Толпа ответила одобрительным громом десятка тысяч голосов, угрожавших обрушить гору всем на головы.
Нужно было отдать должное выдержке Маюмбу. Тау видел: инколели понимал, в какую ловушку вступает. Особенно впечатляло то, как быстро Маюмбу приспособился к реальности, приняв новый путь, возникший там, где прежде его не было.
Маюмбу осторожно шагнул на этот путь, оценивая его возможности.
– Это допустимо? – крикнул он группе умквондиси, следивших за поединком. Те сгрудились, посовещались, и главный, мускулистый, жилистый умквондиси, ответил Маюмбу кивком.
Накануне вечером, когда Джавьед обрисовал план Хадита, он пояснил, что правила Сечи это не запрещали. И если Маюмбу примет условия, то все получится. И конечно, также объяснил Джавьед, поражение в поединке никоим образом не связывало остальную часть Чешуя никакими обязательствами.
Чешуй Оджолапе мог все равно атаковать, разбить Ихаше и пройти дальше. Но скорее всего, они об этом не знали. А если и знали, то в случае поражения их инколели честь заставит их сдержать обещание и сдать бой.
Это был хороший, простой план. Хадит сделал свое дело. Теперь была очередь Тау.
– Чешуй Джавьеда призывает Тау Соларина, Мирянина из Керема, Меньшего из Избранных, – объявил Хадит, воздев обе руки в воздух, точно жрец, произносивший священное оглашение. Тау вынул мечи и встал рядом с Хадитом. Утесы наблюдали в безмолвии.
В сотне шагов впереди предводители отряда Маюмбу пытались взять слово, возможно, прося выставить другого воина или предлагая свой совет. Но что бы они ни советовали, Тау их не слышал, а Маюмбу не слушал. Он был в бешенстве. Опять же: план Хадита работал.
Объявив Тау и как Мирянина, и как Меньшего, он подначивал Маюмбу, давая зрителям понять: исход поединка столь же очевиден, как восход солнца. Великий Вельможа в поединке с Мирянином? Что за нелепица, что за номер!
На Маюмбу давил груз чести – он сражался от имени своего Чешуя, цитадели и касты Вельмож. Если он не разобьет Тау в пух и прах, поединок будет провален.
– Ну давай, Мирянин из Керема, – проговорил Маюмбу, вынув меч, выставив щит и двинувшись навстречу. – Давай с этим покончим и избавимся от зловония Меньших, удалив их с этой Сечи.
Тау ничего не ответил. Только покрутил мечами, расслабляя запястья, и пустился рысцой вперед. Маюмбу оскалился и тоже побежал, выкрикнув вельможий боевой клич:
– Да прольется кровь!
Мирянин
Утесы нарушили молчание, и по всему склону эхом разнеслись кровожадные крики женщин и мужчин. Тау представил, какое, должно быть, недоумение в этот момент испытывали воины изолированных Чешуев. Тогда он сосредоточился: пора было браться за дело.
Маюмбу, более крупный, с более длинным мечом, первым подошел на расстояние удара и грозно замахнулся Тау в шею. Его меч, двигаясь быстрее, чем мог проследить неподготовленный глаз, с пронзительным свистом рассек воздух. Тау отклонился, а потом подскочил и ударил рукоятью меча сильной руки Маюмбу в запястье, сломав его. Затем, используя инерцию, свою и противника, он вонзил притупленное острие своего клинка в кожаную броню, закрывавшую живот Маюмбу. Удар пришелся в цель: Тау попал в промежуток между двумя бронзовыми пластинами, проткнув дорогую звериную шкуру, тельник под ней и живот Маюмбу.
Маюмбу был крепок. От столкновения Тау отбросило на шаг, и не прошло дыхания, как они крепко сцепились.
Маюмбу, возвышаясь над Тау, схватил его за шею и ударил рукой, в которой держал меч, Тау по спине. Тау смотрел ему в лицо. Он ждал момента, когда Маюмбу поймет, что бой окончен.
Это случилось сразу после того, как Маюмбу коснулся лопатки Тау сломанным запястьем. Сразу после того, как он попытался сделать вдох и почувствовал боль от бронзы, вошедшей ему в живот на две пяди. Тогда Маюмбу понял, что ему конец. Тогда он закричал, переполняемый болью, которая уносила его далеко оттуда.
Тау убрал руку Вельможи со своей шеи и отступил. Его клинок освободился в тот же момент, выскользнув из Маюмбу с таким звуком, будто из грязи вытащили палку. Маюмбу упал на колени, задыхаясь и выпучив глаза.
Его охватил страх. Тау видел это в его глазах и, хотя это нельзя было счесть милосердием, избавил его от страха. Он ударил краем своего тупого клинка Маюмбу по голове, оставив вмятину на шлеме над виском и повалив обмякшего противника на траву.
Тау остался стоять над телом, впиваясь взглядом в остальных Индлову, призывая сделать что угодно, кроме выполнения обещанного. Утесы снова затихли, даже немногие дымчатые облачка в небе не двигались с места.
– Богиньей милости, – произнес первый Индлову, опускаясь на колено.
– Богиньей милости, – произнес следующий, а потом еще и еще. Их просьбы потекли так быстро, как вода из крана в ванной в квартале умквондиси.
– Победитель боя – Чешуй Джавьеда, – объявил дрожащий голос жилистого умквондиси из цитадели. – Чешуй Джавьеда выходит в полуфинал.
