Ярость — страница 1 из 4

Генри КаттнерЯрость

Фантастические романы

рассказы

Москва

Центрполиграф

1992

Ярость

Роман

Вступление

Была белая ночь на Земле и сумеречный рассвет на Венере…

Все люди знали о сияющей тьме, что превратила Землю в звезду на облачном небе. Но мало кто помнил, что венерианский рассвет незаметно сменяется тьмой. Подводные огни горели все ярче и ярче, превращая огненные башни в зачарованные крепости под поверхностью мелкого моря.

Семьсот лет назад эти огни горели еще ярче. Шестьсот лет прошло с момента гибели Земли. Шло двадцать седьмое столетие.

Время замедлилось. Вначале оно двигалось гораздо быстрее. Многое предстояло сделать. Венера оказалась непригодной для жизни, но люди были вынуждены жить на Венере.

На Земле юрский период миновал до того, как человечество превратилось в разумную расу. Человек одновременно прочен и хрупок. Насколько хрупок, он сознает лишь при извержении вулкана или при землетрясении. Насколько прочен, можно понять, если учесть, что колонии существовали не менее двух месяцев на континентах Венеры.

Человек никогда не знал ярости юрского периода — на Земле. На Венере он был гораздо хуже. У человека не было оружия для завоевания поверхности Венеры. Его оружие было либо слишком мощным, либо слишком слабым. Он мог либо полностью уничтожить, либо легко ранить, но не мог жить на поверхности Венеры. Он встретился с противником, которого раньше не встречал.

Он встретился с яростью… И бежал.

Безопасность ждала его под водой. Наука усовершенствовала межпланетные путешествия и уничтожила Землю; наука смогла создать искусственную среду на дне океана. Были построены купола из империума; под ними поднимались города.

Города были завершены… И как только это случилось, рассвет на Венере сменился сумерками. Человек вернулся в море, из которого когда-то вышел.

Часть первая

Забудь проклятья.

Пусть дьявол, чьим слугой ты был доныне,

Тебе шепнет, что вырезан до срока

Ножом из чрева матери Макдуф.

(Шекспир)

Рождение Сэма Харкера было двойным пророчеством. Оно показывало, что происходит в огромных башнях, где все еще горели огни цивилизации, и предсказывало жизнь Сэма в этих крепостях под водой и вне их. Его мать Бесси была хорошенькой хрупкой женщиной, которой не следовало иметь детей. У нее были узкие бедра, и она умерла при кесаревом сечении, выпустив Сэма в мир, который он должен был сокрушить, чтобы тот не сокрушил его самого.

Именно поэтому Блейз Харкер ненавидел своего сына такой слепой злобой и ненавистью. Блейз никогда не мог подумать о мальчишке, не вспомнив происшедшего той ночью. Он не мог слышать голоса сына, не вспоминая жалобных испуганных стонов Бесси. Местная анестезия не могла помочь, поскольку Бесси и психологически, а не только физически не годилась для материнства.

Блейз и Бесси — это была история Ромео и Джульетты, только со счастливым концом. Они были беззаботными гедонистами. В башнях приходилось выбирать: либо вы находили в себе склонность быть техником или художником, либо вы могли оставаться пассивными. Технология предоставляла широкие возможности от телассополитики до строго ограниченной ядерной физики. Но быть пассивным так легко, если вы можете это выдержать. Даже если не можете, лотос дешев в башнях. В таком случае вы просто не предаетесь дорогим развлечениям, таким, как олимпийские залы или арены.

Но Блейз и Бесси могли позволить себе самое лучшее. Их идиллия могла превратиться в сагу гедонизма. Казалось, у нее будет счастливый конец, потому что в башнях платят не индивидуумы. Платит вся раса.

После смерти Бесси у Блейза не осталось ничего, кроме ненависти.

Существовали поколения Харкеров: Джеффри родил Рауля, Рауль родил Захарию, Захария родил Блейза, Блейз родил Сэма.

Блейз, раскинувшись на удобном диване, смотрел на своего прадеда.

— Можете убираться к дьяволу! — сказал он. — Вы все! Джеффри был высоким мускулистым светловолосым человеком с удивительно большими ушами и ногами. Он сказал:

— Ты говоришь так потому, что молод, вот и все. Сколько тебе лет? Ведь не двадцать!

— Это мое дело, — сказал Блейз.

— Через двадцать лет мне исполнится все двести, — сказал Джеффри. — У меня хватило ума подождать до пятидесяти, прежде чем заводить сына. И у меня хватило ума не использовать для этого законную жену. Чем виноват ребенок?

Блейз упрямо смотрел на свои пальцы. Его отец Захария, который до этого смотрел молча, вскочил на ноги и заговорил:

— Он — психбольной! Его место в сумасшедшем доме. Там у него вытянут правду.

Блейз улыбнулся.

— Я принял меры предосторожности, отец, — заметил он спокойно. — Прежде чем прийти сюда сегодня, я прошел через множество тестов и испытаний. Администрация подтвердила мой коэффициент интеллектуальности и душевное здоровье. Я вполне здоров. И по закону тоже. Вы ничего не можете сделать, и вы это знаете.

— Даже двухлетний ребенок обладает гражданскими правами, — сказал Рауль, худой, смуглый человек, элегантно одетый в целофлекс. Он, казалось, забавлялся этой сценой.

— Ты был очень осторожен, Блейз?

— Очень.

Джеффри свел бычьи плечи, встретил взгляд Блейза собственным холодным взглядом голубых глаз и спросил:

— Где мальчик?

— Не знаю.

Захария яростно сказал:

— Мой внук!.. Мы найдем его! Будь уверен! Если он в башне Делавэр, мы найдем его. Если только он вообще на Венере.

— Точно, — согласился Рауль. — У Харкеров большая власть, Блейз. Ты должен знать это. Именно поэтому всю жизнь тебе позволялось делать все что угодно. Но теперь это кончится.

— Не думаю, — сказал Блейз. — У меня хватит собственных денег. А что касается поисков… гм, вы не думаете, что это для вас будет трудновато?

— Мы — могущественная семья, — сказал Джеффри.

— Конечно, — согласился Блейз. — Но как вы узнаете мальчика, когда найдете его?

Он улыбнулся.

Вначале ему дали средство, уничтожающее волосы. Блейз не мог вынести того, что у мальчика, возможно, будут рыжие волосы. Редкий пушок на его голове исчез. И никогда не отрастет снова.

Культура, склонная к гедонизму, имеет свою извращенную науку. А Блейз мог хорошо заплатить. Не один техник был сломлен стремлением к удовольствиям. Такие люди, когда они трезвы, способны на многое. И Блейз отыскал женщину, которая была на многое способна, но не жила. А жила она лишь тогда, когда носила "плащ счастья". Она не проживет долго — приверженцы "плаща счастья" в среднем выдерживают два года. Этот «плащ» представляет собой биологическую адаптацию организма, найденного в венерианских морях. После того как были обнаружены его потенциальные возможности, их стали нелегально развивать. В диком состоянии он ловил добычу, прикасаясь к ней. После того как устанавливался псевдоконтакт, добыча была вполне довольна тем, что ее пожирают.

Это было прекрасное одеяние, белоснежное, мягкое, светящееся переливами света, движущееся ужасными экстатическими движениями, когда устанавливался смертоносный симбиоз. Оно было прекрасно на женщине-технике, когда она двигалась по ярко освещенной тихой комнате в гипнотической сосредоточенности, выполняя задание, за которое ей заплатят достаточно, чтобы она могла в течение двух лет организовать собственную смерть. Она была очень способной. Когда она покончила с заданием, Сэм Харкер навсегда потерял свое наследие. Была установлена новая матрица, точнее, изменен ее оригинальный рисунок.

Мозжечок, щитовидная железа, шишковидный отросток — крошечные комки ткани, некоторые уже действующие, другие ждут, пока их не приведет в действие приближающаяся зрелость. Сам ребенок представлял собой несколько большой бесформенный комок ткани с хрящом вместо костей, на его мягком черепе отчетливо виднелись швы.

— Не чудовище, — сказал Блейз, все время думая о Бесси, — ничего особенного. Короткое, мясистое, толстое!

Забинтованный кусок ткани все еще лежал на операционном столе. Бактерицидные лампы освещали его.

Женщина, плывя в восхитительном экстазе, дотронулась до кнопки вызова. Затем спокойно легла на пол, белоснежное сияние ласкало ее. Ее затуманенные глаза смотрели вверх, пустые и гладкие как зеркало. Вошедший мужчина отвел ее на койку. И начал послеоперационные действия.

Старшие Харкеры следили за Блейзом, надеясь отыскать ребенка через отца. Но Блейз разработал свой план слишком тщательно, чтобы не учесть такой возможности. В тайнике он хранил отпечатки пальцев и снимок глазного дна Сэма и знал, что по ним он в любое время отыщет сына. Он не торопился. Случится то, что должно случиться. Это неизбежно — сейчас. Нужно задать основные параметры — и для Сэма Харкера не останется никакой надежды.

Блейз мог бы установить в своем мозгу тревожный сигнал — сигнал, который будет молчать много лет. Тем временем, впервые столкнувшись в жизни с реальностью, он делал все возможное, чтобы забыть ее. Он не мог забыть Бесси, хотя и пытался.

И он снова погрузился в яркий эйфористический водоворот гедонизма в башнях.

Ранние годы погружены в несохраняющее воспоминания прошлое. Время тогда двигалось для Сэма очень медленно. Тянулись часы и дни. Мужчина и женщина, которых он считал своими родителями, даже тогда не имели с ним ничего общего. Ведь операция не изменила его мозг — свой интеллект он унаследовал от мутированных предков. Хотя эта мутация привела в основном лишь к изменению жизни, она позволила Харкерам господствовать на Венере. Они не были единственными долгожителями: существовало несколько сот людей, которые — в зависимости от различных факторов — могли надеяться прожить от двухсот до семисот лет. Но наследственные черты в них были отличимы.

Он помнил, как однажды был карнавальный сезон, и его неуклюжие родители надели пышные наряды и смешались с остальными. Он уже тогда был достаточно большой, чтобы кое-что помнить.

Карнавал был уважаемым обычаем. Вся башня Делавэр сияла. Цветастые дымы висели как туман над движущимися Путями, привязывались к проходившим смельчакам и весельчакам. Это было время смешения всех классов.

Технически никаких низших классов не было. В действительности…

Он увидел женщину — прекраснейшую женщину. Платье у нее было голубое. Это слово вовсе не передает цвет. Он был глубоким, разнообразно-голубым, таким бархатистым и гладким, что мальчику до боли захотелось прикоснуться к нему. Он был слишком мал, чтобы понять утонченность покроя платья, его чистые линии, его соответствие лицу женщины и ее пшенично-желтым волосам. Он увидел ее на расстоянии и был полон неистового желания узнать о ней как можно больше.

Приемная мать не могла рассказать того, что ему было нужно.

— Это Кедра Уолтон. Ей сейчас, должно быть, двести-триста лет.

— Да, — годы для него ничего не значили. — Но кто она?

— О… она ведает очень многим!

— Это — прощальная встреча, дорогой, — сказала она.

— Так быстро?

— Шестнадцать лет, разве это мало?

— Кедра, Кедра, иногда я хочу, чтобы наша жизнь не была такой длинной.

Она улыбнулась ему.

— Тогда мы никогда бы не встретились. Мы, бессмертные, тяготеем к одному уровню. Поэтому мы и встретились.

Захария Харкер взял ее за руку. Под их террасой башня сверкала цветами карнавала.

— Всегда все по-новому? — сказал он.

— Так не будет, если мы подолгу будем оставаться вместе. Только представь себе — быть неразрывно связанными сотни лет!

Захария бросил на нее проницательный взгляд.

— Суть, вероятно, в соотношениях, — сказал он. — Бессмертные не должны жить в башнях. Ограничения… чем старше становишься, тем больше хочется расшириться.

— Что ж… я расширяюсь.

— Башни нас ограничивают. Юноши и короткоживущие не видят окружающих их стен. Но мы, прожившие долго, видим. Нам нужно больше простора. Кедра, я начинаю бояться. Мы достигли своих пределов.

— Неужели?

— Во всяком случае, подошли к ним близко. Мы — бессмертные. Я опасаюсь интеллектуальной смерти. Что пользы в долгой жизни, если не иметь возможности применять приобретенные знания и власть? Мы начинаем топтаться на месте.

— Что ж тогда? Другие планеты?

— Возможно, форпосты. Но на Марсе нам тоже понадобятся башни. И на больших других планетах. Я думаю о межзвездных перелетах.

— Это невозможно.

— Это было невозможно, когда человек пришел на Венеру. Теперь это теоретически возможно, Кедра. Но пока еще не практически. Нет… стартовой платформы. Межзвездный корабль может быть построен и испытан в подводной башне. Я говорю о символичности.

— Дорогой, — сказала она, — перед нами все время мираж. Мы поговорим об этом снова… через пятьдесят лет.

— И до этого времени я тебя не увижу?

— Конечно, ты увидишь меня, Захария. Но не больше. Это время — наш отпуск. Зато потом, когда мы снова встретимся…

Она встала. Они поцеловались. Это тоже был символический жест. Оба знали, что пыл способен превратиться в серый пепел. И хотя они любили друг друга, они были достаточно мудры и терпеливы, чтобы подождать, пока огонь снова сможет разгореться.

Через пятьдесят лет они снова станут любовниками.

Сэм Харкер смотрел на худого серолицего человека, целеустремленно двигавшегося через толпу. На нем тоже был пестрый целофлекс. Некогда он так сильно загорел, что столетия под водой не смогли бы смыть этого загара. Рот его был искривлен в презрительной усмешке.

— Кто это?

— Что? Где? Не знаю… не мешай.

Он ненавидел компромисс, заставивший его надеть целофлекс. Но старый мундир привлекал слишком много внимания. Холодный, с жестким ртом, страдающий, он позволил пути нести его мимо огромного шара Земли, закрытого черным пластиковым пологом, который в каждой башне служил напоминанием о величайшем достижении человечества. Он прошел в окруженный стеной сад и протянул в зарешеченное окно идентифицирующий диск. Вскоре его впустили в храм.

Вот он, храм Истины!

Впечатляюще. Он почувствовал уважение к технике — нет, к логистам, окружавшим его теперь. Жрец ввел его во внутреннее помещение и указал на стул.

— Вы Робин Хейл? — Да.

— Что ж… вы собрали и сообщили нам все необходимые данные. Но нужно задать еще несколько проясняющих вопросов. Их задаст сам Логист.

Жрец ушел. Внизу, в гидропоническом саду, беззаботно бродил между растениями высокий худой человек.

— Нужен Логист. Ждет Робин Хейл.

— Черт возьми, — сказал тощий человек, отставив лейку и почесывая нижнюю челюсть. — Мне нечего сказать бедному малому. Он конченый человек.

— Сэр!

— Я поговорю с ним. Идите и успокойтесь. Его бумаги готовы?

— Да, сэр.

— Хорошо. Я скоро буду. Не торопите меня.

Что-то бормоча, Логист двинулся к лифту. Вскоре он уже находился в контрольной комнате и через визор взглянул на истощенного загорелого человека, неудобно сидевшего в кресле.

— Робин Хейл? — сказал он новым глубоким голосом. Хейл невольно напрягся.

— Да.

— Вы — бессмертный. Это значит, что вы можете прожить не менее семисот лет. Но у вас нет занятия, верно?

— Верно.

— Что случилось с вашей работой?

— А что случилось с Вольным Товариществом? Оно умерло. Оно исчезло, когда башни объединились под одним правительством и прекратились войны между ними. В прежние времена Вольные товарищи были воинами и наемниками. Им платили за то, чтобы они вели войны, которые башни не осмеливались вести сами.

Логист сказал:

— Среди Вольных товарищей было мало бессмертных. Прошло много времени после гибели Вольного Товарищества. Вы пережили свое дело, Хейл. Хотите, чтобы я нашел вам занятие?

— Вы не сможете, — горько сказал Хейл. — А я не смогу выдержать перспективу сотни лет бездельничанья. Предаваться удовольствиям? Я не гедонист.

— Я могу подсказать вам легкий выход, — сказал Логист. — Умрите.

Наступило молчание.

— Не могу сказать вам, как лучше умереть, — продолжал Логист. — Вы — борец. Вы захотите умереть, борясь за жизнь. И лучше всего — борясь за что-то, во что вы верите. — Он помолчал. Когда он заговорил снова, голос его изменился. — Подождите минуту. Я выйду отсюда. Отключитесь.

Мгновение спустя высокая фигура показалась из-за занавеса у стены. Хейл вскочил на ноги, глядя на похожую на пугало фигуру. Логист жестом попросил его снова сесть.

— К счастью, я здесь хозяин, — сказал он. — Эти жрецы не позволили бы мне, если бы смогли. Но что они могут без меня? Я — Логист. Садитесь. — Он придвинул другой стул, достал из кармана странный предмет, это была старая трубка, и набил ее табаком.

— Выращиваю и готовлю сам, — сказал он. — Послушайте, Хейл, эти фальшивые разговоры для башен, но зачем они вам?

Хейл изумленно посмотрел на него.

— Но замок… это ведь замок Истины? Вы хотите сказать, что все…

— Фальшь? Нет. Только на одном уровне. Беда в том, что правда не всегда выглядит достойно. Эта старая статуя истины — она ведь нагая. Посмотрите на меня. Было время, когда мы действовали прямо. Ничего не выходило. Люди считали, что я просто высказываю свое мнение. Я похож на обычного человека. Но это не так. Я мутант. Я прошел полный круг. Начал с Платона, Аристотеля, Бэкона, Коржибского и до компьютера — у меня лучший способ использовать логику для решения человеческих проблем. Я знаю ответы. Верные ответы.

Хейлу трудно было понять.

— Но… вы не можете быть непогрешимы. Вы используете какую-нибудь систему?

— Перебрал все системы, — сказал Логист Хейлу. — Много слов. Все сводится к одному: здравый смысл.

Хейл мигнул. Логист разжег трубку.

— Мне тысяча лет, — сказал он. — Трудно в это поверить, сынок, я знаю. Говорю вам, я особый мутант. Я родился на Земле. Я помню атомные войны. Не самую первую — тогда-то я и родился, и мои родители попали под вторичную радиацию. Я ближе всех к истинному бессмертию. Но мой главный талант — вы читали о Веке-пророке? Нет? Ну, он был одним из множества пророков в те дни. Многие догадывались о том, что ждет их. Для этого не нужно было логики. Так вот, я и был Веком-пророком. К счастью, некоторые послушались меня и начали колонизацию Венеры. Ко времени взрыва Земли я был уже здесь. Некоторые специалисты изучали мой мозг и нашли его необычным. В нем есть какое-то новое чувство — инстинг — никто не знает точно, что это такое. Но я даю правильные ответы.

— Вам тысяча лет? — спросил Хейл, уцепившись за этот единственный пункт.

— Почти. Я видел, как они приходят и уходят. Мне легко было бы управлять всем насестом, если бы я захотел. Но избавьте меня от этого! Я вижу все последствия, и они мне не нравятся. Я просто сижу здесь, в замке Истины, и отвечаю на вопросы.

Хейл потрясенно сказал:

— Но мы всегда считали… здесь машина…

— Конечно, я знаю. Люди скорее поверят машине, чем похожему на них человеку. Послушайте, сынок, как бы ни воспринимали это, я знаю ответы. Я рассматриваю информацию и тут же вижу ответ. Простой здравый смысл. Единственное требование — я должен знать все о вас и о вашей проблеме.

— Значит, вы знаете будущее?

— Слишком много вариантов, — сказал Логист. — Кстати, я надеюсь, вы не раскроете моего секрета. Каждый раз, когда я показываюсь какому-нибудь клиенту и схожу со своего пьедестала, они поднимают шум. Впрочем, можете говорить, если хотите, никто не поверит, что непогрешимый оракул — не сверхмашина. — Он улыбнулся. — Главное, у меня есть идея. Я говорил вам, что знаю ответ. Но иногда у меня бывает не один ответ. Почему бы вам не отправиться на поверхность?

— Что?

— Почему бы и нет? Вы сильны. Возможно, вы будете убиты. Возможно, говорю я. Но вы погибнете в борьбе. Здесь, в башнях, вам не за что бороться. Есть люди, разделяющие ваши мысли. Вольные товарищи — и среди них бессмертные. Отыщите их. Отправляйтесь на поверхность.

— Это невозможно, — сказал Хейл.

— В Товариществе были крепости, верно?

— Потребовались целые отряды техников, чтобы отогнать джунгли. И звери. Мы там вели постоянную войну. К тому же крепости — их не так много осталось.

— Возьмите одну и восстановите ее.

— Но… что потом?

— Может, вы станете диктатором, — спокойно сказал Логист. — Диктатором Венеры.

Наступило молчание. Лицо Хейла изменилось.

— Достаточно, — констатировал Логист, вставая. Он протянул руку. — Кстати, меня зовут Бен Кроувелл. Приходите ко мне, когда встретитесь с затруднениями, а может, я сам приду к вам. Но в этом случае не надейтесь на мой мозг.

Он подмигнул и зашагал прочь, посасывая свою трубку.

Жизнь в башнях очень походила на игру в шахматы. В амбарах, среди кур, социальное превосходство измеряется длиной срока аренды. Протяжение во времени есть богатство. У пешек короткий срок жизни, у коней, слонов и людей она больше. Социально существовала трехмерная демократия, но автократия имела лишь четверть измерения во времени. Почему библейские патриархии достигли власти? Потому что они могли ее удерживать.

В башнях бессмертные просто знали больше, чем коротко-живущие. Психологически стало любопытным смещение. В эти практичные дни бессмертных не обожествляли, но определенное смещение все же произошло. У родителей всегда есть преимущество перед ребенком — зрелость. Плюс опыт. Возраст.

Таким было смещение. Подсознательно короткоживущие жители башен начали смотреть на бессмертных с завистью. Потому что те больше знали. И были старше.

К тому же у человека есть печальная привычка — перекладывать на других неприятную ответственность. В течение столетий тенденция уводила от индивидуализма. Социальная ответственность достигла такой точки, когда всякий отвечал за соседа.

Постепенно образовался огромный круг, в котором все зависели друг от друга. Бессмертные, знавшие, какие долгие пустые столетия ждут их впереди, позаботились, чтобы эти столетия не были пустыми. Они учились. У них было много времени.

Приобретя знания и опыт, они стали принимать на себя ответственность, с такой легкостью передаваемую большинством.

Это была достаточно стабильная культура — для умирающей расы.

Он часто попадал в трудное положение. Все новое очаровывало его. Об этом позаботились хромосомы Харкеров. Впрочем, его звали Сэм Рид.

Он сражался с невидимыми преградами, которые — он знал — держали его в заключении. Их было девяносто. Где-то глубоко в его мозгу — нелогично и унаследованно — восставала мысль: что можно сделать за девяносто лет?

Однажды он попытался найти работу в большом гидропоническом саду. Его тупое и грубое лицо, лысая голова, его рано развившийся ум — все это давало ему возможность убедительно лгать, говоря о своем возрасте. Он работал некоторое время, пока любопытство не взяло верх, и тогда он начал экспериментировать с ботаническими культурами. Поскольку знаний у него не было, он загубил большой урожай.

Перед этим он, однако, обнаружил в одном из бассейнов голубой цветок, который напоминал ему о женщине, виденной на карнавале. Ее платье было точно такого же цвета. Он спросил одного из служащих о цветке.

— Проклятый сорняк, — ответил тот. — Никак не можем убрать их из бассейна. Сотни лет, а они все живут. Впрочем, с этим не так уж много хлопот. Крабья трава гораздо хуже. — Он вырвал цветок и отбросил его в сторону. Сэм сохранил его и позже расспросил еще. Он узнал, что это фиалка. Скромное красивое маленькое растение было непохоже на великолепные гибридные цветы, выращиваемые в секции гидропоники. Он хранил Цветок, пока тот не рассыпался в прах. Но и после этого Сэм помнил о нем, как помнил о женщине в фиолетовом платье.

Однажды он отправился в башню Канада, далеко в Мелком море. Раньше он никогда не выходил за пределы своей башни и был зачарован, когда большой прозрачный шар стал подниматься в пузырящейся воде. Он отправился с нанятым им человеком, нанятым за краденые деньги, который должен был выдавать себя за его отца. После того как они добрались до башни Канада, он больше его никогда не встречал.

Он был изворотлив для своих двенадцати лет. Перепробовал множество работ. Но ни одна из них его не удовлетворяла. Все были слишком скучные. Блейз Харкер знал, что делал, когда оставил нетронутым мозг в чахлом деформированном теле.

Впрочем, оно было чахлым только по стандартам того времени. Длинноногие высокие бессмертные установили свои стандарты красоты. Безобразными считались приземистые, коренастые и ширококостные короткоживущие.

В Сэме засело и росло яростное семя неудовлетворенности. Оно не могло развиваться нормально, потому что это было семя бессмертного, а он, по-видимому, не был бессмертным. Он просто не мог претендовать на работу, которая требовала столетней подготовки. Даже шестидесятилетней…

Он шел своим трудным, но неизбежным путем. И нашел учителя, своего Хирона, когда встретил Слайдера.

Слайдер был толстым злобным стариком. У него были кустистые седые волосы, прыщавый красный нос и собственная философия. Сам он никогда не предлагал советов, но отвечал, если его спрашивали.

— Людям нужны развлечения, — говорил он мальчику. — Большинству из них. И они не хотят смотреть на то, что им неприятно. Думай, парень. Воровством многого не добьешься. Лучше быть полезным людям, обладающим властью. Возьмем банду Джима Шеффилда. Джим обслуживает тех, кого надо. Не задавай вопросов, делай то, что тебе говорят, но в начале установи нужные связи.

Он чихнул и замигал водянистыми глазами.

— Я говорил о тебе с Джимом. Повидайся с ним. Я не стал бы этого делать, если бы не разглядел в тебе кое-что.

Он оставил Сэма у двери и дал ему пластиковый диск.

— Ты далеко пойдешь. Ты ведь не забудешь старого Слайдера? Некоторые забывали. Но я могу причинять неприятности так же легко, как и делаю одолжения.

Сэм вышел, а толстый зловещий старик продолжал чихать и хихикать.

Он повидался с Джимом Шеффилдом. Тогда ему было четырнадцать лет, и он был силен, невысок и сердит. Шеффилд оказался сильнее и старше. Ему было семнадцать, этому выпускнику школы Слайдера, независимому и хитрому бизнесмену, чья банда уже приобрела известность. Человеческий фактор всегда был важен в интригах башен. Это была не просто политика, нравы этой эпохи были также пунктуальны и сложны, как и во времена макиавеллиевой Италии. Простая правда не только была неприемлема, но и отдавала дурным вкусом. Главное — интриги. В постоянно изменяющемся балансе власти человек должен был перехитрить противника, запутать его в собственной паутине, заставить уничтожить самого себя — вот в чем заключалась игра.

