– Я, Михайло Борисыч, вниз пойду. Под землей повоюю. А тебе уже тут принимать гостей!
Шеин кивнул Никону. Хотел что-то сказать, но занемевшие губы не разжались. Воевода про себя отмерил время, чтобы понять, насколько поляки ушли в землю. «Пора!» Взял факел у стрельца и, перегнувшись между зубцами, очертил в воздухе три дуги. И глухо грянуло под землей. Толщи снега просели. Почти тут же рвануло из другого слуха – земля вздыбилась, выворачиваясь изнанкой. Инженера Шембека выбросило вверх на добрых три десятка локтей. С Копытецкой грохнула мортира – ядро с визгом понеслось в сторону неприятельской пушки. Упало в нескольких шагах, разорвалось, калеча артиллеристов. А под башней Веселухой палач достал из-за пазухи черную маску с алыми вставками и натянул ее на голову. Откинул на плечи серый вязаный капюшон и потянул за рукоять цвайхандера.
Панцирные сотни Ивана Битяговского, сверкая в факельном огне доспехами, выехали из Копытецких ворот, построились клином и пошли в атаку на то место неприятельского лагеря, где хранились оружейные запасы. Их встретили уланы маршала Потоцкого. В кромешной тьме завязалась настоящая кавалерийская битва. Но проблема поляков заключалась в том, что они не были готовы к такому повороту событий и дрались практически вслепую, тогда как вылазная рать смолян четко знала свои боевые задачи. Смоляне клином проломили оборону противника и устремились к складам. Забросав склад зажженными факелами, они тут же организованно повернули обратно. И едва успели преодолеть расстояние в несколько сот шагов, как бочки с порохом начали взрываться. Вначале по одной, а потом единый столб огня взмыл на добрую сотню метров, осветив польский лагерь и мечущихся в панике людей. Ловкий и невероятно сильный Курбат Никифоров накинул петлю на легкую мортиру, что стояла на санях, готовая к передислокации, и поволок за собой. Его тут же прикрыли свои.
А на восточной стороне стены татарин Амир с пятью сотнями посадских и сотней казанцев поджидал непрошеных гостей. Защитники крепости позволили подняться польским веревочникам, или паукам, как их еще называли в войсках. Амир заранее поставил два деревянных щита из тройных досок друг напротив друга на расстоянии пятидесяти шагов – именно в это пространство и угодили пауки, когда все до единого взошли на стену по своим веревкам. Прямо угодив под двусторонний огонь. Смоленский стрелок делал выстрел, быстро отходил назад, чтобы перезарядить ружье, на его место вставал второй, потом третий. И только после третьего вновь возвращался к бою первый. Беспрерывный шквал огня. Им оставалось прыгать либо внутрь стены, либо наружу. Но внутри их поджидали посадские с пиками, а снаружи – смертельная высота. Некоторые из них в лихорадочном запале попытались добежать до щитов и завязать рукопашную схватку. А в этом деле паукам не было равных. Но и здесь посадские Амира выразили свою готовность, выставив на нападавших двухметровые рогатины. И тогда пауки сдались. Они падали на колени, моля о пощаде, и поднимали над головой руки. Напрасно. В ту ночь Амир решил не брать пленных. Груда из сотни мертвых тел осталась на стене, еще полсотни закололи посадские у подошвенной части, другие полсотни сбросились вниз и почти все разбились. Немногим удалось уползти восвояси, волоча по земле переломанные ноги.
Под землей черный от копоти, ярый от невиданной доселе схватки дьяк Никон лично забивал в пушку заряды и лично подносил фитиль. Мортира двенадцать раз отрыгнула слепящим огнем в темноту галереи. Но этого Олексьевичу показалось мало – он рванул из-за пояса саблю и бросился с факелом в одной руке и с саблей в другой по задымленному, извилистому коридору, добивая раненых и настигая спины убегающих. Он остановился лишь тогда, когда увидел над выходом из галереи ночные звезды. Он понял, что настолько увлекся погоней, что оказался в стане врага. Только после этого Никон дал команду к отступлению.
Отряд Мцены бесшумно двинулся к польскому лагерю, пользуясь тем, что вспыхнувший бой стянул на себя все внимание противника. Они подкрались незаметно. Мцена распределил людей так, чтобы против каждого гайдука было по три посадских. Быстрая, почти бесшумная схватка – и смоляне у цели. У складов поляки всегда держали несколько тягловых лошадей, запряженных в сани – для быстрой доставки провианта. И это Мцена тоже хорошо знал. Мешки с зерном, замороженное мясо, соль, головни сыра, глыбы застывшего масла, мука, запечатанное в плетеные бутылки и бурдюки вино – все грузилось в сани. Погрузку произвели быстро, за несколько минут. Мцена тут же отправлял каждую готовую подводу, сам оставаясь все с меньшим количеством людей. Наконец он приказал поджечь склады и с десятком воинов стал прикрывать отступление. Поляки заметили беду только тогда, когда пламя поднялось над складом в два человеческих роста. И тут же бросились в бой.