Вода из крана хлынула сильнее, и к потоку присоединилась толпа зрителей – они наводнили плато волной криков и возгласов, выражавших триумф и опустошение.
Чешуй Джавьеда бросился к Тау, его быстро окружили, радуясь его и их общей победе, но он никого не слышал и ничего не чувствовал. Он смотрел на кровь Маюмбу, которая стекала по траве и просачивалась в землю. Она была темной, артериальной, и не выглядела такой уж благородной.
Тау никогда не видел, чтобы люди вели себя так возбужденно без масмаса или гаума. Не знай он наверняка, мог бы поклясться, что Богиня обратила их воду в олу. Они собрались в своем шатре, где плясали и улюлюкали. Азима стучал в барабаны, которые всюду таскал с собой: он зажал их между ног и колотил по ним неистово, а порой и ритмично. Анан промок до нитки: воины Чешуя облили его водой из питьевых ведер.
– Полуфинал! – ликовал Яу, волоча за собой Тау по кругу, словно они танцевали на фестивале Жатвы. – Полуфинал! – воскликнул он, кружась прочь, чтобы найти нового партнера.
Удуак уловил взгляд Тау, поднял кружку с водой и выпил из нее. Тау ответил тем же.
– Не стоило тебе соглашаться, Тау! – проговорил Хадит, лавируя между воинами, будто пьяный. – План давал тебе завалить только одного. Ты выпал из списка ведущих по победам, кому будет дано стать Ингоньямой.
– Будет еще завтра, – сказал Тау.
– Будет-будет! – подтвердил Хадит. – За завтра! – крикнул он и поднял чашку высоко вверх, расплескав содержимое на Тау и еще нескольких человек.
– За завтра! – раздались голоса почти шести десятков братьев, когда полог шатра был отброшен и внутрь шагнул Джавьед, своим появлением заставив всех притихнуть.
– Нам назначили бой, – сказал им Джавьед. – В полуфинале мы будем драться на городской площадке. Наши соперники сегодня не потеряли ни одного человека, мы встретимся с ними на закате. Завтра мы будем драться с Чешуем Осы.
Все зашептались, не зная, как на это реагировать. Один Тау просиял.
– Келлан.
Глава тринадцатая
Оса
Все пошло не так. Удуак со своим отрядом вылетел, отряда Яу не было видно уже полпромежутка, а Тау оказался заперт в разрушающемся здании, окруженный двадцатью семью Индлову.
Сначала бой шел неторопливо. Обе стороны вели себя осторожно, понемногу захватывая территорию загроможденной городской площадки. Чтобы подначить Чешуй Осы и исполнить данное Тау обещание, Хадит дал ему троих человек в специальную группу убийц.
Тау, вместе с Рунако и близнецами Куэнде и Мшинде, были все равно что жнецами на жатве. Где бы ни появлялись Индлову, не занятые в схватке и не примкнувшие к группе, Тау и его отряд находил их и выводил из боя. Все шло хорошо, пока Келлан не перестроился. Понеся слишком большие потери, он собрал своих людей вместе.
Хадит, несмотря на это, хотел разделить Чешуй Джавьеда на обычные для Избранных три отряда. Он чувствовал, что благодаря маневренности этих отрядов у них появлялось больше возможностей, чем у сплоченного Чешуя Келлана. Возможно, так и было бы, если бы отряд Удуака не оказался отрезан. Или если бы отряд Яу не оказался заблокирован и не мог вступить в бой.
У Келлана оставался тридцать один Индлову против девяти Ихаше Удуака. Тау требовал идти в наступление. Хадит отказывался. Без отряда Яу они многого бы не добились и разделили бы судьбу Удуака. Тау знал, что Хадит прав, но толку от этого не было.
Пока они стояли в стороне, Хадит дикими глазами смотрел на ход сражения, на Удуака, который пал последним. Здоровяк не просил милости. Индлову забили его до потери сознания, прежде чем он успел произнести слова. А потом продолжили бить дальше.
Ближайшим из наблюдателей был умквондиси цитадели, и в его обязанности входило исключать павших из боя. Но когда Удуак упал, он отвернулся спиной, дав Вельможам возможность делать все, что им вздумается.
Хадит, потеряв голову, побежал на них, крича имя Удуака. Это вынудило Тау и остальных тоже вступить в бой. Девятеро Меньших против Вельмож, втрое превосходивших их числом. Здесь было не победить.
Рунако, Куэнде и Мшинде пали, и Тау в суете приказал отступать. И когда все побежали назад, Тау пришлось оттаскивать Хадита прочь. Индлову их преследовали, но шестеро Меньших все же ушли, найдя укрытие в постройках.
Пока они сновали по пустым муляжам зданий, отчаянно стремясь не попадаться на глаза охотящимся на них Индлову, Темба едко высказался об истерике Хадита. Тогда Тау схватил Темба за гамбезон и сказал, что, напав на Индлову, они спасли Удуаку жизнь.
Благодаря атаке Хадита Индлову отстали от здоровяка, и когда бой продолжился, умквондиси-наблюдатель был вынужден объявить Удуака и остальных бойцов его отряда выбывшими из состязания. Удуак вынесли с площадки. Тау не знал наверняка, но надеялся, что Удуак остался жив. Ему оставалось лишь верить в это.
Темба умолк, ничего не сказав в ответ, а потом они вшестером услышали звуки боя. Это был отряд Яу. Но звуки быстро стихли, и это встревожило Тау.