Банда Шеффилда работала по найму. Первым заданием Сэма Рида было отправиться под воду вместе с более опытным товарищем и собрать образцы синеватой водоросли, запрещенной в башне. Когда он вернулся через тайный ход, то с удивлением увидел ожидающего их Слайдера. Тот держал наготове портативный лучевой аппарат. Маленькое помещение было герметически закупорено. На Слайдере была защитная одежда. Голос его доносился через диафрагму.

— Стойте на месте, парни. Держи, — он бросил лучевой механизм Сэму. — Облучи этот пластиковый мешок. Он закрыт? Хорошо. Облучи его сверху. Так. Теперь поворачивай. Не спеши!

Спутник Сэма попытался ему что-то возразить. Слайдер фыркнул:

— Делай, что говорят, или я сверну твою тощую шею. Поднимай руки. Поворачивайтесь медленно, пока я вас облучаю. Вот так.

Потом они втроем встретились с Джимом Шеффилдом. Джим был послушен, но сердит. Он попытался спорить со Слайдером.

Слайдер фыркнул и потер свою седую голову.

— Заткнись, — сказал он. — Ты слишком вырос из своих башмаков. Если, затевая что-нибудь новое, не позабудешь спросить меня, то убережешься от многих неприятностей. — Он хлопнул по пластиковому мешку, который Сэм положил на стол. — Знаешь, почему эта водоросль запрещена в башне? Твой патрон не предупреждал тебя, что с ней нужно обращаться осторожно?

Широкий рот Шеффилда изогнулся:

— Я был осторожен.

— С ней безопасно обращаться только в лабораторных условиях, — сказал Слайдер. — Только так. Это пожиратель металла, она разлагает металл. Когда с нею правильно обращаются, она безвредна. Но в сыром состоянии может высвободиться и наделать много бед. И ты кончишь в терапии. Ясно? Если бы сразу пришел ко мне, я сказал бы, что сначала нужно взять ультрафиолетовую установку и облучить водоросль. Она могла прилипнуть к костюмам парней. В следующий раз ты так легко не отделаешься.

Шеффилд потупил взгляд. Он послушно встал, подобрал мешок и вышел, поманив за собой ребят. Они на мгновение задержались. Слайдер подмигнул Сэму.

— Ты делаешь массу ошибок, парень, когда не слушаешься советов старших, — сказал он.

Это был лишь один из многих эпизодов его внешней жизни. Внутренне он был рано развившимся, аморальным, мятежным. Он восставал против краткости жизни, которая делала всякое обучение тщетным, когда он думал о бессмертных. Он восставал против собственного тела, толстого, приземистого, плебейского. Восставал скрыто, не зная причины, против того, что непоправимо, невозвратно вошло за первые недели в его жизнь.

В мире всегда существовали разгневанные люди. Такой гнев, как у Ильи, — это огонь Господен, человек остается в истории как святой, а его гнев сдвигает горы, чтобы улучшить человечество. Иногда гнев разрушителен, великие полководцы уничтожают целые нации. Такой гнев находит свое внешнее выражение и не должен скрывать своего хозяина.

Но гнев Сэма Рида был направлен против таких вечных категорий, как время и судьба, и единственной целью, которую мог найти этот гнев, был сам Сэм Рид. Разумеется, такой гнев противоестествен в человеке. Но Сэм Рид и не был нормален. И отец его не был нормален, иначе он не стал бы так, несоответственно вине, мстить сыну. Порок, скрывавшийся в крови Харкеров, ответствен за этот гнев, в котором жили отец и сын, разделенные, гневающиеся по разным поводам, восставшие против всего, и прежде всего против собственной жизни. Сэм прошел через много внутренних фаз, которые поразили бы Слайдера, Джима Шеффилда и остальных, с кем он тогда работал. Его мозг был сложнее, чем у остальных, он был способен жить на многих уровнях и скрывать это. С тех пор как он открыл большие библиотеки башен, он стал страстным читателем. Он никогда не был только интеллектуальным человеком, и внутреннее беспокойство мешало ему овладеть каким-либо полем знания и тем самым подняться над собственным положением благодаря единственному преимуществу, которым он обладал, — благодаря своему мозгу.

Но он пожирал книги, как огонь пожирает топливо, как собственная неудовлетворенность пожирает его самого. Он пожирал толстые фолианты, касающиеся любого вопроса, встречавшегося ему, и отягощался знаниями, бесполезно копившимися в его мозгу. Иногда эти знания помогали ему совершить мошенничество или скрыть убийство. Часто же они просто лежали, невостребованные, в мозгу, запрограммированном на тысячелетие, но обреченном исчезнуть меньше, чем через сто лет.

Хуже всего было то, что Сэм Рид в сущности не знал, что его беспокоит. Он боролся с собственным сознанием, пытаясь избавиться от подсознательного знания о собственном наследии. Некоторое время он надеялся найти ответ в книгах.

В те ранние дни он видел в книгах отсрочку от эскапизма, который позже он испытал во многих формах, пока не набрел в конце концов на одну великую, невероятную и невыполнимую задачу, решить которую было предначертано ему судьбой.

В следующие пятнадцать лет он читал — быстро и спокойно — в библиотеках всех башен, где ему случалось бывать, и это служило противоядием тем незаконным делам, в которые он все время впутывался. Глубокое презрение к людям, которых он обманывал, прямо или косвенно, сочеталось с презрением к своим товарищам. Сэм Рид ни в каком отношении не был приятным человеком.

Даже для самого себя он был непредсказуем. Он был жертвой ненависти к самому себе, его месть людям иногда принимала очень резкие формы. Он стал пользоваться дурной репутацией. Никто не доверял ему — да и как можно было ему доверять, если он не доверял сам себе? Но мозг и руки его были настолько искусны, что его услуги пользовались большим спросом, хотя и могли привести к кровавым убийствам, если Сэм Рид давал волю своему гневу.

Сэм Рид воспринимал Вольных товарищей, как исчезнувших динозавров старой Земли, и почти по тем же причинам — как воплощение великолепной романтики. Он понимал причины такого восприятия и в глубине души насмехался над собой. Не Вольные товарищи, а связанное с ними представление о свободе — вот что в конечном итоге очаровывало всех, включая и Сэма.

Сэм читал о пионерских днях Венеры со свирепой жадностью. Человек может всего себя отдать борьбе с таким соперником, как дикая планета, с которой борются поселенцы. Он с горячей ностальгией читал о старой Земле, о ее широких горизонтах. Он напевал про себя старые песни и старался представить себе вольное небо.

Веда его заключалась в том, что его собственный мир был прост, усложненный лишь искусственно, но так, чтобы никто не мог поранить себя об искусственные барьеры: эти барьеры падали от легкого прикосновения. Когда колотишь их одной рукой, другой можно поддерживать.

Единственный достойный противник, найденный Сэмом, было время — длинная и сложная протяженность столетий, которых — он знал это — ему не прожить. Поэтому он ненавидел мужчин, женщин, весь мир, самого себя. За отсутствием достойного противника он сражался со всеми сразу.

Все это время оставалось справедливым одно обстоятельство, которое он осознал смутно и без особого интереса. Голубой цвет трогал его так, как не могло тронуть ничто другое. Он объяснял это частично рассказами о старой Земле, о ее невообразимо голубом небе.

Здесь же все было пропитано водой. Воздух на поверхности был тяжел от влаги, облака провисали от воды, и серые моря, одеялом покрывавшие башни, вряд ли были более влажными, чем облака и воздух. Поэтому голубизна утраченного неба прочно связывалась в сознании Сэма со свободой.

Первая девушка, с которой он вступил в брак, была маленькая танцовщица из кафе на одном из Путей. Она носила костюм из голубых перьев цвета забытого неба Земли. Сэм снял небольшую квартирку на одной из отдаленных улиц башни Монтана, и в течение шести месяцев они ссорились здесь не больше, чем другие пары.

Однажды утром он вернулся туда после ночной работы с бандой Шеффилда и, распахнув дверь, ощутил какой-то странный запах. Тяжелая сладость висела в воздухе и острая, густая, чем-то знакомая кислота, которую не многие в башнях могли бы опознать в эти упадочные дни.

Маленькая танцовщица, сжавшись в комок, лежала у стены. Лицо ее было закрыто бледно окрашенным цветком, чьи лепестки сжимались как пальцы, крепко прижимая цветок к ее черепу. Цветок был желтый, но прожилки лепестков теперь стали красными, и красная жидкость текла из-под цветка на голубое платье девушки. Рядом на полу лежал цветочный горшок и зеленая обертка, в которой кто-то послал ей цветок.

Сэм никогда не узнал, кто это сделал. Возможно, кто-то из врагов отомстил ему за старые обиды; возможно, один из друзей, некоторое время он подозревал Слайдера, боявшегося, что девушка возьмет над ним слишком большую власть и отвлечет от темного, но выгодного бизнеса. А может, это была соперница-танцовщица, потому что среди людей этой профессии шла непрекращающаяся борьба из-за возможности работать в башне Монтана.

Сэм произвел расследование, узнал, что ему было нужно, и вынес беспристрастный приговор. Впрочем, Сэма это не слишком занимало. Девушка была не менее неприятной особой, чем он сам. Просто она была удобна, и у нее были голубые глаза. Когда Сэм занимался делом об ее убийстве, он заботился не о ней, а о своей репутации.

После нее приходили и уходили другие девушки. Сэм снял квартирку получше в соседнем квартале. Затем он закончил одну чрезвычайно выгодную работу и оставил очередную девушку и квартиру ради элегантной многокомнатной квартиры в центре башни Монтана над главным Путем. От отыскал хорошенькую синеглазую певичку, чтобы делить с ней эти апартаменты.

К началу этого рассказа у него были три разные квартиры в разных башнях: одна исключительно дорогая, одна средняя и одна тщательно подобранная квартира в портовом районе, в самом темном углу башни Виргиния. Жители соответствовали этим квартирам. Сэм был своего рода эпикурейцем. Теперь он мог себе это позволить.

В дорогой квартире у него было три комнаты, куда никто не смел входить. В них находилась растущая библиотека и коллекция музыкальных записей, а также тщательно подобранный набор напитков и наркотиков. Об этом его коллеги по бизнесу не знали. Он приходил сюда под другим именем, и все соседи принимали его за богатого коммерсанта из отдаленной башни. Сэм Рид наиболее приблизился к той жизни, которую Сэм Харкер вел бы по праву…

Королева Воздуха и Тьмы

Начинает плакать и кричать:

"О юноша, о мой убийца,

Завтра ты должен умереть…"

В первый день ежегодного карнавала Сэм Рид сидел за маленьким столиком и разговаривал о любви и деньгах с девушкой в розовом бархате. Было, вероятно, около полудня, потому что тусклый свет пробивался сквозь мелкое море и заполнял огромный купол башни. Но все часы во время трехдневного карнавала останавливались, чтобы никто никуда не спешил.

У того, кто не привык с детства к поворачивающемуся кафе, движение города вокруг вызывало бы болезненное ощущение. Вся комната медленно поворачивалась под негромкую музыку внутри прозрачной круговой стены. Столы тоже поворачивались вокруг своей оси вместе со стульями. За мягкими облаками волос девушки Сэм мог видеть всю башню, распростершуюся под ними и проходящую в торжественном наряде под их наблюдательным пунктом.

Облачко цветного душистого дыма проплыло мимо них длинной воздушной лентой. Сэм ощутил на лице крошечные капли благоухающей жидкости. Он отогнал туман нетерпеливым движением руки и посмотрел на девушку.

— Ну? — сказал он.

Девушка улыбнулась и склонилась к узкой двурогой лире, украшенной цветными лентами. У девушки были нежные голубые глаза, затененные такими густыми и длинными ресницами, что глаза у нее иногда казались черными.

— У меня через минуту выступление, — сказала она. — Я отвечу вам позже.

— Отвечайте сейчас, — сказал Сэм не грубо, как он обычно разговаривал с женщинами, но категорично. Дорогая квартира в верхней части респектабельной башни пустовала, и Сэм считал, что девушка может стать там очередной жиличкой. И, возможно, постоянной. Что-то беспокоило его, когда он думал о Розате. Ему не нравилось то, что женщина может так глубоко затронуть его.

Розата улыбнулась ему. У нее был маленький рот и облако темных волос, коротко подстриженных и окружавших ее голову темной дымкой. Иногда на ее лице мелькала неожиданная улыбка, в глазах ее скрывался недюжинный интеллект. Ее голос приятной дрожью щекотал нервы.

Сэм побаивался ее. Но он не был бы Сэмом Ридом, если бы не устремился в эту западню. Он привык встречать опасность лицом к лицу, и если невозможно изгнать из мыслей это бархатное создание, то лучше попытаться пресытиться им. Он собирался сделать это как можно скорее.

Розата задумчиво тронула струны лиры. Она сказала:

— Я услышала сегодня утром кое-что интересное. Джим Шеффилд больше вас не любит. Это правда, Сэм?

Сэм бесстрастно сказал:

— Я задал вам вопрос.

— Я тоже.

— Хорошо. Это правда. Я оставлю вам в завещании годовой доход, если Джим доберется до меня первым. Вас это беспокоило?

Она вспыхнула и так дернула струну, что та исчезла в яростной вибрации.

— Я отшлепаю вас, Сэм Рид! Вы знаете, что я сама могу зарабатывать.

Он вздохнул. Могла, и это делало разговор особенно трудным. Розата была популярной певицей. Если она придет к нему, то не из-за денег. И это тоже делало ее опасной для его душевного спокойствия.

Медленная музыка соответствовала медленным поворотам комнаты. Сейчас она прекратилась. Мелодичный звук раздался в воздухе, цветные облака зашевелились. Розата встала, прижав к бедру узкую высокую лиру.

— Это меня, — сказала она. — Я подумаю, Сэм. Дайте мне несколько дней… Я могу для вас быть очень плоха.

— Я знаю это. Идите, пойте свою песню. Увидимся после карнавала, но не ради ответа. Я знаю ответ.

Она рассмеялась и отошла от него, на ходу трогая струны и напевая. Сэм видел, как вслед ей оборачивались восхищенные лица.

Прежде чем ее песня кончилась, он встал и вышел из вращающейся комнаты, слыша за собой бархатистый голос, певший жалобу сказочной Женевьевы. Ни одной фальшивой ноты. Она блестяще преодолевала трудные бемоли, которые придавали старой песне минорную плаксивость.

"О Женевьева, милая Женевьева, дни проходят, дни уходят…" — плакала Розата, глядя на уходящего Сэма. Кончив петь, она быстро прошла в свою уборную и набрала на коммутаторе номер Шеффилда.

— Слушай, Джим, — быстро заговорила она, когда на экране появилось его смуглое хмурое лицо. — Я только что разговаривала с Сэмом и…

Если бы Сэм слышал это, он, вероятно, тут же убил бы ее. Но он, разумеется, не слышал. В момент этого разговора он столкнулся со случайностью, которая стала поворотным пунктом в его жизни.

Этой случайностью была женщина в голубом. Прогуливаясь по движущемуся Пути, она подняла руку и набросила угол своего тонкого, как паутинка, платья на голову, наподобие вуали. Глаза Сэма уловили движение и цвет. Он остановился так внезапно, что с обеих сторон люди столкнулись с ним, и один из них повернулся к нему, готовый затеять ссору. Но тут он увидел длинное лицо с гранитным подбородком, напряженными складками, шедшими от носа ко рту, и без видимой причины отвернулся, отказавшись от своего намерения.

Поскольку образ Розаты был по-прежнему ярок в его сознании, Сэм смотрел на женщину с меньшим энтузиазмом, чем сделал бы это несколькими днями раньше. Глубоко в его сознании ожило смутное воспоминание, и он стоял неподвижно, глядя на женщину. Ветерок от движения Пути шевелил вуаль вокруг ее лица, в ее глазах двигались тени, голубые тени от голубой вуали в густо затененных голубых глазах. Она была прекрасна.

Поколебавшись, что было ему совсем неприсуще, Сэм решительным жестом подтянул свой пояс и пошел вперед широким шагом, ступая мягко и неслышно. Он не знал, почему лицо женщины, ее бархатистое голубое платье так беспокоили его. Он забыл тот давно прошедший карнавал, на котором впервые увидел ее.

Во время карнавала не существует социальных барьеров — по крайней мере теоретически. Сэм подошел к ней по движущейся ленте и без улыбки посмотрел ей в лицо. На одном из уровней она оказалась выше, чем он. Она была очень стройной, очень элегантной, с налетом грациозной усталости, которая культивировалась в башнях. Сэм не знал, соблюдала ли она моду, или эти усталость и грациозность были для нее естественными.

Голубое платье было туго натянуто на футляр из золотой фольги, которая просвечивала сквозь прозрачную голубизну. Волосы ее — экстравагантный каскад черно-сизых локонов — обрамляли лицо и собирались широким золотым кольцом в корону на голове, спадая оттуда волной до самой талии.

Уши ее были проколоты с обдуманным варварством, и в каждой мочке висел золотой колокольчик. Это было проявлением общей моды на варварство. Следующий сезон мог предложить золотое кольцо в носу, и эта женщина будет носить его с той же пренебрежительной элегантностью, с которой она теперь повернулась к Сэму Риду.

Не обратив на это внимания, он сказал спокойным и уверенным голосом, каким произносят приказы: "Пойдемте со мной", — и предложил ей руку.

Она слегка отвела голову назад и посмотрела на него. Возможно, она улыбалась. Определить это было трудно, так как у нее был изогнутый рот, какой изображали на египетских портретах. Если она и улыбалась, то ее улыбка была надменной. Тяжелый водопад локонов, казалось, еще больше оттягивал ее голову назад.

Несколько мгновений она стояла так, глядя на него, и колокольчики ни разу не звякнули в ее ушах.

В Сэме, обычном на первый взгляд плебее, внимательный взгляд открывал много кричащих противоречий. Он прожил уже около сорока лет со своим всепоглощающим гневом. Следы ярости были на его лице, и даже в состоянии покоя он выглядел как человек, напряженно борющийся с чем-то. Это напряжение придавало особую выразительность чертам его лица, сглаживая их топорность.

Другое любопытное обстоятельство — он был напрочь лишен волос. Плешивость — довольно обычное явление, но человек, совершенно лишенный волос, не может считаться лысым. Его голый череп имел классическую форму, и волосы казались бы анахронизмом на этой безупречной голове. Сорок лет назад ребенка изуродовали, но сделали это торопливо, наспех, в результате чего остались прекрасного рисунка уши, плотно прижатые к благородному черепу, изящные скулы и подбородок — фамильные черты Харкеров.

Толстая шея, закрытая кричаще алым костюмом, была не харкеровской. Ни один из Харкеров не оделся бы в алый бархат, даже на карнавал, — он надел бы золоченый пояс с золочеными ножнами. Но если все-таки предположить, что Харкер когда-нибудь надел бы алый бархатный костюм, он должен был выглядеть именно так.

Несмотря на приземистую фигуру, толстую шею и бочкообразную грудь, несмотря на нелепую раскачивающуюся походку, кровь Харкеров сказывалась в Сэме Риде — он носил одежду и двигался с уверенностью и непостижимой элегантностью.

Он стоял неподвижно, согнув руку, и глядел на женщину сузившимися глазами — стальными глазами на румяном лице.

Спустя мгновение, повинуясь импульсу, который она не могла бы определить, женщина улыбнулась ему снисходительной улыбкой. Движением плеча она отбросила рукав и вытянула стройную руку с толстыми золотыми кольцами, унизывающими все пальцы. Очень нежно она положила ладонь на руку Сэма Рида и сделала шаг к нему. На его толстой руке, поросшей рыжими волосами, где переплетались тугие мускулы, ее рука казалась восковой и нереальной. Она чувствовала, как при ее прикосновении напряглись его мышцы, и ее улыбка стала еще снисходительнее.

Сэм сказал:

— Когда я в последний раз видел вас на карнавале, ваши волосы не были черными.

Она искоса взглянула на него, не давая себе труда заговорить. Сэм смотрел на нее, без улыбки разглядывая черту за чертой, как будто это был портрет, а не живая женщина, оказавшаяся здесь лишь по капризу случая.

— Они были желтыми, — сказал он. Теперь воспоминание прояснилось, вырванное из прошлого, в мельчайших деталях, и он понял, как сильно был поражен тогда, в детстве. — Это было… тридцать лет назад. В тот день вы тоже были в голубом — я хорошо это помню.

Женщина отвернулась от него, как будто разговаривая с кем-то другим:

— Вероятно, это была дочь моей дочери, — сказала она безразлично.

Это потрясло Сэма. Конечно, он хорошо знал о долгоживущей аристократии. Но ни с кем из них ему не случалось встречаться непосредственно. Для человека, который считает свою жизнь и жизнь всех других десятилетиями, встреча с теми, кто считает жизнь столетиями, производит ошеломляющее впечатление.

Он рассмеялся — резким коротким смехом. Женщина посмотрела на него со слабым интересом: она никогда не слышала такого смеха у представителей низших классов — смеха самоуверенного, равнодушного человека, довольного собой и не заботящегося о своих манерах.

Многие до Кедры Уолтон находили внешность Сэма притягательной, но мало кто понимал почему. Кедра Уолтон поняла. Это было то самое качество, в поисках которого она и ее современники навешивали варварские украшения, протыкали уши и распевали воющие кровожадные баллады. Это была жизнеспособность, жизнестойкость, мужество — качества, утраченные людьми в этом мире.

Она презрительно взглянула на него, слегка повернув голову, так что каскад черных локонов скользнул по плечам, и холодно спросила:

— Ваше имя?

Его рыжие брови сошлись у переносицы.

— Вам незачем знать, — сказал он с намеренной грубостью. На мгновение она застыла. Будто горячая волна прокатилась по ее телу, по мышцам, нервам, расслабляя тело, растопляя холодок отчужденности. Она глубоко вздохнула, ее украшенные кольцами пальцы скользнули по рыжим волосам на его руке. Не глядя на него, она сказала:

— Можете рассказывать мне о себе — пока не наскучите.

— Вам легко наскучить?

— Очень.

Он оглядел ее сверху донизу. То, что он увидел, ему понравилось, и он подумал, что понимает ее. За сорок лет жизни Сэм Рид накопил немалые знания о жизни башен, не только об обычной жизни, которая видна всем, но и о тех скрытых тайных методах, которые использует раса, чтобы подхлестнуть гаснущий интерес к жизни. Он решил, что сможет удержать ее интерес.

— Идемте! — сказал он.

Это был первый день карнавала. На третий и последний день она впервые намекнула ему, что эта случайная связь может не прерваться с концом карнавала. Он был удивлен, но не обрадовался. Во-первых, существовала Розата. А во-вторых, Сэм Рид был заключен теперь в тюрьму, из которой никогда не сможет вырваться. Он не согласен носить кандалы и жить в плену.

Повиснув в невесомости пустой тьмы, они следили за трехмерным изображением. Это было чрезвычайно дорогое удовольствие. Оно требовало искусных операторов и по крайней мере один управляемый роботом специальный самолет, снабженный специальными длиннофокусными объективами и телевизором. Где-то далеко, над континентом Венеры, висел самолет, сфокусировав внимание на происходящем внизу, на сцене.

Зверь боролся с растением.

Он был огромен, этот зверь, и великолепно вооружен для борьбы. Но его огромное и влажное тело было покрыто кровью, струившейся из ран, нанесенных ветвями с саблеобразными шипами. Ветви хлестали с рассчитанной точностью, разбрызгивая капли яда, который блистал во влажном сером воздухе. Звучала музыка, импровизированная таким образом, чтобы соответствовать ритму схватки.

Кедра коснулась кнопки. Музыка стихла. Самолет парил где-то над битвой, а импровизатор неслышно перебирал клавиши. Кедра в темноте повернула голову и сказала:

— Я ошиблась.

Сэму хотелось досмотреть конец схватки. Он нетерпеливо и резко сказала:

— В чем?

— В вас. — В темноте его щеки едва коснулся палец. — Я вас недооценила, Сэм. Или переоценила. Или то, или другое.

Он наклонил голову, чтобы избежать прикосновения пальца. Протянул в темноте руку, провел по гладкой округлой щеке и углубился в черные волосы. Он ухватился за золотое кольцо, сжимавшее ее волосы, и грубо потряс из стороны в сторону. Волосы мягко касались его руки.

— Хватит! — сказал он. — Я вам не любимый щенок. Скажите, что вы имели в виду?

Она рассмеялась.

— Если бы вы не были так молоды! — с оскорбительным выражением сказала она.

Он так резко отпустил ее, что она покачнулась и, чтобы восстановить равновесие, ухватилась за его плечо. Он молчал. Потом негромко спросил:

— Сколько же вам лет?

— Двести двадцать.

— Я вам наскучил. Я ребенок.

— Не ребенок, Сэм, вовсе не ребенок! Но наши взгляды так разнятся. Нет, вы не наскучили мне. Это-то и беспокоит меня. Я хотела бы, чтобы наскучили. Тогда я могла бы оставить вас сегодня и забыть обо всем случившемся. Но что-то в вас есть, Сэм, не знаю.

Голос ее стал задумчив. Музыка поднялась в кричащем крещендо и стихла. Далеко в болотах один из соперников торжествовал победу.

— Если бы только вы были таким человеком, каким кажетесь, — говорила Кедра Уолтон. — У вас отличный мозг. Как жаль, что вы так долго не сможете использовать его. Я хотела бы, чтобы вы не были одним из многих. Я вышла бы за вас замуж — на время. Простите, если это звучит покровительственно. Вы заслуживаете большего.

— Каково чувствовать себя богом? — угрюмо спросил ее Сэм.

— Каково чувствовать? Мы бессмертные, и с этим ничего нельзя сделать. Это хорошо… и страшно ответственно. Мы не только играем, знаете ли. Первые сто лет я училась, путешествовала, изучала людей и мир. Потом сто лет увлекалась интригами. Училась, как дергать за ниточки, чтобы Совет принял нужное решение. Нечто вроде джиу-джитсу для мозга. Затронуть самолюбие человека и заставить его реагировать так, как мне нужно. Я думаю, вы сами хорошо знаете эти штуки — но вы никогда не сможете овладеть этим искусством так, как я. Жаль. Что-то в вас есть… Я… Ну, неважно.

— Не говорите мне о браке. Я не женюсь на вас.

— О, женитесь! Я могу попытаться даже и сейчас. Я могу…

Сэм перегнулся через ее колени и нажал выключатель. Послышался щелчок, и в маленькой комнате со множеством подушек вспыхнул свет. Кедра замигала своими прекрасными, лишенными возраста глазами и засмеялась, то ли протестуя, то ли удивляясь.

