Якуб Мцена спрыгнул с коня и направился в шатер.
У самого входа горел факел, невозможно было зайти, чтобы не коснуться пламени. У противоположной стены тускло горел светильник. В воздухе плавали клубы черного дыма. Мцена сделал два шага и остановился.
– Будем знакомы, – послышалось из темноты, – я Рафал Кобин.
– Карл Борхич. – Мцена чуть наклоняет голову вперед.
– Хм. А мне говорили, что здесь Легкий Ворон?
– Я и есть Легкий Ворон.
– Решили воспользоваться чужим именем? Нет я не осуждаю. В нашей профессии это принято. – Кобин подошел к столу и налил в два кубка черного вина. – Палачи любят сладкие вина, не правда ли?
– Не откажусь. – Мцена протягивает руку.
– Вы используете капюшон, а не маску?
– Не в этом дело. Не люблю холодных зим. – Мцена ежится, обхватывая плечи руками.
– Как, вы говорите, ваше имя? – Кобин делает несколько шумных глотков.
– Карл Борхич.
– Карл Борхич, хм. Не слышал такого имени. В каком городе практиковали?
– Я провинциальный палач, пан Кобин.
– К черту Кобин. Можете называть просто Рафал. У нас есть определенная разница в возрасте. Но стоит ли о нем говорить? Палач не живет линейной жизнью.
– Хорошо, Рафал.
– Для сельского палача вы не выглядите мужланом. Даже определенные отметины, – Кобин делает жест рукой около своего лица, – не скрывают вашего ума. Получали образование? Где?
– У одного пастыря. Немного владею латынью. – Мцена чувствует на щеке волну ледяных мурашек.
– Что ж, латынь – это замечательно. И замечательно то, что вы Легкий Ворон – почему бы не присвоить себе чужую известность! А теперь к делу. Посвятите меня в обстановку на местности.
– Я поступил на службу в корпус канцлера Сапеги в начале осени. За это время пришлось казнить шестерых и еще тридцать пять подвергнуть экзекуции.
– Мало, Карл. Мало. Поэтому они у вас и не воюют! Ну продолжайте. – Кобин подносит кубок к безгубому рту.
– Ведем расследование по делу Белого Волка. Пока безрезультатно.
– Негусто. Что ж, хочу заметить, что вы напрасно получаете жалованье. Неужели нет совсем никаких сдвигов? Никаких подозреваемых?
– Дело идет медленно. Сложность еще заключается в том…
– К черту ваши сложности. Вы должны находить подозреваемых и пытать. Пытать до тех пор, пока крики не отпугнут этого призрака и он от ужаса не убежит, поджав хвост. Если не можете найти, то напугайте и обратите в бегство. Понятно?
– Да. – Мцена почувствовал страшную сухость во рту.
– Итак, дорогой Карл. Вы с сегодняшнего дня начинаете работать так, как этого требует наш гражданский долг. И раз в три дня пишите мне отчет. Лучше на латыни – нельзя забывать истинный язык! – Кобин усмехнулся.
– Да, – кивает Мцена.
– А вы что же, были предоставлены сами себе? Кто-то же должен был командовать вами?
– Палачи всегда работают в связке с разведкой. – Мцена слышит, как гулко стучит его сердце «…Господи, заверши это скорее!»
– Лазутчики здесь такие же, как палачи? – Кобин кривит рот в ехидной полуулыбке.
– Палач всего один, а в дела лазутчиков я не лезу.
– Как зовут их командира?
– Я думал, вы знакомы. Его зовут… – Мцена не успел закончить. В шатер просунул усатую голову посыльный гайдук и громко крикнул:
– Пан Кобин, вас просит к себе пан канцлер!
– Иду, – отвечает Кобин. И обращаясь к Мцене: – Ну что же, до встречи, дорогой Карл. Меня ждут дела. Первые три дня уж точно будет не до волков – изменников и просто трусов ждут увлекательные путешествия в недра собственной боли, а их в корпусе Сапеги пруд пруди.
Кобин почти до краев наполнил кубок:
– А, кстати, хотел спросить: как вы относитесь к стихам?
– Что? – Легкий Ворон от неожиданности вздрогнул.
– Ну-ну, необходимо расширять свой круг знаний. Что же мы будем делать в те недолгие часы, отдыхая от работы? А я вот люблю Вийона. Как вам такое:
…Нас было пятеро. Мы жить хотели.