Отряд Мцены одного за другим отправлял на тот свет гайдуков, ландскнехнов, пеших рейтар и гусар, но с каждой минутой сам терял своих воинов. Подводы с добытым провиантом исчезли в темноте и большей части из них уже ничего не угрожало. И можно уходить, оставив поле боя. Легкий Ворон отдал именно такой приказ остаткам своего отряда – немедленно и быстро уходить! Последним исчез в темноте Ванька Зубов. Мцена решил пятиться к оврагу, держа на себе внимание, чтобы потом нырнуть в его кромешную тьму. И все бы получилось.
– Господи, Мцена! – Сосновский указал рукой.
– Кто? – хрипло переспросил Рафал Кобин.
– Маска. Его маска.
– Тридцать гайдуков за мной. Десять отрезают от оврага. По пять с двух сторон, десять атакуют в лоб. Взять живым! И желательно не покалечить сильно. Я сам хочу насладиться! О, это будет великолепный пир со стихами и музыкой самой невероятной боли!
Сразу несколько плетеных кнутов засвистели в воздухе и обрушились на Мцену, раздергивая в разные стороны руки и ноги. Его скрутили десятком веревок и поволокли по земле. Рафал Кобин ликовал – такой добычи он не помнил уже много лет.
Мцену заволокли в один из шатров неподалеку от шатра самого Кобина и бесчувственного бросили на землю. Новый палач зашел, чтобы лично проверить веревки и убедиться, что пленник связан надежно…
– Тройное кольцо охраны! Только два человека могут подойти к нему ближе чем на двадцать шагов! Я и командующий лазутчиками Друджи Сосновский! Всем все понятно?!
– Отдыхайте, Карл. Вы крепки, а значит, удовольствие продлится долго. Вы терпеливы, а значит, я буду должен хорошо потрудиться! А потом!.. Ну вы еще спрашиваете – коленные чашечки на десерт!
Глава 28
Перевалило за полночь. Лагерь понемногу начинал приходить в себя после сражения и вспыхнувших пожаров. Командный состав подсчитывал потери, повсюду стонали раненые, в непроглядном воздухе густо висел запах гари. Сосновский прошел через тройное кольцо охраны и скрылся в шатре.
– Живой? – Сосновский зажигает факел.
– Пришли проведать старого знакомого? Как мило с вашей стороны! – отзывается Мцена.
– Для нас обоих будет лучше, если мы перейдем на латынь.
– Absque omni exceptione, – соглашается Мцена.
– Знаете, зачем я здесь? – спрашивает Сосновский, набивая трубку. – Теперь можно и мне спокойно затянуться пользительным табачком. Вы блестящий актер, господин палач. Вы превосходно сыграли свою роль во всех смыслах! И конечно, не могли учесть появление Рафала Кобина. Любопытство взяло надо мной верх, и я решил напоследок поговорить с вами. Все дело в том, что Якуб Мцена мертв уже как три года. Его не стало в 1606 году. А кто же вы, господин палач? Хотите, я немного поделюсь своими мыслями? Все дело в том, что Мцену многие знают, и вам необходимо было походить на него. Вас спасло то, что он всегда носил маску. Вы же сделали обратный ход, обнажив лицо, что, безусловно, обезоружило всех, и в том числе меня. Никому и в голову не пришло бы подумать, что вы кто-то иной. Вы ведь даже наверняка сами отрезали себе мизинец на левой руке, чтобы уж, как говорится, наверняка! Великолепный ход, но для людей такой профессии это сущий пустяк, не правда ли? А уж научиться походке – так и вовсе дело плевое. Позвольте предположить, что вы всего лишь один из его учеников, который решил выдать себя за известного мастера. Абсолютное сходство по фигуре, такая же мощь, непреклонность и честолюбие. А что до лица – так его никто не знает.
Но я пришел, чтобы узнать: зачем? Вы интересно вели расследование по делу Белого Волка. Вы подвергали лучших солдат королевской армии экзекуции так, чтобы они навсегда выбыли из строя, вы полтора месяца назад перебили стражников в подземелье, позволив врагу атаковать нас; вы, наконец, водили меня за нос долгие дни и недели, выведывая нужную информацию. Именно из-за вас мы потерпели сегодня сокрушительное поражение, после которого будем теперь очень долго оправляться. Вы установили связь с кем-то из защитников крепости и сигнализировали им. Рискну предположить – волчьим воем. Жаль, что только сегодня я вдруг понял, кто вы! Увы, слишком поздно. Завтра Белого Волка казнят. Очень мучительно. Но перед тем, как уйти на эшафот, скажите мне: зачем? Кто вы на самом деле? И как ваше настоящее имя?
– Вы от Кобина узнали, что я не Мцена? Ну да, зачем я спрашиваю? – Легкий Ворон пытается приподняться и сесть к столбу.
Сосновский помогает ему передвинуться и чуть ослабляет веревки:
– Так или иначе, но я готов был сделать запрос. Кобин просто подтвердил мои опасения. Зачем вы предлагали мне войти в сон Белого Волка?
– Жаль, что я не был настолько осторожен, чтобы совсем не вызывать ваших опасений!
– Трудно угадать, сколько вам лет. Но я все же предположил, что палач подобного статуса должен быть старше. Пусть незначительно.
– Какая беда в том, что я взял чужое имя? У палачей это довольно распространено. Итак, вы хотите знать, кто я? Я тот, кто знает, как выглядел настоящий Друджи Сосновский, впрочем, совпадения, конечно, не исключены. Но не в данном случае. Друджи, как и Рафал Кобин, – это племянники Мцены, но