— Сэм! Я ослепла. Не нужно. — Она потянулась, чтобы выключить свет. Сэм схватил ее за руку и сжал пальцы с тяжелыми золотыми кольцами.

— Слушайте. Я оставлю вас немедленно и никогда не захочу увидеть снова. Поняли? У вас нет ничего, что бы я захотел.

Он резко встал.

Что-то змеиное было в том, как она точным быстрым движением поднялась на ноги, звеня многочисленными золотыми блестками на платье.

— Подождите! Нет, подождите! Забудьте обо всем, Сэм. Я хочу кое-что показать вам. Это были только слова. Сэм, я хочу, чтобы вы вместе со мной отправились на Небо. У меня есть для вас дело.

Он холодно смотрел на нее. Глаза его были стальными щелками под рыжими ресницами и грубыми кустистыми бровями. Он назвал сумму, в которую ей это обойдется. И она, улыбнувшись, сказала, что заплатит. Легкая египетская улыбка застыла в уголках ее рта. Он вышел вслед за ней.

Небо почти соответствовало полузабытому месту рождения человечества. Это была Земля, но Земля, окруженная романтическим ореолом. Небо представляло собой гигантский полу-купол, стены которого были усеяны множеством небольших комнаток, нависавших над гигантским помещением внизу. Каждая комнатка могла быть изолирована от остальных. Особое устройство из перекрещивающихся лучей могло создать впечатление пребывания в гуще толпы. Можно было также в соответствии с оригинальным замыслом архитектора наслаждаться иллюзией земного окружения.

Правда, пальмы и сосны росли из одного и того же суррогата. Виноград, розы и цветущие деревья заслоняли друг друга, но это никого не смущало. Только ученый понял бы, в чем тут дело: времена года давно стали экзотической частью истории.

Это было странное и великолепное зрелище — цвет земной поверхности менялся от зеленого к коричневому, а потом — к сверкающему голубовато-зеленому, а потом снова появлялись пронзительно-зеленые копья ростков, набухали почки, и все это, естественно, совсем не похоже на контролируемый рост гидропоники.

Кедра Уолтон и Сэм Рид пришли на Небо. От входа они увидели огромную сияющую полусферу, усеянную сверкающими ячейками, как обрывками яркого разорванного сна, двигающимися и плывущими, поднимающимися и опускающимися в сложном переплетении лучей. Далеко внизу, очень далеко, виднелся бар — змеинообразная черная лента. Ноги многочисленных мужчин и женщин делали его похожим на многоножку.

Кедра заговорила в микрофон. Одна из крутящихся ячеек сошла со своей орбиты и мягко опустилась перед ними. Они вошли, и ощущение падения подсказало Сэму, что они снова плывут в воздухе.

У низенького столика на подушечках сидели мужчина и женщина. Сэм сразу узнал мужчину. Это был Захария Харкер, глава самой большой семьи бессмертных.

Это был высокий человек с красивым лицом, носившим на себе следы — нет, не возраста — опыта, зрелости, и этот отпечаток контрастировал с юными, лишенными возраста свежими чертами. Его ровное спокойствие происходило изнутри — спокойная уверенность, спокойная вежливость, спокойная мудрость.

— Сари, моя дорогая, — сказала Кедра, — я привела гостя. Сари — моя внучка. Захария, это… я не знаю его фамилии. Он не говорил мне.

У Сари Уолтон было тонкое надменное лицо — очевидно, семейная черта, волосы невероятного зелено-золотистого цвета в тщательно продуманном беспорядке падали на обнаженные плечи. На ней было облегающее платье из прекрасной шерсти животного с поверхности, украшенное полосками наподобие тигриной шкуры. Тонкое и эластичное, оно опускалось до колен и широкими складками развертывалось вокруг лодыжек.

Двое бессмертных подняли головы, на их лицах отразилось удивление. Сэм почувствовал, что они подавили внезапный порыв негодования. Сознавая свою неуклюжесть и незрелость, Сэм почувствовал, каким непривлекательным он должен был выглядеть в их глазах. Как ребенок, восставший против взрослых, Сэм восставал против высшего знания, светившегося на этих прекрасных лицах.

— Садитесь, — Кедра указала на подушечки, и Сэм неуклюже опустился, принял напиток и посмотрел на лица хозяев с горячей неприязнью, которую и не пытался скрыть. Да и зачем скрывать?

Кедра сказала:

— Я думала о Вольных товарищах, когда привела его сюда. Он… как ваша фамилия?

Сэм угрюмо назвал свое имя. Она откинулась на подушках, золотые кольца мягко сверкнули на полных пальцах, принявших напиток. Она казалась абсолютно безмятежной, но Сэм ощущал в ней скрытое напряжение. "Интересно, чувствуют ли это и другие", — подумал он.

— Мне лучше объяснить вам сначала, Сэм Рид, — сказала она, — что последние двадцать лет я провела в созерцании.

Он знал, что это означает, — нечто вроде интеллектуального женского монастыря, высшая религия разума; там слушатели отрекались от мира и стремились найти — как можно это определить? — Нирвану? Душевный мир? Гармонию?

Он знал о бессмертных больше, вероятно, чем они подозревали. Он осознавал, как совершенна жизнь, которая будет продолжаться тысячу лет. Их жизнь становилась частью огромной, но единой мозаики, составленной, впрочем, из тех же элементов, что и обычная жизнь. Вы можете прожить тысячу лет, но секунда всегда останется секундой, и периоды созерцания необходимы, чтобы сохранять душевное равновесие.

— Ну и что же с Вольными товарищами? — хрипло спросил Сэм. Он знал, что общественный интерес сейчас сосредоточился на Робине Хейле — последнем воине. Глубокая неудовлетворенность, вызывавшая стремление ко всему примитивному, привела к тому, что Вольный товарищ, затянутый в синтетическое великолепие, овладел всеми умами. Все готовы были принять его проект колонизации поверхности.

Или, вернее, думали, что готовы. Пока весь проект оставался на бумаге. Когда дело дойдет до настоящей борьбы с дикой, яростной природой континентальной Венеры, дело может обернуться, как полагали реалисты, совсем по-другому. Но сейчас крестовый колонизационный поход Робина Хейла был принят с неразумной радостью.

— Что с ними? — повторил Захария Харкер. — Проект не сработает. Как вы думаете, Сэм Рид?

Сэм нахмурился. Он фыркнул и покачал головой, не заботясь о словах. В нем росло желание вызвать несогласие среди этих цивилизованных бессмертных.

— Выйдя из созерцания, — сказала Кедра, — я обнаружила, что проект Вольного Товарищества — самое интересное из случившегося. И самое опасное. По многим причинам мы считаем, что сейчас попытка колонизации будет гибельной.

— Почему?

Захария Харкер наклонился над столиком, чтобы поставить напиток.

— Мы еще не готовы, — спокойно сказал он. — Требуется тщательная подготовка — технологическая и психологическая. А мы — гибнущая раса, Сэм. Мы не можем позволить себе ошибку. Этот проект Вольного Товарищества обречен на неудачу. Его нельзя допустить. — Он поднял брови и задумчиво посмотрел на Сэма.

Сэм сощурился. У него появилось неприятное чувство, будто этот глубокий спокойный взгляд может прочесть в его лице больше, чем он хотел. Ничего нельзя сказать об этих людях с уверенностью. Они слишком долго живут. Возможно, они слишком много знают.

Он грубо сказал:

— Вы хотите, чтобы я убил его?

В маленьком помещении на мгновение повисло молчание. У Сэма появилось ощущение, что его слова были для них неожиданностью — они не собирались заходить так далеко. Ему показалось, как будто бессмертные молча разговаривают друг с другом. Люди, прожившие так долго, несомненно выработали способность читать мысли, хотя бы по работе лицевой мускулатуры. Казалось, молчащие бессмертные обмениваются мыслями.

Потом Кедра сказала:

— Да. Убейте его, если сможете.

— Это было бы лучшим решением, — медленно проговорил Захария. — Сделайте это сейчас, сегодня. Не позже, чем через сорок восемь часов. События развиваются слишком быстро. Если мы убьем его сейчас, некому будет занять его место — место лидера. Завтра, возможно, кто-нибудь сможет. Вы справитесь с этим, Сэм Рид?

Сэм презрительно сказал:

— Неужели вы все глупцы? Или знаете обо мне больше, чем я думаю?

Кедра рассмеялась:

— Мы знаем. Ведь прошло три дня, дорогой. Неужели вы думаете, что я позволила бы вовлечь себя в это с человеком, о котором ничего не знаю? В тот же вечер я знала вашу фамилию. К утру у меня были уже подробности. И я знаю, что вам можно поручить такое задание. Вы справитесь, если вам заплатят.

Сэм вспыхнул. Теперь он ненавидел ее сознательно. Ни один человек не смеет так дурачить его.

— Вам это обойдется вдвое дороже, чем кому-либо в башне, — и он назвал очень высокую цену.

Захария сказал:

— Нет. За это мы можем…

— Прошу тебя, Захария, — Кедра протестующе подняла руку. — Я заплачу. У меня есть причины.

Захария с беспокойством взглянул на нее. Ее лицо сказало ему больше, чем она того хотела. Он надеялся, что их свободный брак, который прервался, когда она погрузилась в созерцание, вскоре может возобновиться. Видя, как она смотрит на Сэма, он понял, что это будет не скоро.

Сари наклонилась вперед и положила свою бледную руку на его ладонь.

— Захария, — сказала она, и в голосе ее было предупреждение и самообладание. — Пусть она поступает по-своему, дорогой. У нас достаточно времени для всего.

Бабушка и внучка — почти зеркальное отражение друг друга — обменялись взглядами, в которых Сэм, ничего не пропускавший, прочел и соперничество, и понимание.

— Взгляните туда, — сказал Захария. Он сделал легкое движение рукой, и стена ячейки стала прозрачной. Они проплывали мимо небольшого углубления в раковине, где сидел человек.

— Он здесь уже два часа, — добавил Захария.

Ячейка подплыла еще ближе. Человек был высоким, худым и смуглым. На нем был тусклый коричневый костюм.

— Я знаю его, — сказал Сэм и встал. Пол слегка качнулся под ним. — Спустите меня, я займусь им.

У длинного прилавка он нашел свободное место и заказал выпивку. Это было место свидания бессмертных и представителей высшего класса. Нечасто здесь можно было увидеть человека такой плебейской внешности. Но что-то в хмуром выражении лица и повелительном тоне Сэма было такое, от чего бармен пробормотал: "Да, сэр", — и принес заказанное.

Сэм сидел долго. Он еще два раза заказал выпивку. Огромная раковина гудела и поворачивалась над ним. Он следил, как ячейка с коричневой фигурой бесцельно плыла по широкому кругу. Он ждал, когда бессмертный спустится, и лихорадочно соображал.

Опасно вмешиваться в дела бессмертных, даже просто политически. А уж вмешиваться эмоционально — чистое самоубийство. У Сэма не было никаких иллюзий относительно своих шансов выжить после того, как он будет ненужен. Он видел, с каким задумчивым выражением рассматривал его Захария Харкер.

Когда ячейка Вольного товарища опустилась, Сэм Рид уже был готов встретить ее. Он не стал тратить слов зря.

— Только что меня наняли, чтобы убить вас, Хейл, — сказал он.

Спустя час, когда банда Шеффилда вышла на след Сэма, они вдвоем покидали Небо.

Сэм Рид никогда не продвинулся бы так далеко в своей карьере, если бы не был умелым и убедительным оратором. Робин Хейл очень часто становился мишенью убедительных ораторов с тех пор, как объявил о своем проекте. Он умел с ними справляться. Но здесь заговорила кровь Харкеров. Хотя Сэм строил свой успех на красноречии, на самом деле подействовала глубокая убежденность речи, унаследованная им от бессмертных предков. Именно это убедило Вольного товарища.

Сэм говорил очень быстро — и в то же время спокойно. Он знал, что отныне его жизнь и жизнь Хейла тесно связаны друг с другом, связаны короткой ниткой — длиной в сорок восемь часов. В этих пределах они оба в безопасности. По истечении этого времени оба должны умереть. Голос Сэма, когда он объяснял это Хейлу, был полон искренней убежденности.

В этот момент их и нашли парни Шеффилда. Двое вышли из портала Неба и ступили на медленную ленту движущегося Пути. Здесь толпа на мгновение разделила их, и Сэм, пробиваясь назад, слишком поздно увидел поднесенную к его лицу черную грушу и вдохнул острый аромат невидимого порошка, не успев задержать дыхание. Кто-то схватил его за руку. Все вокруг замедлилось и остановилось.

Его повели по Пути. Шары и лампы отбрасывали пятна света на улицу, пока она не повернула. И здесь они превратились в пятна гипнотического света. Путь плавно скользил, и над ними висели ровно сияющие ароматные дымы. Но Сэм все это видел как бы остановившимся. Смутно он осознавал, что это его собственная ошибка. Он позволил Кедре отвлечь себя. Он позволил себе заняться новой работой, не закончив старую, а она требовала всего внимания. И за это он сейчас расплачивается.

Потом что-то похожее на медленный водоворот нарушило ровное движение Пути. Сэм смутно воспринимал толчки, крики, удары кулаков, и все время на другие, смутно знакомые лица накладывалось лицо Вольного товарища.

Как во сне он видел, что все остальные отступили к краю Пути. Робин Хейл схватил его за руку. Сэм позволил увести себя. Он двигался и в то же время не двигался. Мозг его почти перестал функционировать. Он смутно сознавал, что они поднялись в одно из гидропонических сооружений, где Хейл отсчитывал монеты дежурному. И вот они стоят перед резервуаром, в котором теснится тяжелая и серо-зеленая листва.

Откуда-то издалека доносится голос Хейла:

— Обычно он растет на этом кустарнике. Будем надеяться, что они не успели дать слишком большую дозу. Тогда уже ничего не поможет. Вот! — Хейл растер в руках какой-то голубоватый лишайник, бросив его Сэму в лицо.

Внезапно все бешено ускорилось. Сэм начал чихать. Жалящая боль усилилась, охватила его мышцы и переселилась в мозг. Здесь она поднялась до крещендо, взорвалась и упала.

Потея и дрожа, он обнаружил, что снова может говорить. Время и пространство пришли в норму, и он, моргая, посмотрел на Хейла.

— Все в порядке? — спросил Вольный товарищ.

— Я… да, — Сэм вытер глаза.

— Как это вышло? — без интереса спросил Хейл.

— Я сам виноват, — коротко ответил Сэм. — Личное дело. Займусь им позже. Если выживу.

Хейл рассмеялся.

— Идемте ко мне. Я хочу с вами поговорить. Хейл изложил Сэму свой проект колонизации.

— Они не понимают, что их ждет, — пожаловался Вольный товарищ. — Никого не могу убедить. Все они представляют себе романтический крестовый поход, и никто из них никогда не ставил ногу на сухую землю.

— Убедите меня, — предложил Сэм.

— Я виделся с Логистом, — начал Хейл. — Крестовый поход — это его идея. Мне нужно было… что-нибудь. Я нашел его, но вот теперь начинаю бояться. Почва уходит у меня из-под ног. Люди слишком эмоциональны. Они цепляются за меня в поисках романтики. Все, что я могу им предложить, — это личные лишения, каких они и представить себе не могут, и надежду на успех для следующих поколений. Но такой дух исчез у нашей расы, когда она поселилась в башнях. Может быть, подводные горизонты слишком узки. Люди не видят дальше стен или собственного носа, — он улыбался. — Я предлагаю не мир, но меч. И мне никто не верит.

— Я сам никогда не был наверху, — сказал Сэм. — На что это похоже?

Вы видели поверхность из самолетов над джунглями. И большинство людей тоже. Но это ошибка — смотреть сверху. Сверху джунгли выглядят неплохо. Я хотел бы поместить передатчик вниз, в тину, чтобы стали видны и грязевые волки, поедающие все вокруг, и хлещущие ядом ветви. Но если бы я так сделал, мой крестовый поход и вся колонизация тут же рухнули бы. — Он пожал плечами.

— Вы знаете, я уже начинал в старом форте, — продолжал он. — Сейчас форт захвачен джунглями. Старые стены и укрепления деактивированы и бесполезны. Вся гигантская техника теперь мертва. Все внутри заполнено растительностью, кишащей червями и змеями. Мы расчистили место, но удерживать его свыше наших сил. Одни лишайники способны проесть насквозь дерево, стекло, сталь и плоть! Мы мало что знаем о джунглях. В экологии Венеры нет земных параллелей. Да и просто удерживать форт недостаточно — он должен содержать себя.

— Потребуются деньги и поддержка, — напомнил ему Сэм. — Семьи против колонизации.

— Я знаю. Думаю, что они ошибаются. Логист тоже так думает.

— Вы занимаетесь этим в одиночку? Хейл кивнул:

— Пока да.

— Почему? Энергичный человек может вам помочь.

— Такого человека нет. Для всякого другого это — обман. Сам я верю в это, Рид. Для меня это — крестовый поход. Но другому человеку я бы не поверил.

Блестящий авантюрный план начал формироваться в голове Сэма. Он спросил:

— Мне вы поверите?

— Почему я должен вам верить?

Не много ли он сказал Хейлу? Пожалуй, нет. Можно продолжать.

— Потому что я рисковал своей головой, чтобы вас предупредить, — сказал он. — Если бы я выполнил задание Харкеров, уже сейчас я бы немало заработал. Но я не выполнил. Я еще не говорил вам, почему. Я хочу принять участие в осуществлении вашего плана колонизации. Не стану отрицать, что я рассчитываю кое-что заработать.

— Я только что сказал вам, что мой план может не удаться, — возразил Хейл. Но глаза его блеснули.

"Пойман!" — подумал Сэм, а вслух сказал:

— Может быть, и нет. Нам нужна мощная поддержка. Думаю, я смогу обеспечить ее. Мы дадим участникам крестового похода другую цель. Заменим ею настоящую, дадим им что-то такое, чего они смогут достичь в течение своей жизни. И это не обман. Могу я попробовать?

Хейл задумчиво пощипывал подбородок. Наконец он сказал:

— Идемте к Логисту.

Сэм боялся Логиста. Его собственные мотивы были не таковы, чтобы выдержать свет чистого разума. Но за Хейлом было несколько столетий опыта. Они спорили примерно час.

Затем Сэм отправился с ним на свидание с Логистом.

Шар заговорил с ними — сияющий белый шар на металлическом пьедестале. Он сказал:

— Я говорю вам, что не могу предсказать будущее, Хейл.

— Но вы знаете верные ответы.

— Верный для многих ответ может оказаться неверным для Сэма Рида.

Сэм беспокойно заерзал.

— Значит, получается два ответа, — сказал он. Он считал, что разговаривает с машиной и потому слегка ослабил бдительность: ведь машины не люди. Волей-неволей ему пришлось сообщить необходимые данные. Теперь он беспокойно ждал, чувствуя, как идут часы, оставшиеся до назначенного срока, а Кедра и Захария Харкер ждут сообщения о смерти Вольного товарища.

В серебряном шаре плавали тени, разорванные отражения сардонического лица Логиста. Робин Хейл улавливал сходство, но знал, что для человека, не знающего секрета бессмертия, эти тени бессмысленны.

— Люди башен — не пионеры, — сказал Логист через некоторое время. — Вам понадобятся заключенные.

— Нам понадобятся хорошие люди, — сказал Хейл.

— Большинство преступников — хорошие люди. Они просто оказались здесь — не в своей социальной группе или не в своем времени. Любой асоциальный индивидуум может стать про-социальным в правильном окружении. Недовольные и преступники станут нашими лучшими людьми. Вам понадобятся геологи, натуралисты, биологи.

— Нам придется платить огромные суммы, чтобы заполучить даже второсортных специалистов, — возразил Сэм.

— Не придется. Вы удивитесь, как много недовольных даже среди лучших специалистов. Башни слишком благоустроенны. Какой настоящий специалист не будет рад случаю использовать свои возможности?

— Значит, вы думаете, мы можем действовать? — спросил Хейл.

— Если вы с Ридом избежите текущей опасности, спросите меня снова.

— Хейл сказал мне, — вмешался Сэм, — что Логист не согласен с семьями насчет колонизации. Почему бы тогда вам не помочь нам против них?

Тени зашевелились в шаре — Логист качал головой.

— Я не всемогущ. Семьи действуют уверенно. У них есть возможность заглядывать далеко. Интригами и влиянием они определяют решения Совета, хотя Совет и свободен в своих решениях, но за ним стоят семьи и определяют политику, а потом следят, чтобы их решения выполнялись. Номинально Советы и губернаторы правят башнями. В действительности же ими правят бессмертные. У них хорошее социальное сознание, но они безжалостны. Законы, которые они проводят, могут показаться жестокими, но внуки жертв этих законов могут поблагодарить бессмертных за эту их жестокость. С точки зрения семей, благо охватывает долгий промежуток времени. Но в этом случае, я думаю, они ошибаются.

Раса быстро идет к упадку. Семьи считают, что мы не выдержим еще одной попытки колонизации. Следующей попытки больше не будет. У нас для этого не будет ни материалов, ни желания. Нужно ждать, пока они решат, что неудача исключена. Я считаю, что они ошибаются. Я говорю, что раса приходит в упадок быстрее, чем они думают. Если мы будем ждать их согласия, мы будем ждать слишком долго…

Но этой планетой правят семьи. Не Логист. Я слишком часто противоречил их мнениям в других вопросах, и теперь они не верят мне. Они считают, что я во всем против них.

Робину Хейлу это было знакомо. Когда голос замолчал, он нетерпеливо спросил:

— Вы можете дать нам прогноз, Логист? Есть у нас шансы на успех?

Некоторое время Логист ничего не говорил. Затем из шара донеслось хихиканье, перешедшее в хохот. Это удивило Хейла и совершенно изумило Сэма Рида. Невероятно, что машина может смеяться.

— Поверхность должна быть колонизирована, — сказал Логист, все еще смеясь. — И у вас есть шанс. Хороший шанс. И очень хороший, если с вами Рид. Это все, что я могу сказать, Хейл. Думаю, этого достаточно.

Сэм замер, глядя на тени, плывущие в шаре. Все, что он представлял себе заранее, перевернулось в его голове. Неужели Логист все-таки обманщик? Неужели он предлагал им лишь догадки? Если он ошибался относительно Сэма, значит, он ошибался и во всем другом.

— Спасибо, Логист, — проговорил Вольный товарищ. Сэм удивленно взглянул на Робина Хейла. Почему он благодарит машину, особенно такую, которая только что доказала свою несостоятельность?

Хихиканье продолжало доноситься из шара, когда они повернулись, чтобы уходить. Оно перешло в хохот, который сопровождал их по всему залу. В хохоте звучала одновременно симпатия и ирония.

Логист из глубины своего тысячелетнего опыта хохотал над будущим Сэма Рида.

— "Если вы избежите текущей опасности…" — процитировал Рид слова Логиста. Они сидели за пыльным прозрачным столом из пластика в тусклой потайной комнате Слайдера. Пока они находились здесь, им не угрожала опасность, но ведь нельзя было находиться тут вечно. Сэм соображал, сколько наемников семей следят за передвижением его и Хейла.

— Есть идея? — спросил Хейл.

— В чем дело? Вы мне не верите?

— Верю. Я согласен, что не смог бы поверить первому встречному, который подошел бы ко мне в толпе и сказал, что нанят с целью убить меня. Легко так сказать, если ждешь от этого какой-то выгоды. Но я ожидал решительных ходов со стороны семей и… я верю Логисту. Итак, есть ли у вас идеи?

Сэм посмотрел на него из-под нахмуренных красных бровей. Он начинал ненавидеть Хейла за легкость его согласия. Он хотел этого и нуждался в этом, но ему не нравились мотивы Хейла. Хейл не мог столь легко поставить успех или неуспех своего крестового похода в зависимость от авантюриста, чью роль играл Сэм. Даже если Логист вынес благоприятное суждение и Хейл безоговорочно поверил Логисту, был еще другой мотив.

Робин Хейл был бессмертным.

То, что Сэм ощущал и ненавидел в Уолтонах и Харкерах, он ощутил и возненавидел в Хейле. Крайнюю самоуверенность. Они не были рабами времени, время служило им. Человек мог накапливать опыт, сталкиваясь с разными обстоятельствами, с которыми была вероятность столкнуться. У него было время экспериментировать, было время подумать и испытать ответные реакции, пока он не изберет наилучший способ действия в данных обстоятельствах.

Проблемы, которые короткоживущие не в состоянии разрешить, не смущают бессмертных, обладающих почти безграничными ресурсами времени. Там, где обычные люди должны принимать болезненные решения, бессмертные могут подождать. Недаром бессмертные любили повторять: "И это пройдет…"

Сэм глубоко вздохнул и уклончиво ответил:

— Семьи — я имею в виду Уолтеров и Харкеров — не ударят открыто. Они не захотят быть замешанными в вашей смерти. Они не боятся масс, потому что для революции никогда не было причин. Семьи беспристрастны. Только в связи с такими делами, как этот колонизационный крестовый поход, может возникнуть опасность для них. Потому что впервые массы будут организованы. — Он искоса взглянул на Хейла. — У меня есть идея, как использовать это, но… — Сэм взглянул на пыльный экран телевизора в стене, — пока я не могу сказать вам об этом.

Хейл слушал спокойно. Это вполне нормально, сказал себе Сэм, с внезапно убыстряющимся пульсом, впервые осознавая, что для этого человека война — великолепная вещь из прошлого — была семейной историей. Он близко видел убийства и сам убивал. Угроза смерти хорошо знакома ему, он смотрит ей в лицо спокойно. Сэм снова ощутил к нему чувство ненависти.

— Между тем, — он заставил себя говорить спокойно, — я собираюсь продать себя за идею крестового похода. Могу я говорить?

Хейл улыбнулся и кивнул.

— Перед нами стоит проблема завоевания новообращенных. Нам нужна рабочая сила. Первые дороги… Вторая очередь дорожного строительства… Вы сможете защитить своих помощников?

— От любой опасности. Но не от скуки. И не от некоторых других вещей, например, лишайников — они могут пробраться в вентилятор и съесть человека живьем. Некоторые клетки мутируют под влиянием ультрафиолетового излучения. О, это не просто приключение!

— Значит, нам понадобится защита. Понадобятся люди. Неудовлетворенные. Преуспевающие в технике и неудачники в личных делах.

— Что же вы предлагаете? — лаконичный голос наполнял Сэма возмущением. У него было подозрение, что этот человек знает большинство ответов, что он ведет Сэма за собой, отчасти чтобы испытать его, а отчасти за свежие идеи, которые он потом сможет использовать для себя. И все же под уверенностью, под огромным опытом проявлялась иногда и такая наивность, что Сэм не терял надежды. В своей основе Хейл был крестоносцем, самоотверженным мечтателем. И даже миллион лет опыта не дали бы ему того, что Сэм получил от рождения. Да, попытаться стоило.