И нас повесили. Мы почернели.
Мы жили, как и ты. Нас больше нет.
Не вздумай осуждать – безумны люди.
Мы ничего не возразим в ответ.
Взглянул и помолись, а Бог рассудит.
Или вот это. Его молодой Франсуа написал для своей матери. Всякий раз, когда вспоминаю эти строки, не могу сдержать искренних слез:
Я – женщина убогая, простая,
И букв не знаю я. Но на стене
Я вижу голубые кущи рая
И грешников на медленном огне.
И слезы лью, и помолиться рада —
Как хорошо в раю, как страшно ада!
Я бы покритиковал за большое количество союзов «и». Но гениев не судят. А наших польских сочинителей, признаться, читать не могу. Сплошные сельские излияния. А здесь… Какая глубина, не правда ли? О нем я могу говорить бесконечно! Когда закончится это безобразие, обязательно побываем с вами на юге Франции – там проходят удивительные празднества муз и поэз.
– Спасибо. Я не любитель изящных строк! – Мцена тоже плеснул себе вина.
– Чего же вы любитель? – Кобин вскидывает подбородок.
– Люблю рыбалку на тихом пруду.
– Ладно. – Кобин ставит бокал на стол. – Нам еще хватит времени поговорить о своих пристрастиях. К сожалению, должен завершать нашу аудиенцию.
– До встречи, Рафал. – Мцена быстро выходит из шатра и, может быть, впервые в жизни чувствует, насколько прекрасна жизнь. Прекрасна даже на войне!
– Одну секундочку! – слышит он голос Кобина… «Черт бы тебя побрал!..» Кобин вырастает из темноты шатра: – Хотел бы напоследок еще одно, совсем коротенькое. – Прокашлялся. Поднял указательный палец. – Ну вот так где-то:
Я беден, беден был я с детства.
Лишь нищеты тяжелый крест
Отцу оставил, как наследство,
Мой дед по имени Орест.
Удачи вам, господин Борхич!
Мцена вскакивает в седло и хлестко ударяет плетью лошадь. Та, задрав удивленную голову, совершенно не понимая, за что ей причинили боль, рвет с места и летит в свой лагерь.
Мцена сдирает с головы капюшон и глубоко дышит. Кудри седых волос разлетаются в стороны. Жизнь прекрасна! Прекрасна!
Глава 25
Холодный ветер нарастает откуда-то с востока. Пронизывает до костей. Поднимает и гонит снежную крупу. Забирается в складки одежды, лезет в прорехи, вымораживает мозг. Зима бесконечна. Мцена лежит на полушубке, засыпанный снегом от кончиков волос до самых подошв. Шевелиться нельзя. Рядом лежит его верный друг – цвайхандер. Легкий Ворон знает, что добыча должна появиться вот-вот – прошло уже слишком много времени с той самой первой и последней атаки на табун лошадей. Он не ошибся. Темное пятно появляется на фоне закрученного в спираль снега. Конь ступает медленно, проваливаясь почти по колени… Ждать… Бородатое лицо стрельца. Руки в боевых рукавицах. Блеснул клюв чекана. Всадник проходит в шаге от занесенного снегом Легкого Ворона. Вот уже его чуть сгорбленная спина… Вперед!.. Взрывается снег. Бросок на круп. Шея всадника в стальном замке рук. Все трое валятся в снег. Короткая бесшумная схватка.
– Ты кто? – Мцена наступает коленом на спину поверженного противника.
– Мых-х-х. – Человек отплевывается снегом.
Мцена чуть ослабляет давление, позволяя поверженному поднять голову:
– Еще раз спрашиваю: ты кто?
– Курбат я Никифоров, стрелец воеводы Шеина.
– Зачем убиваешь лошадей? – Мцена выворачивает кисть стрельца так, что тот едва сдерживает крик.
– Так эта. Как его. Все ж ляхи Волка боятся!
– Не ори! Будешь орать, здесь останешься!
– Ты не лях, выходит? – спрашивает Курбат.
– Кто кому задает вопросы?
– Был бы лях, то повез бы сразу к своим или бы на месте порешил! – Никифоров пытается повернуть голову и посмотреть на человека, который так легко пленил его.