— Конечно, нам нужны не только неудачники, — продолжал он. — Нужно выяснить, почему они недовольны. У вас были техники в старые дни, когда велись войны?

Хейл кивнул.

— Да, но за ними стояли традиции Вольных товарищей.

— Мы начнем новую традицию. Не знаю, какую. "Пер аспера ад астра",[1] может быть. — Сэм задумался. — Можете ли вы посмотреть психозаписи и личные дела этих старых техников?

— Некоторые из них, должно быть, сохранились. Думаю, что смогу, но зачем это вам?

— Это понадобится позже. Но я думаю, в этом ответ. Найдите факторы, способствующие их успеху. Используйте большие интеграторы. Это даст вам возможность правильно решить уравнение. Потом определите факторы, которые создают неудовлетворенность современных техников. Неизвестное в успехе техников периода войны плюс эквивалент старой традиции. Отыщите тех, у которых сегодня есть этот икс, и дайте им новую традицию.

Я займусь пропагандой и семантическими комментариями. Сейчас нам нужно правильно ориентировать общественное мнение. Ключевое слово, знамя. У современных крестоносцев должны быть прекрасная пропаганда и реклама. А теперь относительно рабочей силы и финансовой поддержки. — Сэм взглянул на спокойное лицо бессмертного и отвел взгляд. — Придется тщательно подбирать добровольцев. Не так уж много сильных людей осталось у человеческой расы. Но они не дрогнут при виде опасности. Мы заставим каждого потенциального колониста пройти серию очень строгих тестов. Обманем их, если надо. Одна серия — ответы для публики, другая — для нас. Нельзя открыто отвергать человека из-за потенциальной трусости: иначе остальные откажутся проходить тест. Но мы должны знать наверное.

— Ну что же, неплохо, — сказал Хейл. — А деньги?

— Сколько у вас есть? Хейл пожал плечами.

— Ерунда. У нас есть плацдарм, мы расчистили башню Цун. Но потребуются немалые деньги, чтобы удержать ее.

— Создайте компанию и продавайте акции. Людям нравится игра. Особенно, если они получают дивиденды. А дивиденды — это не только деньги. Слова. Возбуждение. Романтика, по которой они тоскуют.

— Смогут ли отвергнутые добровольцы получить компенсацию?

Сэм рассмеялся:

— Я нашел выход. Каждый пакет акций будет приносить дивиденды в виде возбуждения и сенсаций. Каждый шаг колонистов будет показан по телевизору — с прямым лучом к приемнику каждого владельца акций.

Хейл бросил на него взгляд, в котором смешивались гнев и восхищение. Сэму показалось, что он уловил даже нечто вроде одобрения. Но ответ Хейла разочаровал его:

— Нет. Это обман. Колонизация — не развлечение для любителей острых ощущений. Я говорю вам: это тяжелая работа, а не романтика, не развлечение.

— Но она может быть и увлекательной, — уверял его Сэм. — И должна быть. Придется идти на компромиссы. Люди охотно платят за сенсации. На них можно основать колонию.

Хейл неодобрительно передернул плечами:

— Мне это не нравится.

— Я понимаю. Но это необходимо. Чисто теоретический вопрос — можно ли использовать что-нибудь из происходящего сейчас на поверхности?

После паузы Хейл сказал:

— У нас были неприятности из-за ходячего термотропного растения. Его привлекает температура тела. Конечно, рефрижераторные установки в наших джунглях остановили его. Но его легко уничтожить, бросив термит или что-нибудь горячее. Оно тянется к теплу и сгорает в пепел.

— На что оно похоже?

Хейл перешел к подробностям. Сэм слушал, довольный.

— Это то, что нужно. Совершенно безопасно, но отвратительно, как сам дьявол. Это поможет нам не отпугнуть добровольцев с самого начала. Пусть ваши люди включают рефрижераторы и начинают сражение с растениями, а в это время кто-нибудь должен стоять наготове с термитом, но не в поле зрения камеры. Мы сообщим, что растения прорвались, покажем все по телевизору…

— Нет, — сказал Хейл.

— Крестовый поход начнется с сенсации! — заметил Сэм, но не стал настаивать. Наоборот, он напомнил о том, что они оба будут мертвы через шесть часов, если ничего не придумают. Он видел мерцание настенного экрана. Пора было переходить к следующему вопросу повестки дня.

— Семьи найдут возможность избавиться от нас без своего видимого вмешательства, используют микробы, например. Они покончат с нами, если мы не предпримем решительных шагов. Моя мысль заключается в том, чтобы использовать столь оскорбительный намек, чтобы они растерялись. Пусть они будут вынуждены защищаться от нас.

— Что вы имеете в виду?

— Семьи очень заботятся о своем престиже. Их реальная сила в долгой жизни. Но публика верит в их непогрешимость и поэтому вознесла их на вершину. Нападем на эту веру.

— Но как?

— Вы — любимец публики. Харкер дал мне лишь сорок восемь часов, потому что боится: кто-нибудь из ваших сторонников может занять ваше место. Этот преемник — я, мне придется им стать, чтобы спасти свою шкуру. Но это и для вас выход. Мы разделим опасность пополам, если взаимозаменяемы. Если одного из нас убьют, крестовый поход все равно не сорвется.

— Но как, ради дьявола, собираетесь вы стать в несколько часов таким важным в глазах публики? — Хейл не на шутку был заинтересован.

Сэм довольно улыбнулся. Потом ударил по ножке своего стула. В стене открылось отверстие, и вошел Слайдер.

Он опустил свое громоздкое тело на стул и с любопытством взглянул на Хейла. Сэм сказал:

— Первое: за мной идет банда Шеффилда. Я не могу немедленно начать борьбу с ними. У меня другое дело — поважнее. Можете отвлечь их?

— Попробую, — ответил Слайдер. Это была гарантия. Старик по-прежнему представлял главную опасность в подпольном мире башен.

— Спасибо, — Сэм повернул кресло и посмотрел Слайдеру в лицо. — Теперь самое важное. Мне нужно быстро подделать звуковую дорожку.

— Это нетрудно, — уверил его Слайдер и чихнул.

— И чтобы лица соответствовали.

— Это труднее. Чьи лица?

— Во-первых, Захарии Харкера. Ну и любого из Харкеров или Уолтонов, но Захарии обязательно.

Слайдер пристально взглянул на него, забыв даже чихнуть.

— Харкер? — переспросил он. И неожиданно чихнул. — Что ж, сделаю. Но обойдется недешево. Когда должна быть сделана работа?

Сэм сказал.

Подделка звукозаписи — невероятно старый трюк, почти такой же старый, как сама звукозапись. Требуется сравнительно небольшой навык, чтобы вырезать слова и расставить их в новой последовательности. Но лишь недавно была разработана техника, позволяющая подделывать речь целиком. Требовался очень искусный и опытный оператор, чтобы расчленить звучащую речь на ее составляющие и затем по этим составляющим соорудить совершенно новый отрезок речи. Причем перевести с одного языка на другой было невозможно из-за различия в артикуляции, но на одном языке из отрезков речи достаточной длины можно было извлечь все необходимые данные, чтобы конструировать любое предложение.

Отсюда, конечно, далеко до подделки изображения говорящего. Губы, выговаривающие каждый звук, останавливались, выделялись фрагменты их движения, затем воссозданное изображение заново синхронизировали со звуком. Результат был поразителен — как для уха, так и для глаза.

Слайдер знал специалиста, владеющего этим искусством с виртуозностью. В хранилище имелось достаточное количество записей выступлений Харкеров и Уолтонов. Сэм знал, что это опасный ход, но выбора у него не было.

Потребовалось пять часов, чтобы склонить Хейла на обман. Вначале Сэм убедил его в опасности для него лично — в здание, где они скрывались, уже ломились агенты семей. Затем его нужно было убедить в том, что Сэму можно доверять. Сэм использовал запись микрореакций, проверяющую соответствие высказываний истине. Потребовались немалые семантические хитрости, потому что Сэму было что скрывать.

— Мы с вами почти мертвы, — говорил он Хейлу, а стрелки прибора показывали, что он говорит то, что думает. — Разумеется, этот трюк опасен. Но если мне предстоит умереть, то я хочу испробовать все шансы. А это наш единственный шанс, если, конечно, вы не придумаете что-нибудь получше. Придумаете?

Бессмертный ничего не мог придумать.

И вот вечером по телевидению объявили, что Робин Хейл сделает важное заявление относительно колонии. Повсюду в башнях включались телеприемники. Все не подозревали о том, что на самом деле им предстояло увидеть фальсифицированную запись выступления Харкеров и Уолтенов.

Частная жизнь бессмертных в полной мере никогда не была частной, и у Слайдера была сеть агентов, действовавших весьма эффективно. Известие о том, что будет выступать Хейл, привлекло всеобщее внимание.

И вот на больших общественных и на бесчисленных частных экранах появилось лицо Робина Хейла. Он был одет для поверхности, говорил неохотно и торопливо, и это придавало его словам особую убедительность.

Он сказал, что собирается подробно рассказать им о великолепной идее его друга Сэма Рида, благодаря которой можно без всяких проволочек начать колонизацию. Но на поверхности произошли непредвиденные события, и теперь его вызывают наверх. Люди, глядящие в лицо новой смертельной опасности, хотят воспользоваться опытом старого Вольного товарища. Тут он отдал всем честь, и его лицо исчезло с экранов.

Лицо Хейла сменилось лицом Захарии Харкера. Потребовался бы сверхопытный глаз эксперта, чтобы уловить мельчайшие несоответствия, выдававшие тот факт, что это был синтез звуковых и световых волн. Даже Захария, глядевший на экран, не мог отрицать, что говорит он: каждый слышимый им звук и каждое движение были естественными.

Синтетическая речь была триумфом семантики. Для Сэма было типично, что он, пускаясь в опасную авантюру, не только очищал себя и Хейла, но и заботился о далеко идущих планах колонизации. Харкер представил Сэма Рида — тот появился на экране и скромно встал за продолжавшим речь бессмертным оратором — как общественного деятеля и филантропа, который делает возможным колонизационный крестовый поход.

Сэм Рид, человек из народа, короткоживущий, но далеко видящий, поведет своих товарищей к успеху за Робином Хейлом в великом крестовом походе. Будущее расы — на поверхности Венеры. Даже Харкеры, сказал Захария, в конце концов были убеждены, видя решимость Сэма и Хейла. Впереди — великое начинание. Скоро начнутся испытания и отбор добровольцев. Пер аспера ад астра!

Он говорил об опасностях. Вдавался в подробности, тщательно подбирал каждое слово. Он говорил о загнивании в башнях, о растущей расовой неполноценности, об уязвимости перед болезнями. И что самое важное — люди перестали расти. Будущее человечества — не в башнях. Великая цивилизация Земли не должна найти свой конец под морями плодородной планеты. Ад астра!

Лицо Захарии исчезло с экрана, и вперед выступил Сэм, чтобы докончить дело. Нервный и глубоко обеспокоенный под внешним спокойствием. Сделав решающий шаг, он мучался сомнениями. Что сделают Харкеры, когда обнаружат, как фантастически их обманули? Как явно их глубочайшее убеждение было извращено и обращено против них перед всеми башнями и в их же собственных словах! Они уже, должно быть, действуют: семьи умеют действовать быстро, когда это необходимо. Но что они сделают, Сэм не мог догадаться. С экрана он говорил со спокойной убежденностью. Он подчеркнул, что все имеют возможность присоединиться к крестовому походу, если не физически, то материально. Он красочно описал все трудности, все опасности, подчеркнув, что в добровольцы должны идти лишь самые храбрые. Под конец он сделал эффектное заявление: — Смотрите!

На экране появилось туманное изображение джунглей, с захватывающей быстротой поднимавшихся к зрителю. Кольцо бархатно-черной грязи усеивало лоскутное одеяло древесных вершин. Одно из колец приблизилось, и стала видна радужная змея, скользящая по черноте. Грязь расступилась, и челюсти грязевого волка сомкнулись за змеей. Взбалтывая грязь и крича, сражающиеся исчезли из поля зрения, и бархатный бассейн снова застыл, только круги пробегали по нему, да розовые пузыри время от времени поднимались к поверхности и глухо лопались, и этот глухой звук был слышен во всех башнях.

Сэм поблагодарил аудиторию. Он попросил слушателей потерпеть еще несколько дней, пока будет сформирована первая отборочная комиссия. Он заметил с высокомерной скромностью, что надеется заслужить их доверие служением им и Вольным товарищам, которые передали ему все дела, а сами сражаются на поверхности, в джунглях. Мы все, закончил Сэм, станем скоро свидетелями этой борьбы, и люди, а не чудовища заслужат наши симпатии в смелой попытке завоевать Венеру, как наши предки некогда завоевали Старую Землю.

Семьи ничего не предпринимали.

Это беспокоило Сэма больше, чем любые возможные действия. Потому что ему не с чем было бороться. В глубине души он не доверял тишине. Все попытки проинтервьюировать кого-нибудь из бессмертных по этому вопросу, занимавшему умы, ни к чему не привели. Они улыбались, кивали, но отказывались давать интервью — пока.

В конце концов, говорил Сэм, что могут сделать Харкеры? Заявить во всеуслышание, что великолепная новая игрушка может оказаться опасной? Что нельзя дать ребенку погремушку, а потом отобрать ее, не вызвав при этом громкий рев? Люди башни были опаснее детей, и они привыкли опираться на уверенные руки. Уберите опору — и можно ждать неприятностей.

Он знал, что выиграл лишь гамбит, но не всю игру. Однако У него было слишком много дел, чтобы беспокоиться о будущем. Сейчас важно осуществить эту аферу, а там посмотрим.

Как это ни парадоксально, Сэм полагался на опыт Харкеров.

Они утверждали, что его план потерпит крах. Сэм был уверен, что они правы. Логист, правда, считает, что колонизация удастся, а Логист, как правило, не ошибается. Разве может ошибаться машина? Сэм знал, однако, что она ошиблась — и очень грубо — в его собственной оценке. Поэтому он и не доверял прогнозу.

Единственное, что ему оставалось, — это застраховаться от неудачи. Сэм охотился за большими деньгами. Публика хотела покупать, и он продавал, продавал…

Он продал триста процентов акций.

После этого он должен был потерпеть крушение. Если он вложит деньги в развитие поверхности, ничего не останется ему. Да и как мог он выплачивать доходы по тремстам процентам акций?

Но на бумаге все выглядело прекрасно. В поисках новых источников растущая культура поднималась из-под поверхностей морей, стряхивала воду с гигантских плеч, большими шагами устремлялась на сушу. А следующая цель — межпланетные и межзвездные путешествия. Ад астра — великолепный сон, и Сэм выкачивал из него все, что можно.

Прошло два месяца. Розата, как и прочие плоды успеха, упала ему в руки. Сэм закрыл все три своих квартиры и вместе с Розатой нашел новое место, полное неслыханной роскоши. Его окна открывались на гидропонический сад, цветущий так же щедро, хотя и не так опасно, как джунгли над головой. Из этих окон он мог видеть огни башен, где под его дудку танцевал каждый человек. Это мегаломаниакальное великолепие, полное параноидного блеска, было подобно сну.

Сэм еще не осознавал этого, не оглядывался назад. Он вертелся все быстрее и быстрее, следуя за событиями, выходившими из-под его контроля. Если бы у него было время остановиться, подумать и подвести итоги… Но времени у него не было.

Розата сидела у его ног на низкой скамеечке, наигрывая на арфе, когда наступил момент прозрения. Складки ее сине-фиолетового платья веером лежали на полу, нежная голова склонилась над лирой.

"О медленно, медленно встала она и медленно подошла к нему…" — сладко выпевал ее льющийся голос строки старой баллады. Внезапно пение Розаты было прервано сигналом телевизора. Сэм неохотно встал.

Розата не подняла головы. Она сидела совершенно неподвижно, как будто звук вызова заморозил ее. Затем, не поднимая глаз, она тронула струны лакированными ногтями и пропела последнюю строчку: "Юноша, я думаю, ты умрешь…"

Экран телевизора прояснился, когда Сэм нажал кнопку, и лицо, появившееся на нем, чуть не заставило его отшатнуться. Это было разгневанное лицо Кедры Уолтон. Черные локоны развевались, как волосы Медузы, когда она придвинулась к экрану. Она, должно быть, разговаривала с кем-то в глубине, ожидая, когда Сэм ответит на ее вызов. Гнев ее был направлен не против Сэма, он это понял по интонациям ее голоса.

— Сэм Рид, ты болван! — без всякого вступления заявила она. Египетское спокойствие исчезло с ее тонкого и презрительного лица. — Неужели вы в самом деле думали, что вам это удастся?

— Обязательно удастся, — заверил ее Сэм, как всегда уверенный в себе.

— Бедный глупец! Вы никогда раньше не имели дела с бессмертными. Наши планы действуют медленно, мы можем себе это позволить! Но вы, конечно, не думали, что Харкер позволит вам остаться в живых после того, что вы сделали? Он…

Голос за ней произнес:

— Позвольте мне говорить самому, Кедра, дорогая, — с экрана на Сема взглянуло гладкое, лишенное возраста лицо Захарии. Глаза его были задумчивы. — В чем-то я вам должен быть благодарен, Рид, — продолжал голос бессмертного. — Вы были умны. У вас оказалось больше ресурсов, чем я ожидал. Вы заставили меня поднапрячься, а это большое удовольствие. К тому же вы сделали уязвимым Хейла и весь его честолюбивый проект. За что я и хочу вас отблагодарить. Я люблю воздавать должное.

Сэм ощутил холодную дрожь. В глазах Харкера была такая отдаленность во времени и пространстве, как будто Сэма здесь вообще не было. Как будто Харкер смотрел на что-то безликое или на мертвеца.

И в этот момент глубочайшего прозрения, потрясшего все его существо, Сэм понял, что Харкер с самого начала знал, что Сэм обманет его в истории с Хейлом, перехитрит также и самого Хейла. Сэм был слабым звеном в крестовом походе Хейла, единственным слабым звеном, которое приведет к крушению всего проекта. До сих пор Сэм думал, что никто не заподозрит этого. Но Захария Харкер знал.

— Прощайте, Рид, — сказал ровный голос. — Кедра, дорогая…

На экране снова появилось лицо Кедры. Она по-прежнему сердилась, но гнев ее был поглощен другим чувством, когда ее глаза встретились с глазами Сэма Рида. Длинные ресницы полускрывали их, на ресницах виднелись слезы.

— Прощай, Сэм, — сказала она. — Прощай! — Взгляд ее голубых глаз устремился куда-то мимо него.

Сэму хватило времени, чтобы повернуться и заметить угрозу, но не хватило, чтобы ее остановить.

Розата тоже стояла рядом и смотрела на экран. И когда он повернулся, ее пальцы оторвались от струн арфы, неся ему забвение.

Он ощутил сладкий запах порошка, ударивший ему в нос. Тщетно пытаясь схватить ее и сломать ей шею, он вытянул руки. Но она увернулась от него, и вся комната закружилась и поплыла. И вот уже Розата стоит и смотрит на него откуда-то сверху, и в глазах ее блестят слезы.

Последнее, что он видел, — две женщины, глядевшие на него со слезами в глазах. Они любили его, должно быть, раз плакали, но они принесли ему гибель…

Он проснулся. Запах смертоносного порошка больше не ощущался. Было темно. Он почувствовал, что плечи упираются во что-то, и неуклюже встал. Чуть посветлело. Конец переулка, тупик, подумал он. Где-то в полутьме проходили люди. Его натруженные подошвы болели. Осмотрев себя, Сэм обнаружил, что он в лохмотьях и босой.

Он заковылял к выходу из тупика. Какой-то человек взглянул на него с любопытством и отвращением. Сэм схватил его за одежду.

— Колония, — прохрипел он. — Ее открыли? Прохожий отбросил его руку.

— Какая колония? — нетерпеливо переспросил он.

— Колония! Колония на поверхности!

— Ах это! — он рассмеялся. — Вы малость опоздали. — Очевидно, он решил, что Сэм пьян. — Ее открыли уже давно.

— Когда?

— Сорок лет назад.

— Сорок лет! — На него смотрело лишенное возраста лицо: красные брови, твердый подбородок и ни единой морщины на лбу.

Сэм вцепился в поручень торгового автомата у выхода из тупика. Колени у него подогнулись, и ему пришлось почти повиснуть на руках.

Он поймал свое отражение в запыленном стекле автомата и посмотрел в собственные глаза.

Часть вторая

И действительно будет время,

Когда желтый дымок заскользит по улицам

И будет тереться о стекла окон;

Будет время, будет время

Подготовиться к встрече тех, кого вы встретите;

Будет время убивать и созидать;

Будет время для всех работ

И для ответов на все вопросы.

(Т.С.Эллиот)

Город двигался мимо него медленно опускающейся спиралью. Сэм Харкер тупо смотрел на него, не воспринимая отдельных деталей. Мозг его был слишком полон и в то же время слишком пуст. Он еще не мог думать как следует. И никаких воспоминаний не сохранилось у него между тем мгновением, когда он впервые увидел свое невозможно юное лицо, и настоящим моментом. Разбитыми ступнями он ощущал слабую вибрацию Пути, и город, медленно двигавшийся, открывавший одну улицу за другой по мере того, как спираль уходила дальше, — этот город был ему знаком. И не на чем было остановиться, сосредоточить несущийся вскачь разум.

— Мне нужна выпивка, — сказал он себе, и даже эта мысль рождалась неуклюже: как бы пробираясь по мозговым каналам, не использовавшимся сорок лет. Но, ощупав рваные карманы, он убедился, что они пусты. Ни денег, ни памяти. Ни даже прошлого.

— Ничего? — туманно подумал он. — Ничего? — И тут он впервые понял, что видел в зеркале. — … Я бессмертный.

Это не могло быть правдой. Это часть фантазий, навеянных сонным порошком. Но ощущение собственных гладких щек и твердых мышц шеи под дрожащими пальцами — это не фантазия. Это реально. Значит, не реальностью должны быть прошедшие сорок лет. И человек там в переулке солгал. Сэм припомнил, что этот человек глядел на него как-то странно, с необычным интересом. Вначале ему казалось, что это случайный прохожий, но теперь, напрягая свои заржавевшие извилины, он решил, что этот человек ждал его пробуждения, готовый уйти или остаться в соответствии с действиями Сэма.

Он попытался припомнить лицо этого человека и не смог. Расплывчатое пятно, смотревшее на него и говорившее с ним. Но глядевшее с клиническим интересом, говорившее с целью и намерением, которые не могли быть случайными. Это была первая сознательная мысль, сформировавшаяся в затуманенном мозгу Сэма, и воздействие ее было очень сильным. Человек должен был находиться там по какой-то причине. И причина эта была связана с Сэмом.

— Сорок лет, — пробормотал Сэм. — Во всяком случае, я могу в это поверить.

Город совсем не изменился. Но это не критерий. Башни никогда не менялись. Далеко впереди он увидел возвышающийся над зданиями большой шар — модель мертвой Земли в черном пластиковом чехле. Он смог сориентироваться, и все улицы и здания заняли привычные места. Он знал город. Он знал, где находится, где его роскошные апартаменты, смотревшие сверху вниз на сверкающие Пути. Он вспомнил девушку с голубыми глазами, бросившую ему в лицо порошок.

Перед ним всплыло лицо Кедры на экране, слезы в ее глазах, повелительный взгляд, несущий ему гибель. Кедра и Розата. Он знал, что на самом деле не Кедра стояла за этим и не Розата. Захария Харкер — вот кто отдал приказ. И он поплатится за это. И Кедра тоже. А что касается Розаты… Сэм сжал кулаки. Он верил Розате. Ее преступление было тягчайшим предательством. Лучше бы ей умереть!

Но погоди! Сорок лет? Может, время уже выполнило его задачу? Перво-наперво ему нужно узнать дату своего пробуждения. Движущиеся Пути проходили мимо большого общественного экрана. Здесь он мог попытаться узнать эту дату. Впрочем, подумал он, это и не нужно… У него было ощущение времени. Город не изменился, но люди изменились, хотя и не слишком. Некоторые мужчины носили бороды, это было для него ново. У одежды был более смелый покрой. Мода меняется в ритме, соответствующем изменениям социального порядка, по своим определенным законам. Только по одному этому он смог бы определить протекший срок, если бы у него четче работал мозг и не было другой возможности узнать это.

Путь медленно повернул, так что стал виден угол экрана и Сэм заметил, как мало лиц обращено к нему. Он помнил время, когда все шеи изгибались, и люди толкали друг друга, стремясь быстрее узнать новости на экране. Теперь все было не так. Апатия в прямом и легко объяснимом контрасте с новым смелым стилем одежды заметна на каждом лице. Сэм был единственным, смотревшим на экран. Да, прошло сорок лет…

Что-то подобно яркому взрыву вспыхнуло в его мозгу. Бессмертие! Бессмертие! Все возможности, все опасности, вся слава — все, лежащее перед ним, вспыхнуло ослепительным светом. Но вот сияние ослабло, и он на мгновение испугался зрелости, которая превосходила все, о чем он мог мечтать. Тут его снова охватили сомнения, и он яростно начал вспоминать, есть ли наркотик, какое-нибудь средство, способное вызвать такую каталепсию, задержать старение организма? Ничего подобного он не знал. Нет. Это реальность. Этого не может быть, и все же это правда.

Сэм сухо рассмеялся про себя. Все это может подождать. Есть более необходимые вопросы, над которыми следует подумать. Что-то необыкновенное произошло с ним, и вот результат: сорок лет сна — и затем бессмертие. Но что же это могло быть?

Сонный порошок. Памятный запах, все еще держащийся в его ноздрях. Горло пересохло… начиналась жажда, которую не мог утолить ни один напиток.

Ему нужно вылечиться. Прежде всего нужно вылечиться!

Он знал этот сонный порошок. Действие его можно было излечить, но он легко входил в привычку. Хуже всего было то, что, оказавшись под влиянием этого смертоносного вещества, вы не выходили из-под его контроля. Не было определенного периода, когда можно было бы обратиться за помощью. Нужно было, чтобы организм выработал антитела, а на это требовалась почти вся жизнь. Но даже в этом случае вирус сонного порошка быстро мутировал, и вы снова погружались в сон, а потом умирали.

Паника охватила Сэма. Как долго продлится этот период бодрствования? В любой момент вирус ударит снова, и его заново обретенное сознание уйдет. Бессмертие бесполезно, если будешь все время спать.

Он должен вылечиться. Теперь, когда он понял, что означает его жажда, она страшно усилилась. Лечение требует денег. Несколько тысяч. А у него нет ничего. Если бессмертие действительно таково, как он думал, он по счастливой случайности богаче самых богатых, но это богатство он может потерять из-за отсутствия денег, материального богатства. Парадокс. Ему принадлежали будущие столетия, но из-за нехватки нескольких часов он может лишиться будущего.

Паника опасна. Он знал это. Он заставил себя успокоиться и подумать. Что делать? Что узнать? Прежде всего два обстоятельства — бессмертие и влияние наркотика.

Деньги… — их нет.

Бессмертие… Это ценное многообещающее преимущество, но как обращаться с ним сейчас, он не знает. Поэтому — пока держать в тайне.

Как?

Маскировка. Под кого?

Под самого себя, разумеется. Под Сэма Рида, но не под Сэма Рида бессмертного. В Сэма Рида, каким он выглядел бы в семидесятилетием возрасте. Это опять-таки приводило к проблеме денег. Единственный способ раздобыть деньги — вернуться к своей прежней практике. И не раскрывать своей тайны. У него в голове зашевелились мысли, как использовать эту удивительную тайну. Но это позже. Потом времени будет достаточно, если его хватит сейчас.

Но сначала немного денег, немного знаний. Знания получить легче и безопаснее. Он должен немедленно узнать, что произошло за последние четыре десятилетия, что случилось с ним самим, когда он исчез из внимания публики, и почему. Ясно, что он больше не был общественной фигурой. Но где же он находился эти сорок лет?

Он перешел на перекрестный Путь и направился к ближайшей библиотеке. По пути он обдумывал проблему денег. Когда Розата бросила ему в лицо сонный порошок, он был очень богат. Некоторые вклады были сделаны на его имя, но четыре крупные суммы — на предъявителя. Возможно, принадлежность хотя бы одной из них ему оставалась тайной. Сможет ли он получить эти деньги? Впрочем, если деньги ждали сорок лет, то подождут еще несколько часов.

Пока же у него не было даже нескольких монет, чтобы взять отдельный кабинет в библиотеке. Поэтому он присел к длинному столу, пряча лицо за поглощающими звук перегородками, отделявшими его от соседей. Опустив глаза, он нажал кнопку.

На экране перед ним разворачивался общий обзор новостей сорокалетней давности. Это был еженедельный обзор, посвященный последним семи дням, которые он помнил…

Рин ван Винкль мог сориентироваться, читая газеты двадцатилетней давности. Они рассказали ему, что произошло за двадцать лет, но они не убедили бы его в прочности мира. Во всей башне, на всей планете только старый обзор мог дать надежную почву ногам Сэма Рида. За пределами библиотеки его повсюду ждали опасности и неожиданности, — так сильно изменились обычаи и действия.

Больше всего изменились мода, обычаи и сленг. Но их и заметить легче.

Перед Сэмом так ярко разворачивалось прошлое, что он чуть ли не заново ощущал запах сонного порошка. При этой мысли сухость в горле вновь поразила его, он снова подумал, что нужно торопиться. Нажал кнопку — события стали проходить быстрее.

СЭМ РИД УСЫПЛЕН СОННЫМ ПОРОШКОМ!

Голос из прошлого звучал в его ушах, а трехмерные изображения быстро проносились по экрану.

СЕГОДНЯ КОНЧИЛАСЬ КАРЬЕРА СЭМА РИДА, ИЗВЕСТНОГО ДЕЯТЕЛЯ НАЗЕМНОЙ КОЛОНИИ. К УДИВЛЕНИЮ ВСЕХ, ЗНАВШИХ ЕГО, ОН НАЙДЕН УСНУВШИМ ПОД ВЛИЯНИЕМ СОННОГО ПОРОШКА…

Здесь было все. Расследование, последовавшее за его очевидным самоубийством. Скандал, когда обнаружился обман. Через четыре дня после конца Сэма Рида мыльный пузырь колоний лопнул.

Робин Хейл, Вольный товарищ, молчал. Да и что он мог сказать? Было продано триста процентов акций, и этот факт яснее всего говорил о том, что Сэм сам не верил в успех колонии. Хейл сделал единственно возможное — попытался успокоить бурю, как ему уже приходилось делать в его долгой жизни — выдерживать бури, поднятые людьми, и природные бури на поверхности… Конечно, это было невозможно. Слишком накалилась атмосфера. Слишком много людей поверило в успех.

Мало что осталось после катастрофы. Главный позор приняло на себя имя Сэма Рида. Он был не просто обманщик — он трусливо бежал, скрывшись в самоубийственном сне. Никто не удивился его поступку.

Публике некогда было задуматься над тем, что его поступок был нелогичен: если колония обречена на неудачу, то Сэму можно было скрыться и спокойно дождаться своих трехсот процентов прибыли. Но над этим никто не задумался. Все решили, что, опасаясь разоблачения, он избрал самый быстрый выход. Хотя при этих обстоятельствах он должен был, наоборот, опасаться успеха предприятия.

Расследование обнаружило скрытые им вклады. Оказывается, он спрятал их недостаточно тщательно. Все четыре тайника были найдены и опустошены. Старый обзор новостей сообщал подробности.

Сэм откинулся назад и застыл в позе отчаяния. Итак, он разорен.

Он видел за событиями сорокалетней давности руку Харкеров. Лицо Захарии встало перед ним, будто только что увиденное, гладкое, улыбающееся с экрана, бесстрастное лицо бога, следящее за эфемерным успехом смертного. Захария знал, что делал. Но это только начало игры, где Сэм должен был послужить пешкой, отброшенной за ненадобностью. Он повернулся к экрану, чтобы узнать следующие ходы.

Он был удивлен, узнав, что Робин Хейл продолжил их дело и основал наземную колонию — почти безо всякой поддержки, при активном противодействии врагов.

Да, колония была основана, но удивительно мало новостей сообщалось о ней. В башне Делавэр произошло сенсационное убийство, и сообщение о нем вытеснило все новости о колонии. Сэм просматривал неделю за неделей и находил лишь краткие сообщения о колонии.

Конечно, это было не случайно: Харкеры знали, что делают.

Сэм выключил экран и задумался. Придется изменить первоначальный план, хотя и ненамного. Он по-прежнему нуждается в деньгах, и они нужны немедленно. Он судорожно глотнул, вновь ощутив сухость горла. Его сбережения пропали. Что же осталось? Только он сам, его опыт, его бесценная тайна, которую он пока не может открыть. Что еще? Документы на землю, оформленные на его имя сорок лет назад, были еще действительны, они не подлежали отмене. Но под своим именем он не может затребовать их, а все другие требования будут незаконными. Этим он займется позже.

А сейчас — деньги. Губы Сэма упрямо сжались. Он встал и вышел из библиотеки. Он шел искать оружие и жертву. Грабежом не добудешь нескольких тысяч кредитов без сложной подготовки, но он мог отобрать у кого-нибудь в темном переулке двадцать-тридцать кредитов, если ему повезет.

Ему повезло. И тому человеку, которого он оглушил, тоже, потому что его череп не раскололся от удара носка, набитого булыжниками. Сэм был удивлен, обнаружив, что физически находится в гораздо лучшей форме, чем ожидал. Большинство жертв сонного порошка ко времени смерти становятся мумиями, мешком с костями.

Это еще одна загадка — как он провел эти сорок лет?

Снова вернулось воспоминание о человеке в тупике. Если бы только у него тогда была ясная голова, он схватил бы этого наблюдателя за горло и вытряс бы из него информацию. Ну ладно, на это еще будет время.

С сорока тремя кредитами в кармане он направился в заведение, которое знавал сорок лет назад. Служители здесь держали рот на замке и дело свое знали. Сэм надеялся, что заведение сохранилось — в башнях не происходит быстрых изменений.

По дороге он миновал несколько новых салонов, где мужчин и женщин украшали до степени совершенства. Очевидно, запросы повысились. В башне стало заметно больше щегольства. Повсюду встречались мужчины с тщательно завитыми бородами и локонами. Сэму были необходимы скромность и благоразумие. Он не удивился, увидев, что полулегальное заведение еще действует.

Нервы его напряглись, когда он остановился у входа. Но, очевидно, на Пути его никто не узнал. Сорок лет назад его лицо было знакомо всем в башнях, но не теперь.

Если на него посмотрят и увидят нечто знакомое, то автоматически решат, что это случайное сходство, не больше. Подсознательное всегда толкает сознание к наиболее логичному заключению. Иногда происходят удивительные совпадения, это естественно. Но совершенно неестественно увидеть Сэма Рида на Путях таким же, каким он был сорок лет назад. Многие из тех, мимо которых он проходил на Путях, родились после фиаско Колонии и смотрели на Сэма равнодушными глазами детства. Те же, кто помнил, были теперь стары, зрение их ослабло, да и множество новых лиц наложилось на тусклое воспоминание.

Нет, он в безопасности, если не считать непредвиденных случаев. Он вошел в стеклянную дверь и обратился к служителю с обычным заказом.

— Постоянно или временно?

— Временно, — ответил Сэм после короткой паузы.

— Быстрая смена? — так называлось быстрое изменение наружности, часто необходимое клиентам этого заведения.

— Да.

Художник принялся за работу. Он был специалистом по маскировке. Голову Сэма он оставил лысой, красные веки и брови отбелил. Для бороды они выбрали грязно-серый цвет.

Он переделал нос и уши Сэма так, как их переделало бы время. Искусственными наращениями он проложил несколько морщин в нужных местах. Борода не скрывала лица Сэма, но когда художник кончил, с лица Сэма глядели сорок лишних тяжелых лет.

— Для быстрого изменения, — сказал мастер, — снимите бороду и измените выражение лица. Убрать морщины быстро невозможно, но можно разгладить правильным выражением лица. Попробуйте, пожалуйста, — он повернул кресло Сэма к зеркалу и заставил его попрактиковаться, пока они не были удовлетворены.

— Хорошо, — сказал наконец Сэм. — Еще мне нужен костюм. — Они выбрали три вещи — шляпу, плащ и башмаки. Простота и быстрота — вот факторы, определявшие выбор. Каждый предмет обладал особыми свойствами: шляпа легко меняла форму, плащ был сделан из такой тонкой ткани, что помещался в кармане. Под большими пряжками башмаков скрывались пышные голубые банты.

Сэм вышел через задний ход, ступая тяжело, как восьмидесятилетний старик. Он вернулся в библиотеку.

Теперь его интересовала хроника криминальных происшествий. В некотором смысле преступные группы похожи на крестьянских пастухов. В поисках сочного корма для скота они передвигаются с одного пастбища на другое. Глядя на экран, Сэм убедился, что характер преступлений не слишком изменился — порок менялся медленнее, чем добродетель.

Сэм облюбовал себе свежее зеленое поле. Он купил бутылочку с красной жидкостью и мощную дымовую шашку. Инструкция объясняла, как нужно применять ее против вредителей в гидропонических садах. Сэм не стал читать — ему уже приходилось пользоваться такой штукой раньше.

Теперь оставалось выбрать место для ловушки. Ему нужны были два переулка, находящиеся поблизости и выходящие на не слишком оживленный Путь. В одном из переулков, как помнил Сэм, находился подвал. Сейчас, как и раньше, он пустовал. Подобрав у входа несколько кусков металла размером с кулак, Сэм спрятал в подвале дымовую шашку.

Он не разрешая себе думать о том, сколько ему еще предстоит сделать. Но при мысли о том, что теперь у него так много времени, им овладела безудержная пьянящая радость, и он не без усилия возвращал себя к насущным делам.

Он отправился на современное зеленое пастбище и пил самое дешевое виски, ни на минуту не забывая, что он очень стар. Он не позволял себе полностью заполнить легкие перед тем, как говорить — у стариков не хватает дыхания, а голос у них тусклый. Результат был убедителен. К тому же он двигался медленно и осторожно, заставляя себя предварительно обдумывать каждое движение. Старики вынуждены двигаться медленно, чтобы успеть обдумать, смогут ли неловкие руки и ноги преодолеть препятствие. Мир столь же опасен для старых людей, как и для малышей. Но дети не знают коварства земного тяготения.

"Джим-о-Венус" было колоритное заведение, какие, наверное, во множестве встречались в старом Риме. Здесь смешивались костюмы и обычаи, попадавшие сюда с более высоких социальных уровней. Глаз наблюдателя мог выхватить в толпе блеск золоченого пояса, кровавый цвет украшенной перьями шляпы, живописные складки красочного плаща.

В «Джим-о-Венус» приходили ради выпивки и азартных игр, тогда как посещавшая более солидные заведения знать предпочитала усовершенствованные игры древности, типа рулетки. Здесь были и механические игры, но все же преобладали кости и карты.

Лица не были знакомы Сэму, но типы людей он знал хорошо. Одним было все равно, где сидеть, другие садились только лицом к двери. Именно эти последние в первую очередь интересовали Сэма.

Он был удивлен, какое большое распространение получили карты, сорок лет назад еще только входившие в моду. Сами карты стали больше форматом и были украшены разными экзотическими рисунками.

Игроки были слишком пьяны, чтобы соблюдать осторожность. Сэм начал давать им советы, потом вступил в игру.

Он расчетливо подобрал партнеров, чтобы выигрывать не слишком заметно. Но он и не рассчитывал здесь на поживу. Карты слишком ненадежная штука. Ему нужно было лишь создать впечатление, что у него водятся деньжата.

Скоро он прервал игру, возмутившись плутнями. Его негромкий старческий тенорок выдавал заметное опьянение. Он вышел из ресторана и остановился, слегка покачиваясь. Следом за ним вышел какой-то человек.

— Послушай, дед, хочешь сыграть еще? — спросил тот. Сэм кинул на него подозрительный взгляд.

— Сезонник?

— Нет!

Сэм позволил втянуть себя в разговор, но держался настороже, пока не убедился, что его зовут не в темный переулок, а в третьеразрядный игорный дом, который он помнил еще ресторанчиком.

На этот раз игра шла более привычными картами. Играя с трезвыми партнерами, Сэм не мошенничал. В результате он утратил все, что имел, и вдобавок влез в долги.

Его отвели к "доку Малларду". Так называл себя низкорослый, лишенный шеи человек с красивыми курчавыми волосами и лицом, смазанным коричневым маслом. Маллард холодно взглянул на Сэма.

— В чем дело? Мне не нужны расписки.

Сэм вдруг осознал, что сорок лет назад этот человек был молокососом, изучавшим то, что Сэму уже давно было известно. Все на мгновение уменьшилось перед ним, как будто он смотрел на Малларда с огромной высоты. Он бессмертен…

Но уязвим. Он убрал из голоса пьяные интонации и сказал:

— Поговорим наедине.

Маллард взглянул на него проницательным взором. Сэм едва удержался от улыбки. Когда они остались одни, Сэм сказал:

— Слыхали ли вы когда-нибудь о Сэме Риде?

— Рид? Рид? А, этот парень из колонии… Конечно, сонный порошок, так?

— Не совсем. Не очень долгий срок. Я — Сэм Рид.

В первый момент Маллард не отреагировал. Очевидно, он рылся в памяти в поисках подробностей давно забытого скандала времен своего детства. Но поскольку афера с колонией была уникальной в истории башни, он, спустя некоторое время, вспомнил…

— Рид мертв, — заявил он. — Все знают…

— Я — Сэм Рид. Я не мертв. Я спал под воздействием порошка, но это можно излечить. Я долго находился на поверхности. И теперь вернулся.

— Ну и что?

— Ничего особенного. Я упомянул об этом, чтобы доказать, что мои расписки имеют обеспечение.

Маллард фыркнул.

— Вы ничего не доказали. Никто не возвращается с поверхности богачом.

— Я оставил здесь деньги перед уходом.

— Я помню эту историю. Правительство отыскало все ваши тайники. У вас не осталось ни пенни, — раздраженно сказал Маллард.

— По-вашему, семь тысяч — ничего! — воскликнул Сэм запальчивым старческим тенорком.

Маллард улыбнулся легкости, с которой он поймал старого дурака.

— Откуда я знаю, что вы Сэм Рид? Как вы можете это доказать?

— Отпечатки пальцев…

— Слишком легко подделать. Впрочем, сетчатка глаза. — Маллард колебался. По-видимому, он не мог принять решение. Через секунду он повернулся и заговорил в микрофон. Раскрылась дверь, и вошел человек с громоздким фотоаппаратом. По его требованию Сэм посмотрел в объектив и чуть не ослеп от вспышки. Потом они долго ждали в молчании.

Настольный передатчик зажужжал перед Маллардом. Тонкий голос произнес:

— О'кей, доктор. Снимок сверен с материалами картотеки. Это тот человек.

Маллард щелкнул переключателем и сказал:

— Ладно, парни, заходите.

Двери открылись, и вошли четверо. Маллард им бросил через плечо:

— Это Сэм Рид, ребята. Он хочет отдать нам семь тысяч кредитов. Потолкуйте-ка с ним об этом.

Четверо придвинулись к Сэму Риду. Методы допроса не изменились. Здесь, на Скид Роуд, они основывались, главным образом, на физической боли. Сэм Рид держался стойко, сколько может старик, а потом заговорил.

Был момент, когда он испугался, что его выдаст борода. Но художник из салона знал свое дело: суррогатная ткань держалась прочно, пока Сэм не глотнул из бутылки, которую держал в кармане.

Дыша коротко и тяжело, он отвечал на вопросы дока Малларда.

— У меня есть тайник… Открывается он кориумным ключом…

— Сколько кориума?

— Фунт и три четверти…

— Почему вы до сих пор не взяли эти деньги?

— Я только недавно с поверхности. Все остальные тайники… нашли… но не этот. Я не могу открыть его без кориумного ключа. Где мне взять столько кориума? Я вне игры.

Маллард почесал за ухом.

— Порядочно кориума, — заметил он. — Но, впрочем, это самый надежный замок в мире.

Сэм кивнул со стариковской гордостью.

— Его не открыть без точного количества радиоактивности, сфокусированной на замке. Я был хитер в старые дни. Вы должны знать точное количество…

— Фунт и три четверти, — прервал его Маллард. — Выясните, сколько это стоит, — сказал он одному из своих людей.

Сэм откинулся на спинку стула, пряча улыбку в бороде. Это была холодная улыбка. Ему не нравился Маллард и его методы. Хорошее знакомое чувство возвращалось к нему — неукротимое желание уничтожить все, что стоит на его пути. Теперь Маллард… Сэм сжал пальцы в кулак, думая о том, как приятно было бы сжать ими смазанную маслом шею Малларда.

И вдруг ему в голову пришла новая мысль. Разве бессмертный должен довольствоваться убийством? Теперь перед ним открывались новые возможности для мщения. Он мог подождать и наблюдать, как будет медленно умирать его враг, мог позволить ему состариться.

Его позабавила эта мысль. Время… как много его впереди и как мало! Но он должен сделать все, чтобы использовать свое бессмертие.

Первый шаг — это тайник, куда он пойдет вместе с бандой. Один неуловимый шаг восьмидесятилетнего…

В подвале Сэм нехотя показал доску, куда поместить кориумный ключ. Кориум — активированный уран 233 — явно не был игрушкой. Он находился в специально изолированном контейнере, слишком большом, чтобы поместиться в кармане. Вместе с ним док принес и сложный щит — приспособление для защиты от излучения. Он поставил ящик в указанное Сэмом место.

В подвале кроме Сэма находилось четверо: док Маллард и трое его подчиненных. Все они были вооружены. Сэм — нет. Снаружи, в переулке, находился еще один человек. Единственное приготовление, которое успел сделать Сэм, заключалось в том, что он налил отклеивающую жидкость в бороду. Теперь она легко снималась.

Сэм начал глубоко дышать, накапливая запасы кислорода: он скоро ему понадобится. Он следил за тем, как Маллард тщательно прилаживал щит и контейнер с кориумом. Ящик очень походил на фотоаппарат — имел спусковой механизм и устройство типа диафрагмы.

— Здесь? — спросил Маллард, тыча пальцем в стену. Сэм кивнул.

Маллард нажал кнопку и отступил за щит. Щелк!

— Тайник чуть выше, — поспешно сказал Сэм.

Он, спотыкаясь, двинулся вперед, но один из сопровождающих схватил его за плечо.

— Ты нам только покажи, — сказал он. — Кто тебя знает, может, вместе с деньгами лежит и пистолет.

Сэм показал. Маллард ощупал кирпич и довольно хмыкнул.

— Я думаю, — начал он и потянул на себя кирпич…

Сэм сделал глубокий вздох и держал глаза открытыми, пока не увидел, как облако дыма начало выходить из тайника. Ни на секунду он не терял из виду ящик с кориумом. Затем он начал действовать.

Он слышал удивленные голоса, затем звук выстрела. Луч не тронул его. Он ощутил острые углы ящика с кориумом и, наклонившись, свободной рукой подобрал другой кирпич у стены. Кориум исчез в углублении стены, и кирпич ловко закрыл вход в тайник.

— Не стреляйте! — крикнул Маллард. — Всем к выходу. Поллард! Не входи сюда! Задержите Рида.

Сэм был уже у двери. Открыв глаза, он ничего не увидел в густом облаке дыма, но услышал чей-то возглас:

— Поллард!

Он согнулся, нащупывая кусок металла, который припас. Его пальцы любовно сжали холодный металл. Сквозь дым он увидел, как Поллард наставил на него пистолет. Сэм спросил:

— Где Рид?

Этого было достаточно. Пальцы Полларда на мгновение отпустили курок, он пытался рассмотреть, что за фигура появилась перед ним в дыму. Оружие Сэма было наготове. Он ударил им Полларда в лицо. Прежде чем он упал, Сэм перепрыгнул через его тело и побежал. Отсчитав четырнадцать футов, он завернул за угол и мгновенно сбросил плащ и бороду. Они отправились в карманы, не образовав заметных утолщений. Затем он сорвал с головы шляпу, искусно изменил ее форму и снова надел. Быстрым движением сменил пряжки на башмаках, так что открылись яркие банты. Надобности в красной краске не было: руки у него и так были в крови. Он обмазал чужой кровью себе лицо.

Потом посмотрел назад и услышал топот.

Док Маллард и один из бандитов выбежали из-за угла. Они остановились и, увидев Сэма, бросились к нему. Еще один выбежал в переулок и направился к Малларду, размахивая пистолетом.

Сэм удивленно помигал и сделал неуверенный жест.

— Что случилось? — спросил он своим обычным голосом. В переулок выбежал четвертый бандит.

— Поллард мертв! — крикнул он.

— Заткнись! — сказал Маллард, скривив рот, и посмотрел на Сэма. — Куда он пошел? Старик?

— Туда… — сказал Сэм. — Он налетел на меня из-за угла. Я… у меня кровь идет из носа. — Он посмотрел на свои окровавленные пальцы.

Маллард не стал ждать. Окликнув своих людей, он вместе с ними кинулся в указанном направлении. Сэм осмотрелся. На Пути народу не было, но один из прохожих направлялся к Сэму.

Сэм встал и знаком попросил доброго самаритянина продолжать свой путь.

— Все в порядке. Я не ранен.

Вытерев кровь с лица, Сэм не спеша завернул в тот переулок, откуда появился. Особой необходимости торопиться не было. Маллард гонится за стариком, уверенный, что тот никуда не денется. Он надул дока Малларда на несколько тысяч кредитов.

Сэм решил, что он вернется в подвал и немедленно.

Дым все еще валил из двери. Сэм споткнулся о тело Полларда и благодаря этому определил, где дверь. Он сориентировался в темноте и отыскал незакрепленный кирпич. Достав ящик с кориумом, он положил кирпич на место. Тридцать секунд спустя самый быстрый Путь уносил его от дока Малларда и его компании.

Кориум можно было продать. Там, где не будут задавать вопросов. Ему придется реализовывать добычу нелегальными путями. В Сэме больше нельзя было узнать старика, одурачившего Малларда. Тем не менее опасно было заниматься этой сделкой до того, как он укрепит свои позиции. Маллард теперь будет следить за подпольной торговлей кориумом.

Какие каналы сбыта могли остаться неизменными спустя сорок лет?

Те же, но руководимые другими людьми. Не удивительно. В подобных сделках нужно хорошо знать людей, с кем имеешь Дело. Лучше всего иметь дело с теми, кто сейчас на вершине и был на ней сорок лет назад. Только не Харкеры, конечно. Сэм улыбнулся и облизнул губы, снова осознав, как сухо у него в горле. Кто же?

Он три часа разъезжал по Путям.

Рос голод и росла жажда. У него совсем не было денег — он потерял все у игорного стола. Унизительно отвлекаться из-за такого чувства, как голод. Он ведь бессмертный!

Тем не менее и бессмертный может умереть с голоду.

Какая насмешка судьбы! Перед ним бесконечная дорога, он так много должен сделать — и не может, пока не излечится от влияния сонного порошка.

Тут он вспомнил о человеке, который заменил ему отца много лет назад.

Его не удивило, что Слайдер жил все в том же тусклом углу башни. Удивительно было то, что он был все еще жив.

Сэм не ожидал этого. Не ожидал настолько, что не замаскировался снова.

Слайдер лежал в постели, его чудовищно дородное тело вдавилось в матрац, опухшее лицо посинело. Он беспрестанно чихал.

Маленькие злобные глазки оглядели Сэма.

— Входи, сынок, — пригласил он.

В комнате было грязно. Старик, кряхтя и чертыхаясь, попытался сесть в постели, но это ему не удалось, и он снова лег, глядя на Сэма часто-часто мигающими глазами.

— Налей мне выпить, — сказал он.

Сэм нашел на столе бутылку и откупорил ее. Инвалид выпил с жадностью. На обвисших щеках появился румянец.

— Женщина никогда не делает, как я велю, — пробормотал он. — Что тебе нужно?

Сэм удивленно рассматривал его. Чудовищное существо казалось таким же бессмертным, как и сами бессмертные. Но это был особый тип бессмертия, которого не пожелает ни один здравомыслящий человек. Сэм с уважением подумал, что старику должно быть уже более ста лет.

Он подошел и отнял у Слайдера бутылку.

— Сначала ответьте на мои вопросы.

— Дай сюда!

— Когда скажете то, что мне нужно.

Слайдер пошарил руками в грязной постели. В его руке появился игольчатый пистолет. Ствол нацелен на Сэма.

— Дай мне бутылку, сынок, — негромко повторил Слайдер. Сэм пожал плечами и отдал бутылку. Старик не потерял своей хватки.

— Слайдер, вы знаете, как давно мы с вами не виделись?

— Очень долго, сынок. Долго. Тридцать… Нет, почти сорок лет.

— Но… вы узнали меня. Я не изменился. Я не постарел. А вы даже не удивились. Вы, должно быть, что-то знаете обо мне, Слайдер. Где я был?

Утробный смех потряс громоздкое тело. Кровать заскрипела.

— Ты думаешь, ты реален? — спросил Слайдер. — Не будь дураком, я сплю. — Он протянул руку и коснулся разноцветного шара размером с мужской кулак. — Вот он, сынок. Зачем испытывать боль, когда есть Оранжевый Дьявол?

Сэм подошел поближе, разглядывая оранжевый порошок в шаре.

— Ана, — сказал он.

Слайдер посмотрел на него своими маленькими проницательными глазками. Наконец они несколько прояснились.

— Ты, должно быть, реален, — пробормотал он, — я удивлен. Сэм смотрел на оранжевый порошок. Он знал, что это такое.

Сильный наркотик, ослабляющий связи между объективным и субъективным, так что образы, созданные воображением, становились почти осязаемыми. Надежда, на мгновение появившаяся у Сэма, исчезла.

Нет, он ничего не сможет узнать у Слайдера.

— Что с тобой случилось, Сэм? — спросил Слайдер. — Ты давно должен быть мертв.

— Последнее мое воспоминание — сонный порошок, брошенный мне в лицо. Это было сорок лет назад. Но я не изменился.

— Сонный порошок не сохраняет молодость.

— А что сохраняет? Что это было, что могло меня сохранять вот так?

Старик снова зашелся в припадке смеха.

— Родись от правильных родителей — проживешь тысячу лет!

— Что? — неожиданно Сэм ощутил дрожь. До сих пор у него не было возможности подумать как следует. Он проснулся, он молод, в то время как он должен быть стар — следовательно, он бессмертен. Но как и… почему, он еще не успел подумать. Из какого-то подсознательного источника он черпал уверенность, что ему, подобно длинноногим и длинноруким бессмертным, принадлежат тысячелетия. Но до сих пор все бессмертные были стройны, высоки, красивы…

— Ты всегда был лыс? — неожиданно спросил Слайдер. В ответ на утвердительный кивок Сэма он продолжал: — Должно быть, детская болезнь. А может, и нет. Когда я тебя впервые увидел, у тебя было несколько маленьких шрамиков — здесь и здесь. Теперь вижу, они почти исчезли. Но Слайдер не дурак, сынок. Я слышал кое-какие разговоры когда-то и не связывал их с тобой. Была женщина — медик, она сделала операцию ребенку и в награду получила "плащ счастья".

— Что за операция?

— Главным образом железы. Это дает тебе что-то?

— Да, — сказал Сэм. Голос у него стал хриплым, горло пересохло, кровь толчками стучала в висках и в шее. Он сделал два шага вперед, подобрал пластиковый стул и ударил им о колено. Прочный пластик разрезал ему руки, оставив синяк на колене, и Сэму стало немного легче. Сэм осторожно поставил стул и посмотрел Слайдеру в лицо.

— Так вот оно что! — сказал он с едва сдерживаемой яростью. — Я родился в семье бессмертных. Я вырос бы таким, как они, если бы кто-то не пустил в ход медицину. Кто нанял ту женщину?

Мощный сейсмографический толчок потряс кровать старика.

— Откуда мне знать? — взревел Слайдер. — Дай мне выпить!

— Вы уже осушили целую бутылку, — возразил Сэм. — Ладно, бог с ними, с бессмертными. Я к вам по другому делу, Слайдер. Скажите, у вас сохранились старые связи? — Он показал ему ящик с кориумом. — Мне нужно две тысячи кредитов. Все, что сверху, — вам. Можете продать его так, чтобы не пошли лишние толки?

— Если это грабеж, то назови мне имя, чтобы я мог лучше сориентироваться.

— Док Маллард.

— Ладно, сынок, устрою, — усмехнулся Слайдер. — Включи визор.

— Я тороплюсь.

— Возвращайся через час.

— И еще одно. Вы один знаете мой возраст. — Сэм достал из кармана бороду и нацепил ее.

— Можешь не продолжать. Слайдер не подведет.

— До встречи. Сэм вышел.

Что, если в больнице ему придется назвать свое имя? Неужели в нем узнают деятеля колонии прежних лет? Рисунок его глазного дна, а может, и другие данные сохранились в архиве. Средний человек, увидев Сэма и заметив в нем что-то знакомое, может отнести это за счет случайного совпадения. Но в больнице он будет находиться под более тщательным наблюдением.

Слишком тщательным, чтобы попытаться сохранить внешность восьмидесятилетнего старика. Это ясно.

Неожиданно Сэму пришло в голову, что может существовать человек, очень похожий на него и в то же время соответствующий по возрасту. Это его собственный сын.

Правда, у него нет сыновей. Но он мог бы их иметь. Все знают, что приземистый плебей не может быть бессмертен. Так объясняется и его молодой вид. Он может сохранить свою драгоценную тайну и с минимальной маскировкой выдать себя за сына Сэма Рида.

Имя? Из глубины своего всепоглощающего чтения, занявшего в свое время годы, теперь казавшиеся ему часом, он извлек воспоминание о пророке Самуиле, старшего сына, которого звали Джоэль.

Хорошее имя. Ничем не хуже других. Итак, он Джоэль Рид.

Тридцать пять минут спустя он стоял в приемной больницы, окаменевший от удивления, способный только смотреть, в мозгу его шла напряженная работа. Неожиданность была слишком велика. Он мог лишь стоять, тупо повторяя:

— Что? Как вы сказали?

Молодой человек за столом нетерпеливо повторил:

— Мы выписали вас сегодня утром, как вылечившегося. Сэм открыл рот и снова закрыл. Ни звука не вырвалось оттуда. Молодой человек задумчиво рассматривал его.

— Амнезия? — предположил он. — Вряд ли, но… хотите повидаться с врачами?

Сэм кивнул.

— Шесть недель назад, — спокойно объяснили ему, — вас доставили сюда. Человек, доставивший вас, назвался Эвансом, он не оставил своего адреса, сказав, что он приезжий и остановился в одном из отелей. Можете попытаться отыскать его. Плата за лечение была перечислена до вашего появления анонимно. В момент поступления к нам вы находились в хорошем физическом состоянии. — Врач посмотрел лежавшие перед ним записи. — По-видимому, к вам уже применяли соответствующее лечение в период вашего сна. Сегодня утром вас выписали в нормальном состоянии. За вами явился другой человек, но назвался он тем же именем — Эванс. Вот адрес. Вот и все, что я могу сказать вам, мистер Рид.

— Но, — Сэм задумчиво потер лоб, — как я мог забыть? Что это значит? Я…

— К несчастью, на подпольном рынке существует немало средств, вызывающих амнезию, — сказал врач. — Но вы вышли отсюда в хорошем костюме, с сотней кредитов в кармане. Они были при вас, когда вы очнулись?

— Нет…

— Вероятно, вас ограбили.

— Конечно, так оно и было.

Сэм думал о том, как много существует возможностей, чтобы лишить человека сознания, — горсть пыли в лицо в каком-нибудь переулке, удар по голове. Грабители редко заботятся переодевать жертву в собственные лохмотья, но за исключением этого, вся история была довольно правдоподобна.

Если не считать, что был человек, который ждал его пробуждения.

Он встал и вышел, все еще ошеломленный.

Он стоял на узкой ленте Пути, уносящего его из больницы. Адрес никуда не приведет — он знал это. Тот, кто организовал всю эту цепь чудес, должен был тщательно замести свои следы.

Кто-то кормил его сорок лет, пока он находился под действием сонного порошка. Захария Харкер знал многое. Сигнал к усыплению подала Кедра Уолтон, но за ней стоял Захария. Голос Иакова, но рука Исаака.

Неужели Харкер следил за ним все эти сорок лет? Или Кедра?

Кто-то, по словам доктора, выполнил это дело хорошо. Кто-то заплатил за его окончательное излечение и — ограбил, раздел. Так что, очнувшись, он имеет столько же, сколько имел, когда появился на свет.

Даже меньше — тогда у него было наследство. Впрочем, этого права его окончательно не лишили. Сэм с неожиданным приливом гордости осознал, что, если бы существовал Джоэль Рид, он стоял бы около отца на длинных стройных ногах, красивый и элегантный, как сам Захария — бессмертный не только по праву рождения, но и по внешности.

Он испытывал почти болезненное ощущение, думая о раскинувшихся перед ним годах. Но, вспомнив о Слайдере, он подумал о нем в новой временной перспективе, которая казалась почти пугающей. Подобное отношение он мог испытывать к кошке или собаке. Отныне у него всегда будет сознание кратковременности жизни обычного человека.

Неудивительно, что семьи образовывали тесный союз. К кому можно испытывать чувство дружбы и любви без примеси жалости? Только к равному. Это древняя пропасть между богами и людьми.

Впрочем, текущих проблем это не решало. Его здесь терпят, благодаря кому-то. Но кому? Если бы только он мог схватить за горло человека, ждавшего его пробуждения. Кто-то намеренно излечил его, вырвал из забвения и выпустил в лохмотьях, без единого пенни. Зачем? Чтобы проследить за тем, что он будет делать? Так мог бы поступить бог. Захария? Он беспомощно огляделся на толпы людей, заполняющих Пути. Может, за безразличием одного из них скрывается интерес к его поведению? Или неизвестный соглядатай устал и отпустил его на свободу?

Что ж, со временем он узнает и это. Или не узнает никогда. Один из великолепных результатов последних нескольких часов считай у него в кармане — две тысячи кредитов. Первый шаг сделан. Теперь нужно решить несколько загадок, выяснить ряд деталей… Бессмертие!

Он запретил себе думать об этом. Мозг его отшатывался от бесконечной сложности, от фантастических перспектив его новой удлинившейся жизни. Он сосредоточился на двух людях: доставившем его в больницу и забравшем его оттуда, назвавшихся одним и тем же именем. Надо попросить Слайдера организовать расследование. Здесь Слайдер тоже будет полезен. Остальное придется делать самому.

В горле у него сухо. Он рассмеялся. Это не псевдожажда, вызываемая сонным порошком. Ему все еще трудно было поверить в то, что вода в любой момент утолит его жажду. Сойдя с Пути, он направился к ближайшему центру помощи и вдоволь напился холодной свежей воды.

Он смотрел на сверкающие Пути, на громоздящиеся над ними здания, мерцающие огнями, и что-то внутри него начало расширяться, расти и расти, — целая высокая башня, казалось, не сможет вместить этой огромной обширности. Он посмотрел на купол из империума, представил над ним мелкое море, облака и свод неба, который он никогда не видел. Так много нужно сделать. И не нужно торопиться. У него есть время. Все время в мире — целая вечность.

Время убивать.

Кости его были полны греха его юности,

который будет лежать с ним в пыли.

Злоба сладка для его рта…

Иов.

Оторванный от созерцания города, он оказался в руках двух человек в мундирах, сошедших за ним с платформы Пути. Мундир не изменился — это была особая правительственная полиция, и Сэм раньше, чем было произнесено хоть слово, знал, что спорить бесполезно.

Сэм был даже доволен, когда один из этих двоих показал ему значок и сказал:

— Пойдем с нами.

Наконец-то сделан хоть один осязаемый шаг. Возможно, сейчас он получит ответы на некоторые из мучивших его вопросов.

По самой быстрой ленте Пути они направились к центру башни. На них с любопытством оглядывались. Сэм держался за перила, чтобы сохранить равновесие. Он смотрел вперед — туда, куда они направлялись.

Бессмертные жили в высоких разноцветных зданиях, построенных в центре города и окруженных кольцом стен и садов. Полиция привела Сэма прямо к помещению семьи Харкеров. Сэм не удивился. Казалось невероятным, чтобы Захария, приказавший убить его сорок лет назад, позволил бы ему находиться без присмотра в следующие сорок лет. С другой стороны, казалось невероятным, чтобы Захария вообще позволил ему жить. Сэм пожал плечами. Скоро он узнает правду.

Его провели через маленькую дверь задней стены самой высокой башни по прозрачной пластиковой лестнице, под которой к находившимся внизу садам стремился поток серой воды. В воде плавали красные и золотистые рыбы, тянулись нити водорослей.

У основания лестницы ждал маленький позолоченный лифт. Полицейские впустили его внутрь и, ни слова не говоря, закрыли за ним дверь. Сквозь стеклянную дверь он увидел, как скользнули вниз их бесстрастные лица, и он остался один в слегка покачивающейся кабине, поднимавшейся к верхним этажам башни Харкеров.

Стены лифта были покрыты зеркалами. Сэм привыкал к роли Джоэля Рида, чувствуя себя глуповато и раздумывая, знает ли тот, кто ждет его наверху, что он — Сэм Рид? Маскировка хороша. Он не выглядит точно так же, как его предполагаемый отец, но естественное сходство очень велико.

Давление на подошвы Сэма увеличилось: лифт замедлил движение. Дверь открылась, и Сэм оказался в длинном зале, стены и потолки которого представляли собой сплошной ковер из веток и листьев. Зал освещался искусственным дневным светом из гидропонических бассейнов, проходящие под полом стволы тянулись кверху, образуя непрекращающийся туннель над головой. От легкого ветерка раскачивались цветы и плоды. Для выросшего в башне человека все это было экзотично сверх всякой меры.

Сэм осторожно пошел по молчаливому залу, уклоняясь от листьев, задевавших его по лицу. Как и все жители Венеры, он боялся опасной жизни ее поверхности и не доверял ей.

С противоположного конца зала доносилось журчание и плеск падающей воды. На пороге другой комнаты, у решетки, Сэм остановился в изумлении.

Комната была необычна. Растительные стены были сплошь покрыты цветами, от которых исходил тяжелый аромат. Пол комнаты был покрыт слоем голубоватой воды глубиной примерно в один фут. В ее поверхности отражались цветы. Крошечные рыбки мелькали среди плавающих листьев. В голубой воде неподвижно висели медузы, угрожающе раскачивая свою бахрому.

Филигранный стеклянный мостик, необыкновенно хрупкий на вид, шел через бассейн. Один его конец находился у ног Сэма, другой оканчивался у низкой платформы, покрытой подушками. Среди подушек полулежала женщина, опершись на руку, тогда как другая ее рука была опущена в воду. Ее бледно-зеленые волосы с золотистым отливом завивались на концах.

Сэм узнал ее, хотя лицо женщины и было закрыто ниспадавшими на него волосами. Он не мог не узнать удлиненные пропорции Кедры Уолтон, ее ленивую позу, форму головы и рук. Почему она здесь, в башне Харкеров, и зачем вызвала его?

— Кедра! — позвал он.

Она подняла голову, и у Сэма в мозгу все смешалось. Перед ним была Кедра — и не Кедра! То же узкое и длинное, высоко мерное лицо с затененными глазами и надменным египетским ртом… И вместе с тем на него смотрела другая женщина, злобная и неуравновешенная, со странным блеском в глазах.

— Я — Сари Уолтон, — ответила бледноволосая женщина, улыбаясь своей зловещей улыбкой. — Кедра — моя бабушка, помните?

Он помнил Сари Уолтон, прижимавшуюся к плечу Захарии Харкера когда-то давно, когда Захария говорил с ним об убийстве Робина Хейла. Сэм тогда едва заметил ее. Он быстро порылся в памяти — первое, что ему бросилось тогда в глаза, — антагонизм. Антагонизм между Сари и Кедрой, скрытый, но мощный. Вот что он понял, когда две прекрасные женщины посмотрели друг на друга.

— Что это значит? — сказал он. Он хорошо знал это. Джоэль Рид не мог помнить сцену, в которой участвовал Сэм Рид. Значит, она знает, кто он. Значит, знает и то, что он бессмертный.

— Идите сюда, — сказала Сари, подзывая его жестом белой руки, с которой капала вода. Она села среди подушек, подогнув ноги; Сэм с сомнением посмотрел на стеклянный мостик. — Он вас выдержит. Идите. — Голос ее звучал насмешливо.

Мостик выдержал, хотя отвечал слабым звоном на каждый его шаг. По знаку Сари Сэм сел рядом с ней на подушку, держась напряженно, всем своим видом отвергая эту экзотическую обстановку.

— Как вы меня нашли?

Она рассмеялась, склонив набок голову, так что зелено-золотистые волосы как вуаль занавесили лицо. Что-то в ее смехе ему совсем не понравилось.

— Кедра следила за вами все эти сорок лет, — сказала она. — Думаю, вас обнаружили по запросу в архив. Кто-то затребовал снимок вашей сетчатки. Во всяком случае, вас нашли.

— Почему здесь нет Кедры? Она снова рассмеялась.

— Она не знает. Вот почему! Никто не знает, кроме меня. Сэм задумчиво рассматривал ее. В глазах ее был вызов, в поведении непредсказуемая капризность. В прежние дни он знал одно решение таких проблем. Быстрым движением он схватил ее за руку и рванул так, что она утратила равновесие и упала на колени, гибкая как змея. Она рассмеялась.

Какая-то мужская агрессивность и уверенность были в том, как она взяла его голову в руки. Он позволил ей сделать это, но поцеловал свирепо, а затем оттолкнул и посмотрел на нее в упор.

Она снова рассмеялась.

— Кедра вовсе не так глупа, — сказала она, проводя пальцем по губам.

Сэм вскочил, пнул ногой подушку. Ни слова не говоря, он ступил на звенящий мостик и направился к выходу. Краем глаза он видел змеиное движение поднявшейся Сари Уолтон.

— Вернитесь, — сказала она. Он не оборачивался. Раздался слабый свист, и Сэм почувствовал волну жара от выстрела игольчатого пистолета. Он мгновенно остановился, не решаясь шевельнуться. Второй выстрел ожег ему ухо. Слишком хороший выстрел, подумал Сэм. Не поворачивая головы, он сказал:

— Ладно, я возвращаюсь. Бросьте оружие. Послышался тупой стук о подушку. Сари негромко рассмеялась. Сэм повернулся и пошел к ней.

Подойдя, он наклонил голову и взглянул ей в глаза. Она ему не нравилась. Ему ничего в ней не нравилось, и меньше всего — самоуверенная агрессивность, испокон веков скорее присущая мужчине, чем женщине. Она выглядела такой женственной, такой хрупкой, как стеклянный мостик, но она была бессмертной, и мир принадлежал ей и ее племени. Многие годы жизни позволили ей утвердиться в самоуверенности и злобности.

Или… возможно ли? Сэм прищурился. У него начала формироваться мысль, на мгновение вытеснившая все остальные. В противоположность Кедре это прекрасное хрупкое создание казалось удивительно несозревшим. Вот оно — незрелость. Вот объяснение ее капризности, ее злобности, которую Сэм сразу ощутил. И понял, что у бессмертных зрелость достигается в очень позднем возрасте. Вероятно, он и сам далек от зрелости, но ранние испытания закалили его и придали черты взрослого.

Но Сари — защищенная, имеющая доступ к любым удовольствиям, обладающая почти неограниченной властью — неудивительно ли, что она кажется непостоянной, неуравновешенной? Вероятно, она никогда не станет уравновешенной, подумал Сэм. Ей никогда нельзя будет доверять. Но она уязвима, и уязвима больше, чем думает. И тут же в мозгу Сэма начал оформляться план, как использовать слабость противника.

— Садитесь, — сказал ей Сэм.

Она подняла руки над головой и сорвала плод, похожий на виноградную гроздь. Ягоды были почти прозрачны, в крошечных шариках виднелись голубоватые семена. Сари улыбнулась и опустилась на колени с гибкостью кошки, как будто у нее совсем не было костей.

Сэм смотрел на нее сверху вниз.

— Ладно, — сказал он. — Почему именно вы вызвали меня сюда? Почему не Кедра?

Сари положила в рот бледный прозрачный шарик и, раскусив его, выплюнула синие семечки.

— Кедра не знает. Я уже говорила вам. — Она посмотрела на него из-под густых ресниц. Глаза у нее были несколько светлей, чем у Кедры. — Эту неделю она проводит в башне Невада.

— Вы известили ее?

Сари покачала головой, и ее невероятно роскошные волосы зашевелились.

— Никто не знает, кроме меня. Я хотела вас видеть. Если бы Захария знал, он пришел бы в ярость. Он…

— Захария приказал усыпить меня сонным порошком, — нетерпеливо прервал ее Сэм, желая прояснить историю. — Была ли Кедра с ним заодно?

— Захария приказал отравить вас, — поправила Сари с улыбкой. — Он думал, что вы умрете. Кедра возражала. У них из-за этого была ужасная ссора. — Казалось, она наслаждается этим воспоминанием. — Кедра настояла на сонном порошке. Никто не понял, почему она это сделала. От вас для нее не было пользы, ни от живого, ни от мертвого, ни от молодого, ни от старого.

Голос ее затих, она сидела, сжимая в руке прозрачный плод, и не шевелилась.

У Сэма возникло подозрение. Он опустился перед ней на колени, поднял ей голову и заглянул в глаза.

— Наркотик! — негромко сказал он. — Будь я проклят! Наркотик!

Сари захлебнулась смехом, потерлась о его плечо лбом, в глазах ее появился странный блеск, безошибочно указывавший на ее порок.

Это объясняло многое: ее неуравновешенность, странное равнодушие, а также то, что она не осознала еще молодости Сэма. Как странно, подумал он, и как знаменательно: оба человека, которые помнили его, жили во власти наркотических иллюзий.

Сари оттолкнула его, положила ягоду в рот, выплюнула семечки и улыбнулась злорадной усмешкой, за которой ничего не скрывалось. Да, его необъяснимая молодость не удивляла ее. Она привыкла видеть вокруг себя десятилетиями неизменяющиеся лица. И, одурманенная наркотиками, принимала все окружающее без вопросов. Но в любой момент ее голова могла проясниться. А Сэму еще нужно было узнать очень многое.

— Кедра заменила яд сонным порошком, — сказал он. — Приказала ли она следить кому-либо за мной после этого?

— Она хотела, и Захария приказал. Но когда ее люди отправились по следу, вы исчезли. С тех пор о вас ничего не было известно. Где вы были, Сэм Рид? Вы мне нравитесь, Сэм. Мне кажется, я понимаю, почему Кедра хотела отыскать вас и вылечить. Я…

— Что вы делаете здесь, в доме Харкера?

— Я здесь живу, — рассмеялась Сари. В смехе ее звучала какая-то неприятная нотка. Она неожиданно сжала гроздь плодов в своей узкой руке. — Я живу с Захарией. Но он хочет Кедру. А когда не может ее иметь, довольствуется мною. Мне кажется, я когда-нибудь убью Захарию. — Она вновь улыбнулась, и Сэм подумал, а знает ли Захария о ее чувствах и о том, что она наркоманка? Эта комбинация взрывоопасна.

Он начал осознавать, какая возможность открывается перед ним, но тут прежние сомнения охватили его… В конце концов, какие это возможности? Что скрывается за событиями, происшедшими с ним после пробуждения? Есть ли разумное объяснение появлению наблюдателя в переулке? Тот человек знал, что происходит.

— Почему вы послали за мной? — спросил у женщины Сэм.

Сари опустила руку в воду, чтобы смыть сок. Он дважды задал свой вопрос, прежде чем она его услышала. Посмотрев на него, она улыбнулась своей отсутствующей улыбкой.

— Я любопытна. Все время слежу за частным визором Кедры. Она об этом не знает. Когда я услышала, что они обнаружили вас, я подумала, что смогу вас использовать. Против Кедры или против Захария. Я пока еще не решила. Потом подумаю. Не сейчас. Сейчас я думаю о Захарии. И о Харкерах. Я ненавижу Харкеров, Сэм. Всех Харкеров. Даже себя ненавижу, потому что я наполовину Харкер. Думаю, я использую вас против Захарии. Она наклонилась вперед, задев зелено-золотистыми волосами лицо Сэма, и сказала, глядя ему в глаза из-за густых ресниц:

— Вы ведь тоже ненавидите Захарию, Сэм. Должны ненавидеть. Он хотел вас отравить. Как вы думаете, что больше всего ранит его? Теперь, когда Кедра знает, что вы живы и молоды… Молоды? — в кратковременном раздумье ее брови сдвинулись. Но эта тема требовала умственных усилий, а она не была способна на них. Мозг ее сейчас мог работать лишь на самом примитивном уровне, автоматически, без сознательных усилий.

Неожиданно она откинула голову и рассмеялась.

— Как замечательно! Я накажу их обоих! Теперь, когда вы снова живы, Захария будет ждать, пока вы не наскучите Кедре. А Кедра не сможет получить вас — она не знает, где вы. Вы можете спрятаться, Сэм? Куда-нибудь, где вас не найдут люди Кедры? О, пожалуйста, Сэм, спрячьтесь! Ради Сари. Сари будет так счастлива.

Сэм встал. Мостик музыкально звенел под его ногами, ему вторил смех Сари. В лицо ему дул ароматный ветерок, когда он шел по решетчатому залу. Лифт ждал там, где он его оставил. Когда он вышел из лифта, внизу никого не было. Он прошел над потоком и вышел на улицу.

Как в тумане вступил он на ближайший Путь. Происшествие имело все признаки сна, и ему пришлось убеждать себя в его реальности. Его не оставляло сознание счастливой возможности.

У Харкеров есть уязвимое место, о котором они даже не подозревают, — Сари. А за этим скрывается еще большая слабость, если Сари действительно Харкер. Она явно ненормальна. Наркомания и незрелость лишь частично объясняют неуравновешенность, которая составляет самую суть ее естества, Это открывало новые возможности для Сэма. Значит, даже бессмертные уязвимы, даже в их наследственности есть слабые места.

Есть два возможных пути, на которых он сможет подстеречь Харкеров. Оба они требуют дополнительного изучения. Этим можно заняться позже.

Самое важное сейчас — скрыться. И чем больше Сэм размышлял, тем больше он склонялся к тому, чтобы посетить колонию, где правит Робин Хейл.

Джоэль Рид? Никто не знает о Сэме, кроме Сари. Надо действовать быстрее.

Так он и поступил.

Самое удивительное в колонии заключалось в том, что она находилась не на морском дне. Ни разу после отъезда из башни над головой Сэма не было открытого неба. Вначале империумный купол башни и миля воды над ним. Затем самолет с его стенами из металла и пластика. Затем большие шлюзы колоний с приспособлениями для борьбы с инфекцией — ультрафиолетовым излучением, распылителями кислоты и т. д. И вот он стоит на почве Венеры, над головой его прозрачный империумный купол отбрасывает радужные отражения, когда его освещает выходящее из-под толстого слоя облаков солнце. Воздух был тот же самый. В атмосфере Венеры мало кислорода и много двуокиси углерода, она пригодна для дыхания, но не очень приятна. Здесь, под куполом, ингредиенты атмосферы тщательно сбалансированы. Конечно, это необходимо, как необходим и купол для защиты от плодовитого безумия, заполнявшего поверхность Венеры, — флора и фауна тянулись к свету, убийственно пуская корни, рассеивая семена, производя детенышей в окружающей среде, настолько плодородной, что она сама себя выводила из равновесия. На берегу стоял старый форт — крепость Вольного Товарищества Думпен. Она была переоборудована. И тоже была покрыта империумом — большим куполом в четверть мили в диаметре. Тут и там располагались небольшие домики без всяких попыток планировки. Дома были всех форм, размеров и цветов. Не было излишеств. На всей колонии лежал чуть заметный отпечаток изношенности.

Открытой земли под куполом не было видно. Вся поверхность была покрыта пластиком. Защита от растительности? Возможно. В больших гидропонических бассейнах росли сады, несколько резервуаров содержали стерилизованную воду и почву. Люди неторопливо работали. Похоже на систему.

Сэм пошел по дороге, следуя указателю «Администрация». Всю жизнь он провел под прозрачным куполом, зная о лежащей сверху толще воды. Теперь сквозь прозрачный купол пробивались лучи солнца, и это освещение не было искусственным, хотя казалось плохой имитацией ламп дневного света в башнях.

Мозг Сэма напряженно работал. Он тщательно рассматривал все увиденное, оценивая и классифицируя факты и впечатления в ожидании момента, когда все это понадобится. На время он отодвинул в сторону Сари и Харкеров. Пусть эти идеи созревают. Самый важный вопрос теперь — кто предстанет перед Робином Хейлом? Сэм Рид или его сын? Он не считал, что чем-то обязан Хейлу. Сэм никогда не мыслил такими категориями. Единственное, что его занимало, — выгодно ли это Сэму Риду. Колония все еще казалась многообещающей.

Девушка в розовом халате, склонившаяся к резервуару с растениями, взглянула на него, когда он проходил мимо. Любопытно было видеть, какое воздействие производит даже рассеянный солнечный свет на жителей поверхности. Кожа ее была смуглой, а не молочно-белой, как у Сари. У девушки были короткие каштановые волосы, глаза карие, отличающиеся от глаз жителей башни. Империумный купол тоже закрывал ее всю жизнь, но через него пробивался свет солнца, а к воротам рвались джунгли — голодные живые джунгли, а не мертвая толща морской воды. По ее глазам было видно, что она сознает это. Сэм слегка замедлил шаг.

— Где тут администрация? — спросил он.

— Вам сюда, — у нее был приятный голос.

— Вам здесь нравится? Она пожала плечами.

— Я здесь родилась. В башнях, должно быть, удивительно. Но я там никогда не была.

— Вы бы даже не заметили разницы — ее нет, — заверил ее Сэм и пошел дальше с беспокойными мыслями в голове. Она родилась здесь. Ей больше двадцати лет. Хорошенькая, но не совсем в его вкусе. И тут в голову ему пришла мысль, что, если в ней есть хотя бы часть качеств, которые ему нравятся в женщинах, он может подождать ее дочери или внучки — надо только тщательно выбирать родителей. Бессмертный может выращивать людей, как смертный выращивает породу элегантных кошек или породистых лошадей. Можно создать себе целый гарем не только в пространстве, но и во времени. Должно быть, это прекрасно.

Губернатор колонии должен был быть занят. Однако не был. Через минуту после того, как Сэм сообщил свое вымышленное имя, дверь открылась, и он вошел в кабинет Робина Хейла.

— Джоэль Рид? — медленно произнес Хейл. Взгляд у него был проницательный, и Сэму потребовалась вся сила воли, чтобы встретить его уверенно.

— Да, Сэм Рид был моим отцом.

— Садитесь.

Сэм смотрел на Хейла. Будто они виделись только вчера. Хейл изменился, но очень мало, почти незаметно для глаз. По-прежнему худой, загорелый, спокойный человек, привыкший к терпению, за годы, оставшиеся позади, предвидя столетия, лежащие впереди.

Изменение тем не менее было реальным. Не было спокойного энтузиазма в голосе и манерах, которые помнил Сэм. То, к чему он стремился с такой надеждой, когда они расстались, теперь осуществилось, но окончилось не совсем так, как он хотел. Впрочем, это лишь кратковременный эпизод в жизни Хейла.

Робин Хейл помнил дни Вольного Товарищества, долгие военные годы, минувшие поколения, когда последние остатки человечества были вольны заселять моря и смотреть в лицо опасности. Тогда это было делом, а не разбойничьей романтикой. Вольные товарищи начали кочевую жизнь, и они были последними кочевниками перед тем, как человечество ушло под защиту башен, в подводную оцепенелость. Башни стали могилой или маткой, или и тем и другим для людей Венеры, которые начали свою жизнь как дикие кочевники на Земле.

— Ты доброволец? — спросил Робин Хейл. Сэм пришел в себя:

— Нет.

— Я не знал, что у Сэма был сын. — Хейл по-прежнему смотрел на него спокойным задумчивым взглядом, который Сэму было трудно выдержать. Неужели бессмертный сумеет увидеть правду, несмотря на маскировку? Возможно. Но к нему это не относится. Он еще не стал бессмертным в том смысле, как бессмертны эти люди. Он не усвоил еще их взгляды на вещи, не узнал еще жизнь так, как знают они.

— Я сам до последнего времени не знал, — сказал он. — После скандала с колонией моя мать сменила фамилию.

— Понятно, — голос Хейла звучал уклончиво.

— Знаете ли вы, что случилось с моим отцом? — Это был опасный поворот. Если Хейл скажет: "Да, вы Сэм Рид", то по крайней мере исчезнет неопределенность. Но Хейл не сказал этого. Впрочем, это не означало, что он не узнал Сэма Рида.

Вольный товарищ покачал головой.

— Он усыплен сонным порошком. Думаю, сейчас он мертв. У него было много врагов, особенно после скандала. Вы… вы должны быть одним из них.

Сэм не собирался открывать свои карты. У олимпийцев есть божественная прерогатива — быть непредсказуемыми. Зевс бросал свои молнии, повинуясь случайным порывам.

Хейл снова покачал головой, слегка улыбнувшись. Невозможно ни любить, ни ненавидеть этих эфемерных короткоживущих. Их разделяет временной барьер — и только.

— Это не была вина Сэма Рида, — сказал Хейл. — Он не мог ни стать мошенником. Это у него врожденное. И во всяком случае, он был только орудием. Я не имею ничего против него.

Сэм глотнул. Что ж, он сам напросился на это. Он решительно перешел к следующему пункту.

— Мне нужен ваш совет, губернатор Хейл. Я лишь недавно узнал, что мой отец был мошенником и банкротом, но правительство отыскало его следы и оплатило все его долги — верно?

— Верно.

— Он ничего не оставил мне — даже доброго имени. Но я произвел расследование. Существует ценное имущество, которым обладал мой отец перед тем, как уснул, и которое не конфисковано у него. Документы на землю. Сорок лет назад правительство выдало ему патент на центральные области Венеры, и этот патент до сих пор сохраняет силу. Я хочу знать, значит ли он сейчас хоть что-нибудь?

Хейл постучал пальцами по столу:

— Почему вы пришли ко мне?

— Отец был с вами, когда начиналась колония. Я считал, что вы знаете. Вы помните, вы ведь бессмертный.

Хейл сказал:

— Я, конечно, знал об этом патенте. И пытался перехватить его. Но он был на имя вашего отца. А такие патенты не подлежат отмене. У правительства есть для этого причины. Колонии на Венере полностью зависят от башен, и в случае необходимости их легко отрезать от источников снабжения. Значит, вы унаследовали этот патент…

— Он чего-нибудь стоит?

— Да. Харкеры немало заплатят Вам за сокрытие этой информации.

— Харкеры? Почему?

— Чтобы я не смог основать новую колонию, — сказал Хейл, и руки его, лежавшие на столе, медленно раскрылись. — Вот почему. Я основал эту колонию после того, как ваш отец… после того, как он исчез. Начинали мы с маленькой группой тех, кто верил в меня. Их мало осталось в живых. Жизнь тут вначале была нелегкой.

— Сейчас она такой не кажется, — заметил Сэм.

— Видите ли… Харкеры пытались мне помешать основать колонию и не смогли. А после того как колония появилась, они не посмели дать ей погибнуть. Они ведь тоже хотят со временем колонизировать Венеру и не желают, чтобы психологический эффект от гибели нашей колонии помешал им. Они не хотят, чтобы мы погибли, но и не дают нам двигаться вперед. Мы тяжело трудились в первые годы. Мы не потеснили джунгли, но начали. Мы расчистили место и построили колонию. Мы сражались за каждый шаг, а джунгли пытались отбросить нас назад. Мы продолжали идти вперед. И когда мы были готовы основать новую колонию, Харкеры помешали нам. Они лишили нас снабжения. Они лишили нас добровольцев.

В соответствии с договором, мы должны давать ежегодную прибыль. Иначе правительство имеет право взять управление на себя. Они не смогли отстранить меня, но зато смогли сделать так, чтобы колония не давала прибыли. Последние тридцать четыре года правительство распоряжается здесь, поддерживая статус-кво.

Они дают нам столько припасов, чтобы мы не погибли с голоду. Но этого недостаточно, чтобы мы могли развиваться. Они не хотят, чтобы мы шли вперед. Они хотят подождать, пока не будет никакого риска. А это время не наступит никогда.

Хейл смотрел на Сэма, и его глаза кипели гневом. Кого он видел перед собой, Джоэля или Сэма? Ясно было одно: он сказал много больше того, что сказал бы случайному посетителю.

— У меня связаны руки, — продолжал Хейл. — Номинально я губернатор. Но все здесь остановилось. Если бы я мог основать другую колонию… — Он замолчал, глядя на Сэма из-под сдвинутых бровей. — Но мне не дадут патента. Понимаете теперь, как важен ваш патент. Харкеры немало заплатят вам за него.

Так вот почему он так много сказал. Хейл кончил, но не смотрел на Сэма. Он неподвижно сидел за своим столом и ждал. Не убеждал и не просил — просто ждал. Что он мог предложить стоящему перед ним человеку? Деньги? Но Харкеры дадут больше. Участие в колонии? Но к тому времени, когда она начнет приносить прибыль, любой короткоживущий будет давно мертв.

Неожиданно Сэм спросил:

— Что вы сделаете с патентом, губернатор?

— Начну заново. Я не могу вам много заплатить, могу взять патент взаймы, но прибыли придется ждать долго. Вначале потребуется очень много денег. На Венере колонии должны расширяться. Это единственный путь. Теперь я знаю.

— А если вы потерпите поражение? Ведь правительство снова придет к руководству, и все придется начинать сначала.

Хейл молчал.

— Вам понадобятся большие средства, чтобы начать новую колонию. Вы…

— Не спорю, — сказал Хейл. — Я уже сказал, что Харкеры дадут вам больше.

Теперь замолчал Сэм. Десятки возможностей возникали в его мозгу — десятки возможностей раздобыть деньги, перехитрить Харкеров, развернуть пропаганду и сделать следующую колонию успешной, несмотря на противодействие. Он сумеет сделать это. Перед ним теперь все время мира.

Хейл следил за ним, и через неимоверное напряжение, написанное на его лице, начала проступать надежда. И снова Сэм удивился этому человеку. Этот долгоживущий, со всей своей зрелостью и жизненным опытом, однажды уже обращался к Сэму и готов был обратиться вновь. А ведь Сэм Рид всего лишь короткоживущий, почти ребенок с точки зрения бессмертного.

Хейл признался, что если этот короткоживущий с интеллектом котенка не поможет ему, то его любимые детища окажутся под угрозой.

Смутная параллель с социальной историей Старой Земли пришла в голову Сэму. Когда-то Сэм читал о том, что в давние времена на Земле монгольские орды были настолько обессилены своим быстрым расширением, что уже не могли играть активную роль в истории. Со всеми ресурсами, которыми располагает их территория, народ сам по себе не в силах что-либо сделать, если не появятся люди с инициативой.

Возможно, то же самое произошло и с Робином Хейлом. Он был единственным живым человеком, который сражался вместе с Вольными товарищами. Не растратил ли он в эти суровые годы свою инициативность?.. Он располагал столетиями опыта, знаний, аккумулированной зрелости, но у него не было единственного качества, которое бы позволило пустить все это в ход.

Этим качеством в изобилии обладал Сэм. А вдруг он единственный, кто им обладает? У Хейла за плечами долгая жизнь, но нет воли.

У остальных бессмертных достаточно инициативы, но…

— Если мы будем ждать, когда начнут семьи, время действий не наступит никогда, — сказал вслух Сэм, удивляясь, что эта мысль не приходила ему в голову раньше.

— Конечно нет! — Хейл был спокоен. — Возможно, и сейчас уже слишком поздно.

Сэм едва слышал его.

— Они думают, что правы, — продолжал он развивать свою мысль. — Но они не хотят перемен. Они будут ждать до тех пор, пока не поймут, что ждали слишком долго, и тогда, может быть, они будут даже отчасти рады этому. Они консервативны. Люди у власти всегда консервативны. Они считают, что все изменится к худшему.

— Это относится ко всему населению башен, — сказал Хейл. — Что мы можем предложить ему такого, что сравнилось бы с тем, что оно имеет. Комфорт, безопасность, цивилизованная жизнь. А у нас опасности, тяжелая работа и надежда создать через столетия такие условия, в каких они живут уже сейчас. Никто из них не увидит плодов своего труда, даже если они поймут необходимость перемен.

— Однажды они отозвались, — задумчиво напомнил Сэм. — Когда мой отец предложил первый план колонии.

— О да, есть множество недовольных. Но одно дело говорить о романтике, о приключениях и совсем другое — испытывать опасности и тяжесть работы. Этим людям не хватает толчка.

Пионеры становятся пионерами тогда, когда условия дома невыносимы или когда условия в другом месте выглядят более обещающими или… если появляется Грааль, Святая Земля или что-нибудь в этом роде. Здесь дело идет о спасении человеческой расы, а не о ясной и видимой цели. Сэм поднял красные брови.

— Спасение человеческой расы? — переспросил он.

— Если колонизация не начнется теперь или в ближайшие годы, она никогда не начнется. Наши запасы кориума станут слишком незначительными, чтобы поддерживать ее. Я говорил это снова и снова, пока эти слова автоматически не стали вылетать, как только я открываю рот. Через несколько столетий человеческая раса придет к своему концу в своих безопасных матках-башнях. Истощатся ресурсы, истощится воля к жизни. Но семьи сопротивляются каждому моему ходу и будут сопротивляться, пока не станет поздно. — Хейл пожал плечами. — Старая история. Мне говорят, что в башнях даже и думать не хотят об этом.

Сэм искоса посмотрел на него. В голосе бессмертного звучала уверенность. Он верил Хейлу. И хотя судьба человеческой расы не слишком беспокоила Сэма, увеличение продолжительности жизни сделало для него жизненно важным следующие несколько столетий. К тому же у него были свои счеты с Харкерами. А в проекте колонизации поверхности таились неисчислимые возможности, если им будет руководить такой человек, как Сэм Рид. У него начали формироваться блестящие идеи.

— Патент ваш, — отрывисто сказал он. — Теперь слушайте…

Робин Хейл закрыл за собой обшарпанную дверь административного здания и медленно пошел по пластиковой тропе. Лучезарность венерианского дня на короткое мгновение освещалась вспышками синего неба и солнца, проходившими сквозь прозрачный империумный купол. Хейл поднял голову и слегка сморщил лицо от яркого света. Он вспоминал старые дни.

Впереди него человек в коричневом комбинезоне неторопливо орудовал мотыгой на грядке из сверхплодородной почвы Венеры. Он двигался спокойно, даже, пожалуй, степенно, но было видно, что работа ему нравится. Он поднял худое длинное лицо, когда Хейл задержался у плоского бассейна.

— Есть у вас для меня минута? — спросил Хейл. Человек улыбнулся.

— Сколько угодно, — сказал он. — Что вас беспокоит? Хейл поставил ногу на край бассейна и скрестил руки на колене. Старик удобно облокотился на мотыгу. Несколько мгновений они смотрели друг на друга, и слабая улыбка на их лицах говорила о чем-то общем. Только они одни из всех живущих помнили жизнь под открытым небом, смену дня и ночи, солнца и луны, естественный ритм мира, не руководимого человеком.

Только Логист помнил дни, когда почва под открытым небом не была смертельным врагом человека. Только он мог спокойно ковырять почву мотыгой, зная, что она не враг ему. Для всех остальных самый вид почвы представлял опасность, видимую и невидимую, известную и неизвестную, — ядовитые грибы, бактерии с неизвестными свойствами, удивительные насекомые и крошечные зверьки, которые могут появиться со следующим ударом мотыги. Конечно, эта почва была обеззаражена, но стереотипы умирают с трудом. Никто, кроме Логиста, не любил эти грядки с открытой почвой.

Хейл не очень удивился, когда узнал эту тощую фигуру с мотыгой. Было это несколько недель назад. Он остановился у грядки, отослав своих подчиненных, а старик выпрямился и бросил на Хейла острый иронический взгляд.

— Вы не… — неуверенно начал Хейл.

— Конечно, — Логист улыбнулся. — Мне давно хотелось подняться на поверхность, но нужно было закончить работу. Здравствуйте, Хейл. Как поживаете?

Хейл сказал крепкое словцо. Логист засмеялся.

— Я привык к фермерской работе на Земле, — объяснил он. — Все время хотелось поработать. Сейчас я доброволец, под собственным именем. Вы не заметили.

Хейл не заметил. Многое произошло с тех пор, как он побывал в Храме Истины и слушал голос, доносившийся из шара-оракула. Глаз его не остановился на имени Бена Кроувелла, хотя списки добровольцев настолько поредели в последние дни, что он мог процитировать их по памяти.

— Почему-то я не очень удивлен, — сказал он.

— И не должны. Мы с вами, Хейл, единственные, оставшиеся в живых, кто еще помнит открытый воздух. — Он принюхался и неодобрительно взглянул на империумный купол. — Мы единственные, кто знает, что это такое. Вам встречались другие Вольные товарищи?

Хейл покачал головой.

— Я последний.

Кроувелл ударил мотыгой по случайному ростку.

— Я в любом случае должен был оказаться здесь. Но неофициально. На вопросы не отвечаю.

— Вы не отвечали и в замке, — с обидой напомнил Хейл. — За последние сорок лет я был у вас не менее десятка раз. Вы не дали мне ни одной аудиенции. — Он посмотрел на Логиста, и внезапная надежда зазвучала в его голосе. — Что заставило вас явиться сюда сейчас? Что-то должно случиться?

— Может быть. Может быть… — Кроувелл вернулся к мотыге. — Всегда что-нибудь случается — раньше или позже. Если ждать достаточно долго.

Это было все, что Хейл смог от него добиться. Сейчас, рассказывая Логисту о случившемся, Хейл вспомнил этот разговор.

— Поэтому вы явились сюда? — спросил он, закончив рассказ. — Вы знали?

— Я не могу ответить на ваш вопрос.

— Вы знали?

— Ничего не выйдет. Вы забываете: каждое достоинство имеет свои отрицательные стороны. Я обладаю не непогрешимостью, а предвидением — но и оно подвержено ошибкам, — Кроувелл казался слегка раздраженным. — Я не бог. Перестаньте думать, как жители башен. Они готовы снять с себя всякую ответственность. Это самое неприятное в сегодняшней жизни Венеры. Предоставьте это Дрорджу. А Дрордж не бог. Да и сам бог не может менять будущее и знать, что из этого выйдет. В то мгновение, как он вмешивается, он вводит в уравнение новый фактор, а фактор этот случайный.

— Но…

— Я вмешивался один или два раза, — сказал Логист. — Даже убил однажды человека, потому что знал: если он останется в живых, то натворит бед. И я был прав — в том случае. Но я не вмешиваюсь, если я могу помочь. Когда я вмешиваюсь, я сам становлюсь случайным фактором, и, поскольку сам включаюсь в уравнение, мне уже невозможно представить его себе целиком и со стороны. Я не могу предсказывать свои реакции — понимаете?

— Более или менее, — задумчиво сказал Хейл. — Но вы говорите, что вмешиваетесь, когда должны это сделать.

— Только в случае необходимости. Надо стараться, чтобы события развивались естественно. Главное — сохранить равновесие. Если я делаю шаг вправо, равновесие сдвигается в этом же направлении. Поэтому я тут же стараюсь сделать следующий шаг в противоположном направлении — и икс остается равным иксу. Если я добавлю игрек с одной стороны, то стараюсь вычесть игрек с другой. Я согласен, что с того места, где вы сидите, это не кажется очень разумным, но с моего насеста — другое дело. Еще раз скажу — я не бог.

Он помолчал, вздохнул и посмотрел на империумный купол, где виднелась полоска голубого неба, освещенного солнцем.

— Чего хочет Рид? — спросил он. — У него есть какие-то замыслы? Какие?

— Не знаю, — раздраженно возразил Хейл. — Вы, вероятно, знаете об этом больше меня.

Логист слегка ударил кулаком по рукоятке своей мотыги.

— Я не могу сказать вам того, что знаю, по очень важным причинам. Когда-нибудь я вам объясню. А сейчас мне бы очень хотелось знать, чего хочет молодой Рид.

— Мы посмотрели карты. Его патент охватывает территорию почти в триста миль, около ста миль приходится на морской берег. Я прежде всего проверил это, потому что там, на берегу, стоит один из фортов Вольного Товарищества. Это прекрасная база. Я помню, что это место выбрали из-за гавани. Цепь островов прикрывает ее петлей, изгибаясь к западу.

Несмотря на самообладание, Хейл заговорил быстрее.

— Там не будет империумного купола над колонией. При колонизации будем адаптироваться. Невозможно иметь сбалансированную экологию, когда внутри одна атмосфера, а снаружи — другая. Но нам, конечно, будет нужна защита от поверхностной жизни. Я думаю, лучше всего нас защитит вода. Острова представляют собой естественные каменные ступени. Мы будем брать их под контроль один за другим и переходить к следующему.

— Гм… — Логист задумчиво сморщил длинный нос. — Ну, а что удержит семьи от тех же фокусов, при помощи которых они убили первую колонию?

Хейл закашлялся.

— Посмотрим, — сказал он.

Даже наступление ночи имеет странное экзотическое очарование для выросшего в башне человека… Сэм сжимал ручки сиденья в самолете, несущем его обратно в башню Делавэр, и очарованно смотрел на сгустившуюся над морем тьму. Атмосфера Венеры изменчива и коварна, самолеты летают только по необходимости, да и то на короткие расстояния. Поле зрения Сэма было ограничено. Но он видел в надвигающейся тьме далекое сияние подводной башни. Этот свет пробивался из-под воды. Сэм ощутил необычное эмоциональное притяжение. Этот свет внизу был домом — безопасностью, удобством, музыкой, смехом. Колония, оставшаяся позади, казалась по контрасту безжизненной обителью опасностей и поражений.

— Так нельзя, — подумал Сэм. — Нужно подумать о чем-нибудь хорошем, чтобы противостоять унаследованным эмоциям, воспитанным жизнью в башнях. Пионера должны окружать плохие условия, а впереди должна маячить чаша Грааля или Золотой Город. Толчок плюс тяга, кнут и пряник.

Успех потребует кориума, добровольцев, энтузиастов и согласия Харкеров, даже их поддержки. Пока ничего этого нет, а действовать нужно быстрее. В любой момент к нему может явиться частная полиция, из тьмы небытия явится вдруг Сэм Харкер. У него мало денег, нет друзей, кроме старика, умирающего от наркотиков, и даже его дружбу ему надо покупать.

Сэм тихонько засмеялся. Он вдруг почувствовал удивительную легкость и уверенность. Он верил в успех, несмотря ни на что.

— Первое, что я должен сделать, — сказал он Слайдеру, — это появиться перед публикой. Быстро. Так быстро, чтобы семьи не успели схватить меня. После этого станет ясно, что если исчезну, то они понесут за это ответственность.

Слайдер кряхтел и чихал. В маленькой комнатке было душно, но сравнительно безопасно. Пока Сэм остается здесь, в хорошо известном ему подпольном мире, ему не грозит опасность оказаться в крепости Харкеров. Но на этот раз мотивы его выступления должны быть совершенно другими.

— Дай мне выпить, — сказал Слайдер.

— У меня есть две тысячи кредитов, — заметил Сэм, пододвигая ему бутылку. — И Хейл, возможно, наберет две тысячи. Вот с этого и начнем. Подскажите, как их лучше истратить. Мне понадобится телевизионное время и хороший специалист по семантике. Когда начнем, деньги к нам сами пойдут. На этот раз я не собираюсь прятать их в какой-нибудь крысиной норе. Я вложу их туда, где они принесут максимальную прибыль.

— Куда? — спросил Слайдер, протягивая руку к бутылке.

— Во флот, — угрюмо ответил Сэм. — Новая колония будет островной. Нам нужна мобильность. Придется сражаться с морскими животными, укреплять и заселять острова. Потребуются хорошо оборудованные корабли с мощным вооружением. Вот на что пойдут деньги.

Слайдер занялся бутылкой и ничего не сказал.

Сэм не стал ждать, пока сработает реклама. Он предпочел бы начинать постепенно и осторожно: искусно созданные песни, восхваляющие славу наземной жизни, открытое небо, звезды, смену дня и ночи; модная пьеса и новая книга умело подчеркнутыми мотивами облегчили бы дело. Но на это не было ни времени, ни денег.

Робин Хейл в выступлении по телевидению объявил о создании новой колонии на основе частного патента. И смело, открыто, потому что не было возможности скрыть что-либо, было объявлено о связи с этим планом Джоэля Рида. Джоэль с экрана открыто рассказал о мошенничестве отца:

— Я никогда не знал его, — сказал он, вкладывая в свои слова всю присущую ему убедительность. — Вероятно, многие из вас не поверят мне из-за моего имени. Я не хочу скрывать его. Я верю в свою колонию и не допущу ее поражения. Думаю, большинство из вас поймет меня. Я не посмел бы явиться сюда под своим опозоренным именем, если бы не верил в успех. Ни один человек по имени Рид не посмел бы испытать одно и то же дважды. Если колония потерпит поражение, это будет означать и мое собственное крушение, но я верю, что попытка будет успешной.

В его голосе звучало спокойное убеждение, его энтузиазм передавался слушателям. Он назвал свое подлинное имя. Многие поверили ему. Поверило достаточно для его целей число слушателей.

Жителями башен руководили те же побудительные мотивы, что и раньше. Люди чувствовали, как давят на них башни. Многие стремились вернуть себе утраченное наследие, и это принесло Хейлу довольно много средств. Остальные выжидали. Сэм делал все, чтобы их убедить.

Не дремали и Харкеры. Оправившись после первого изумления, они начали действовать и очень оперативно. Преимущество, однако, было не на их стороне. Считалось, что они за колонизацию, поэтому им нельзя было выступать против нее открыто. Они развернули контрпропаганду. Распространились слухи о мутировавшей на поверхности вирусной чуме. Самолет, управляемый роботом, потерпел крушение на виду у телезрителей, разорванный на куски мощными потоками атмосферы. Изо всех сил создавалось впечатление, что на поверхности жить слишком опасно.

И тогда Сэм сделал ответный смелый ход. Он открыто напал на Харкеров, обвинив их в неудачах первой колонии.

— Известные влиятельные круги, — заявил Сэм, — хотят предотвратить колонизацию поверхности. Вы сами поймете, почему. Поставьте себя на место влиятельного человека, на место влиятельной группы. Если вы правите башней, разве вы не захотите, чтобы такое положение сохранилось? Неужели вы захотите изменений? Разве вы не будете предпринимать все, чтобы помешать людям, которые, подобно нам, предлагают освоение новых земель? — Сэм наклонился с экрана, устремив на зрителей напряженный взгляд. — Разве вы не попытаетесь выбить из рук человека любой шанс? — спросил он, ожидая, что его отключат, не дав договорить.

Но ничего такого не случилось. Возможно, операторы были слишком ошеломлены, а может, даже Харкеры не решились бросить вызов общественному мнению. Сэм продолжал:

— Я надеюсь продолжить работу для блага колонии. Я работаю для себя и для всех вас, кроме тех, кто правит башнями. Пока я жив, я буду работать. Если завтра вы не услышите моего сообщения о наших планах, то вы поймете, почему…

Когда Сэм отключился, сказав последние слова, на улицах башни Делавэр началось глухое гудение. Впервые за много десятилетий толпы людей стали собираться у больших общественных экранов, и впервые в человеческой истории Венеры послышался гул толпы с башенных Путей, слабый, благоговейный гул, несущий в себе скорее удивление, чем угрозу. Но игнорировать его было уже нельзя. Харкеры слышали его — и ждали. Они могли ждать.

В результате Сэм оказался, хотя бы временно, недосягаемым для частной полиции. Он делал шаги для укрепления своего положения. Он искал более основательную поддержку против Харкеров, чем непредсказуемое поведение толпы. Его козырной картой была Сари. Сари Уолтон, наполовину Харкер по крови, психически ненормальная. Как это может ему помочь, он пока не знал.

В архивах было очень мало материалов о бессмертных — только статистические данные, имена и краткие биографии. Конечно, благодаря своей жизни бессмертные избегали множества стрессов, которые приводили короткоживущих к неврозам. Но что, если их длительная жизнь вызывает новые стрессы, которые не может себе представить нормальный человек?

Сэм искал и думал, думал и искал. Он испробовал множество путей, но все они вели в тупик. Наконец, он обнаружил малозаметный фактор, который выглядел многообещающим. Он не был окончательным, он лишь указывал на нечто любопытное.

Цикл воспроизводства бессмертных был очень любопытен. У них были периоды плодовитости, обычно разделенные интервалом от пятидесяти до семидесяти пяти лет и охватывающие короткое время. Ребенок двух бессмертных всегда оказывался бессмертным. Но дети эти были очень слабыми. У них был очень высокий уровень смертности, и большинство из них почти всегда росло под стеклом.

Сэм обнаружил, что в год рождения Сари Уолтон в семье Харкеров родился мальчик по имени Блейз. Эти два ребенка были единственными выжившими потомками бессмертных из башни Делавэр за этот период.

И Блейз Харкер со временем исчез.

Со все возрастающим интересом Сэм изучал записи, отыскивая объяснения того, что могло с ним случиться. Даты смерти не было. Обычные записи об образовании, должностях и предприятиях неожиданно обрывались примерно семьдесят лет назад. После этого ничего не было.

— Вот что нужно сделать, — сказал Вольный товарищ, отступая на шаг от прибора. — Вот, смотрите.

Сэм неуверенно пересек падающую палубу и склонился к окуляру. Он чувствовал себя полупьяным в необычной атмосфере движущегося корабля, ощущая на лице влажный ветер. Так много открытого пространства вокруг! У выросшего в башне даже легкий ветерок вызывал тревогу, не то, что свежий ветер на поверхности.

Молочно-белая вода расстилалась вокруг них под молочным небом. На берегу большой корпус разрушенного форта, казалось, пошатнулся под натиском овладевших им джунглей. Из-за зарослей доносился постоянный гул, в котором различались отдельные крики, визг, рев невидимых животных. Море шумно льнуло к бортам корабля. Ветер свистел в ушах. Для рожденного в башне поверхность — труднопереносимое место.

Все прошло. Джунгли поглотили большие флоты и форты, морские гиганты затонули у своих причалов. Но они не раскололись, теперь это стало ясно. Они просто заросли водорослями, к бортам их прилипали ракушки, но прочный металл оставался невредимым.

Хейл и Сэм осматривали берега Венеры, где находились форты. Хейл знал эти форты, когда они еще жили. Он знал гавани, он и сейчас мог перечислить порты и суда враждебной стороны. Два первых корабля, поднятые ими, были вполне пригодны для плаванья. В голосе и в глазах Хейла появился энтузиазм.

— На этот раз нас не загонят под империум, — говорил он Сэму, хватаясь за перила и морщась, когда брызги ударяли ему в лицо. — На этот раз мы будем вертеться, чего бы нам это ни стоило.

— Дорого обойдется, — напомнил ему Сэм. — Больше, чем у вас есть. Больше, чем мы сможем получить, если только не предпримем что-нибудь смелое.

— Что именно?

Сэм задумчиво посмотрел на него, размышляя, пришло ли время открывать свои замыслы. Он уже несколько недель скрытно действовал, шаг за шагом ведя Хейла к решению, которое тот немедленно отверг бы при первом ознакомлении.

Сэм применял к текущим проблемам точно такие же методы, которые он применял почти инстинктивно, когда очнулся в переулке, ощущая запах сонного порошка. За эти несколько недель он прошел школу, не меньшую, чем за всю свою предыдущую жизнь.

Вспоминая метод, примененный к доку Малларду, Сэм тщетно пытался найти какую-нибудь хитрость, годную для Харкеров. Существовала параллель между оружием, которое находилось в руках Сэма, и тем, которое люди могли использовать против поверхности Венеры. В обоих случаях единственно пригодное оружие было слишком слабым, либо слишком сильным. Полное уничтожение не годилось, но единственная альтернатива оставляла соперника, по существу, не задетым.

Сэм знал, что он должен либо отказаться от своих замыслов, либо предпринять решительный шаг, который будет означать полный успех или полное поражение.

— Хейл, — резко сказал он, — если мы хотим получить достаточное количество кориума для колонизации поверхности, мы должны сделать что нибудь такое, что никогда не делалось. Мы должны сбросить бомбы на башни.

Хейл взглянул на него и рассмеялся.

— Вы шутите!..

— Может быть, — Сэм пожал плечами. — Вы знаете что-нибудь получше?

— Я не знаю ничего хуже, — голос Хейла звучал резко. — Я не убийца, Рид.

— Вы были Вольным товарищем.

— Это совсем другое дело.

— Вы сражались по приказу башен. Проигрывая, башни откупались кориумом от угрозы бомбардировки. Вероятно, бомбардировка была блефом. Ни одна башня в действительности ей не подверглась. Я тоже предлагаю блеф. Семьи будут знать это. Мы будем знать, но мы перехитрим.

— Каким образом?

— Что мы теряем? Преимущество на нашей стороне: они могут потерять все, мы можем все выиграть.

— Но они знают, что мы не осмелимся на это. Население даже не воспримет нашу угрозу серьезно. Вы знаете жителей башен. Они инертны. Их невозможно убедить, что мы собираемся бомбить. Они просто посмеются над нами. Раса изжила страх перед опасностью. Мы должны будем разбомбить одну башню и убить тысячи людей, прежде чем сумеем их убедить, что говорим серьезно.

— Я не уверен в этом, — прервал его Сэм. — Мы все еще человеческие существа. Правда, уже много поколений не было ни войны, ни ее угрозы, но люди по-прежнему просыпаются в страхе перед нападением, как первая обезьяна, решившаяся оторваться от ветки дерева. И ноздри людей по-прежнему раздуваются в гневе, потому что раньше им нужно было дышать, когда рот их был полон вражьей плоти. Не думаю, что мы совершенно изжили свои страхи.

— Я не сделаю этого, — коротко сказал Хейл. — Это уже слишком. Тут нет вопроса…

Угроза, впервые прозвучавшая с экрана, была не менее поразительна, чем сама бомба. На всех башнях на мгновение наступила мертвая тишина. Потом ропот. Потом смех.

Хейл был частично прав. Никто не поверил в угрозу возобновления флота. Само существование колоний зависело от поддержки башен. Кто же осмелится бомбардировать свой источник снабжения? И даже если они окажутся такими безумцами, в первые минуты каждый житель решил, что угрозе подвергнется какая-нибудь другая башня, но не его собственная.

И тогда Сэм с общественных экранов назвал башню — Делавэр. Назвал время — сейчас. И цену — кориум.

Борьба началась.

У Сэма было оружие, которое он запас до начала своего блефа и которое придавало ему уверенность. Это было не очень сильное оружие, но это только означало, что он должен был искусно использовать его. Оно должно было принести успех. Это был пункт, после которого поворот назад становился невозможен.

Он отыскал Блейза Харкера.

В конечном счете борьба сводилась к конфликту двух человек — Захарии и Сэма. Семьи бессмертных правили башнями. Харкеры давали пример всем семьям, Захария был главой клана Харкеров.

Захария мог отдавать, а мог и не отдавать себе отчет, где находится центр напряжения, но Сэм знал это. Он поставил на карту все, и тщательно разработал свои планы. Он перехитрил Захарию.

Он сознавал, что семьи, вероятно, составляют свой план. В прошлый раз они действовали до самого последнего момента, и в результате Сэм был сметен, как щепка. На этот раз все будет по-другому.

Блейза отыскал Слайдер.

Получив это сообщение, Сэм быстро добрался до маленькой, дурно пахнущей берлоги. Когда он вошел, Слайдер покоился в объятиях сна рыжего дьявола. В течение нескольких минут он обращался к Сэму, называя его Клано, и говорил о старых преступлениях, о которых ни малейшего понятия Сэм не имел.

Сэм дал Слайдеру выпить. Наркотический туман рассеялся, и огромное тело приподнялось на постели, хихикая и фыркая.

— Сынок, — сказал он, отдавая Сэму бумажку, — я достал тебе адрес.

Сэм устремился к двери.

— Подожди! Куда это ты направился?

— К Блейзу.

— Ты не попадешь к нему. Место охраняется.

— Проберусь!

— Тебе понадобится для этого несколько недель. Надо найти кого-нибудь, кто берет взятки. Только тогда ты сможешь проникнуть в этот квартал. Тебе понадобятся первоклассные помощники. И нужно будет подумать об отступлении. И…

— Ты можешь мне помочь?

— Попытаюсь.

— Сколько времени тебе потребуется? Я не могу ждать шесть недель. Уложишься в три? — Он замолчал, прерванный громовым хохотом. Огромное туловище ходуном ходило под одеялом.

— Забудь это, малыш. Дело сделано.

Сэм удивленно посмотрел на него. Слайдер захлебнулся собственным смехом.

— Старые руки еще помнят дело, сынок. Не думай, что работа была легкой, но она сделана. Закрой ставни и выключи свет. Теперь жди.

Тусклый освещенный квадрат появился на дальней стене. По нему двигались тени, искаженные неровностями стены. Они смотрели фильм, снятый скрытой камерой, очевидно, укрепленной на уровне пояса человека, двигавшегося с непостоянной скоростью.

В первые секунды камера, очевидно, смотрела на железную решетку, очень близкую к объективу. Появились ноги в белых брюках, решетка открылась, и развернулся вид сада с многочисленными фонтанами. Очевидно, одна из крепостей бессмертных.

Вдруг скорость неожиданно увеличилась — человек побежал. Остановка еще перед одной решеткой. Прутья решетки увеличились, стали туманными, растаяли, объектив прижался к двери и сквозь решетку смотрел внутрь. За ней человек. К нему склонились двое. Человек боролся с этими двумя.

Неожиданно картина резко покачнулась, все предметы на ней размазались. Быстрый взгляд вперед, вдоль стен, мелькнул потолок, нахмуренное лицо приблизилось к объективу. Поднялась рука, в которой что-то сверкнуло…

Изображение исчезло. Объектив вновь приближался к расплывающимся прутьям решетки, на этот раз очень медленно. В фокусе возникла комната. Все в комнате было мягким. Ковер глубоко проседал под ногами троих людей, которые старались надеть на молотящие руки человека смирительную рубашку.

Мало-помалу они побеждали. Все происходило в замедленных движениях, что создавало впечатление ритмичности странного балета, заранее отрепетированной сцены. Высокий человек связанными руками бил себя по бокам, откидывал голову, дико и беззвучно хохотал.

— Это был Блейз Харкер, — произнес в наступившем молчании Слайдер. — Дай-ка мне выпить, сынок. Ты тоже выпей, тебе это нужно сейчас.

— Вопрос стоит так, — говорил Сэм тысяче слушателей. Дайте нам кориум, на который мы имеем право, или я снимаю с себя ответственность за последствия!

Под всеми морями, под всеми империумными куполами толпы людей, затаив дыхание, смотрели на лицо Сэма, размноженное телевидением.

Башня Делавэр. Здесь на улицах не слышалось ни звука, и, может быть, впервые с момента сооружения башен стало слышно глухое гудение Путей.

— Рид, ты глупец, — голос Захарии звучал спокойно и замедленно. — Мы все знаем, что это трюк.

— Я ожидал этого ответа. Вероятно, вы и сами не верите в свои слова. Времени у нас мало — смотрите.

Картина сверкающего моря. Корабли небольшие, но построенные со знанием дела. Выглядели корабли мрачно. Ни один человек не показывался на палубах. Это были машины для разрушения, движущиеся вперед, чтобы выполнять свое назначение.

От заднего корабля отделился темный цилиндрический предмет. Корпус бомбы был в фокусе телекамеры. Бомба медленно и бесшумно скользнула в глубины венерианского моря. Бомба ударилась о дно, тут же фокусировка изображения изменилась, чтобы можно было видеть взрыв.

Далеко наверху, на флагманском корабле, Сэм установил звукопоглощающие панели и повернулся к вспомогательному экрану.

— Кедра Уолтон выбыла из башни Монтана час назад. Она направляется в башню Делавэр.

Сэм инстинктивно посмотрел вниз.

— Она знает, что происходит?

— Вряд ли. Она узнает из общественных экранов в Делавэре.

— Получила ли Сари снадобье?

— Как только стало известно об отъезде Кедры из Монтаны. Сейчас она его принимает.

Сейчас Сари держит в руках наркотик, который в подходящий момент подсунул ей Сэм через своих подручных. К этому порошку было примешано еще одно снадобье…

Нервы Сари испытывали удар за ударом. Те узы, которые еще сдерживали ее мозг в рамках нормы, порваны. Она готова к взрыву и ждет его как неизбежности, предопределенной условиями и окружением.

— Рид, — спокойно сказал Захария, — нас невозможно обмануть. Вы не разрушите Делавэр.

— Это была первая бомба, — сказал Сэм, — мы направляемся к Делавэру. Каждые пять минут мы будем сбрасывать по бомбе, пока не остановимся над вами, но и тогда мы не прекратим сбрасывать бомбы.

— Вы подумали о последствиях?

— Да, — сказал Сэм. — У нас есть радар и средства противовоздушной обороны.

Теперь Кедра должна направляться к крепости Харкеров. Она уже знает, что случилось. Она торопится помочь Захарии, которого она любила в течение столетий, и в этом кризисе она захочет быть рядом с ним.

— Еще бомбу, — сказал Сэм… Снова послышался гул толпы.

— Сдавайтесь, — сказал Сэм. — Семьи боятся отпустить короткоживущих на поверхность, боятся, что там им будет труднее ими управлять.

— Любой человек, пожелавший отправиться в вашу колонию, волен сделать это, — сказал Захария. — Любой человек в башнях свободен.

— Время отвлеченных споров миновало, — сказал Сэм, зная, что его голос звучит во всех башнях Венеры. — Слушайте! Дайте нужный нам кориум, или мы разбомбим башню Делавэр!!!

— Вы не сделаете этого, погибнет полмиллиона людей.

— Для вас это дешевая цена, чтобы помешать колонии, не так ли? Возможно, вы предпочтете погибнуть вместе с башней Делавэр, но как остальные бессмертные Делавэра?

На экране появились другие комнаты Совета — святыни больших семей башни Делавэр. Сэм поискал глазами Сари и увидел ее. Он хотел бы рассмотреть ее повнимательнее. Приняла ли она наркотик?

Она сидела неподвижно, но неожиданно ее руки, лежавшие на столе, яростно сжались, Сэм узнал то, что хотел.

— Ваш обман не подействует, — сказал Захария. — Ни один бессмертный не покинул башню.

— Значит, вы согласны скорее умереть, чем отдать немного кориума? — сказал Сэм. — Это ваше дело, оно касается лишь ваших семей, ваших жизней.

В комнате Совета появилась Кедра Уолтон. Краем глаза Сэм уловил всплеск зеленовато-золотистых волос, когда Сари подняла голову, увидел, как напряглись ее плечи под сверкающим ливнем. Глаза его были устремлены на Кедру.

Он был уверен, что так и произойдет. Между Кедрой и Захарией было слишком много десятилетий близости в прошлом, чтобы она не появилась сейчас здесь.

Сэм перевел взгляд на Сари. Захария тоже — но слишком поздно. Он слишком поздно понял, что произойдет, и не смог помешать этому. Расчет оказался верным. Действия Сари были предопределены. Она ненавидела Захарию и Кедру. Наступило мгновение критической массы.

В следующую секунду собрание бессмертных стало свидетелем безумной схватки и тщетных попыток оторвать Сари от горла Кедры.

Сэм нажал кнопку. Его лицо появилось на экранах общественных телевизоров далеко внизу, в башнях. Сэм крикнул:

— Харкер! Харкер! Я не могу связаться с вами! Включитесь! Отвечай, бессмертный! Отвечайте! Вы покинули башню?

Взорвалась еще одна глубинная бомба.

— Харкер, где вы? Если Харкеры бежали, кто остался у власти? Ответьте мне!

Внезапно на экране появилось лицо Захарии. Он тяжело дышал, из длинной царапины на щеке текла кровь. Но лицо его было бесстрастно.

Он сказал:

— Мы не бежали. Мы… — его голос потонул в реве толпы. Купол над ними дрожал от ударов бомб, и даже невозмутимые бессмертные казались испуганными.

Ужас заставил толпу взреветь. Люди требовали капитуляции. И тут Сэм допустил ошибку.

Он должен был отступить и предоставить событиям идти своим путем. Но вид Захарии, даже в такую минуту сохранявшего ледяное спокойствие, вывел Сэма из равновесия — ему захотелось разбить это гладкое, лишенное возраста лицо кулаком, вырвать признание поражения у этого несгибаемого бессмертного.

— Сдавайтесь немедленно! — ревел с экрана Сэм. — Ни один Харкер не должен остаться у власти. Дайте нам то, что мы просим, или покажите, что происходит в комнате Совета.

Показался Захария. Он наклонился вперед, глядя на охваченную паникой толпу.

— Уменяестьдлявасновости, людибашен, — спокойно сказал он. — Вы в безопасности. Ни одна бомба не упала на башни и не Упадет. Джоэль Рид сказал, что никогда не видел своего отца. Он поклялся смыть позор со своего имени и дать вам еще одну возможность колонизировать поверхность, возможность, которой вас лишил Сэм Рид. Так вот, этот человек — Сэм Рид!

У нас есть неоспоримые доказательства: отпечатки пальцев и снимки сетчатки глаза. Наши следователи не ошиблись. Сэм Рид, говорите с людьми, которых вы обманули.

Снова на экране появилось лицо Сэма Рида. Он должен ответить. Он лихорадочно искал ответ.

И тут до него дошло, что Захария сделал фатальную ошибку. Харкеры не привыкли к быстрому мышлению. Много столетий им не приходилось сталкиваться с опасностью лицом к лицу, когда надо мгновенно оценить ее и тут же инстинктивно выбрать наиболее безопасный путь. Захария был бессмертным. Он не умел думать, как короткоживущий.

Сэм рассмеялся:

— Я не стану отрицать этого. Я сам приведу доказательства. Харкер прав, я бессмертный!

Сэм подождал, пока все усвоили сказанное.

— Мне было сорок лет, когда мне в лицо бросили сонный порошок, — продолжал он. — В течение сорока лет я отсутствовал. Похож я на восьмидесятилетнего? А ведь мне восемьдесят лет!

Посмотрите на меня, — сказал Сэм. — Я такой же человек, как и все вы. Ни у одного бессмертного нет такого телосложения как у меня. Но я прожил восемьдесят лет, — он помолчал, обратив на них горящий взгляд. — Я был человеком, подобным вам. Но я жил на поверхности, и я совершил великое открытие. Я узнал, почему бессмертные не хотят колонизации поверхности. Вы все знаете, как они старались помешать нам. Теперь я вам скажу, почему. Они не хотят, чтобы люди стали бессмертными!

Часть третья

Когда Израиль вышел из Египта,

Безопасно прошел он по дну моря;

Днем под облаками, ночью в огне…

…а перед ним шел Господь…

Я вижу далекую страну, где я никогда не буду.

Сердце стремится туда, где не ступит нога, —

В обетованную Землю.

(Хаусман, прибл. 1900 г.)

Стена была раскрашена фресками, где фантастически зеленые моря смывали подошвы бархатисто-коричневых холмов. Давным-давно в раскаленном мире существовали такие берега.

Художник, расписывавший стены, никогда не видел обнаженных холмов или разноцветных морей. Вымышленность рисунка становилась особенно ясной при взгляде на центр фрески, где виднелся квадрат настоящего моря и настоящего берега, поглощавшегося джунглями. По морю плыл корабль, от которого расходились У-образные лучи.

Два человека сидели в раскрашенной комнате и смотрели на экран, отражавший события, происходящие далеко наверху. Кедра Уолтон, полулежа в своем глубоком кресле, играла большим бриллиантом и не отрывала глаз от плывущего корабля.

Захария держал в руке курильницу с тлеющей лозой и изредка водил ею перед носом. Лоза, растущая на поверхности, источала смертельный яд на всякое проходящее под ней существо. Высушенная и сожженная, она издавала слабый наркотический запах, который смягчал чувства и успокаивал мозг. Захария глубоко вдохнул дым и выпустил его на экран.

— На этот раз, — сказал он, — Сэм Рид откусил больше, чем сможет проглотить.

— Это вульгарно, — пробормотала Кедра, сверкнув улыбкой. Она по-прежнему следила за модой. Ее тяжелые черные локоны были раззолочены, каждый волосок был покрыт тонким слоем золота и уложен в большую корону, которая, подобно шлему, возвышалась над ее узким египетским лицом. Даже брови ее представляли тонкие нити золота, и капелька золота свисала с каждой реснички.

— Вы выглядите отвратительно, — заверил ее Захария.

— Конечно, отвратительно, но я должна была проверить, как далеко я могу зайти. Каждая женщина…

— Смотрите, — Захария неожиданно выпрямился в кресле, глядя на экран. Кедра обернулась. На низком столике были расстелены карты, она придержала их. Они сидели неподвижно, глядя на стену. Картина на экране казалась нереальной.

Корабль поворачивал к причалу внутри длинной дуги волнореза, белой линией выдававшегося в бледное море. На корабле было десять пассажиров, десять молодых мужчин и женщин, стремившихся к обещанному им бессмертию. Они быстрыми нервными движениями поворачивали головы, рассматривая странный верхний мир, который для жителей башен всегда означал опасность и романтику. Подобно юношам и девушкам, приносимым в жертву Минерве, они с возбуждением и восхищением смотрели на могучую стену джунглей, подходящую все ближе и ближе, и на низкие полированные белые стены колонии Плимут, окружавшей первый, намеченный к покорению остров.

Из воды перед ним поднялся Минотавр, но на этот раз он должен был быть принесен в жертву. В морях жило множество чудовищных ящеров. Немногие из них имели названия, а тот, что поднялся из молочной воды перед кораблем, не был знаком ни одному из пассажиров. С огромной скоростью из воды на двадцать футов взметнулась темная блестящая шея. Вода, как рваный шелк, скатывалась с боков грандиозной арки. Чудовище раскрыло пасть, способную вместить человека, и засвистело. Пасть была усеяна рядами клыков, они торчали по бокам, сверху и с краев пасти.

Над водой поднялся хор криков и воплей. Корабль накренился, а испуганные пассажиры устремились к заднему борту. Голова чудовища кинулась за ними, шея увилась за ней, как длинная веревка. Длинное гибкое тело было невероятно грациозно. Животное, по-видимому, выбрало в качестве жертвы девушку, стоявшую у борта, у девушки были желтые волосы, ее красно-розовое платье ярким пятном выделилось на фоне бледного моря.

На мгновение на маленьком корабле воцарился настоящий ад. Тогда рулевой с небрежной и презрительной точностью наклонился и нажал кнопку. С обеих сторон корабля поднялся прозрачный империумный купол. Его половинки сошлись наверху со звоном, надежно защитив пассажиров и экипаж.

Ныряющая голова тяжело ударилась о купол. Корабль накренился, глубоко погрузил империумную защиту в воду, люди покатились по палубе, сцепившись в клубок.

Острие у киля сверкнуло в дневном свете, и шея чудовища ударилась о него.

Пронзительный рев пронесся над водой, и усаженная зубами пасть чудовища повернулась к облакам. Его изогнутая шея резко распрямилась, и из горла фонтаном хлынула ярко-красная кровь, такая же по цвету, как и платье девушки.

Крик повторился. Темная шея дважды ударилась о поверхность воды и погрузилась. На месте ее погружения остался круг алой воды.

Корабль выпрямился и направился к пирсу. Кедра рассмеялась, расправляя карты.

— Это пилот! — сказала она. — Как все это ему наскучило! Я не удивилась бы, узнав, что Сэм Рид нарочно пригнал его сюда, чтобы поразить своих новых добровольцев. У них теперь будет о чем рассказывать.

— Не следует недооценивать Сэма Рида, моя дорогая, — сказал Захария, снова поднося к носу кадильницу. — Он так и сделает, если увидит в этом выгоду. Он очень опасен, Кедра… и не из-за этой своей изобретательности, а из-за безответственности.

Кедра сверкнула своими яркими золотистыми волосами.

— Вы правы, конечно. В сущности нам не до смеха. Кто мог подумать, что он зайдет так далеко? Я думаю, что если что-нибудь помешает ему и он не найдет законного выхода, то пойдет на любое беззаконие. Перед нами сложная проблема, Захария.

— Значит, ваше отношение к нему изменилось, дорогая? Она не подняла головы, услышав его вопрос. Наоборот, она смешала карты и отыскала в них повешенного человека. Эта карта, как и все остальные, была прекрасно сделана. Повешенный человек свисал с Т-образного дерева на фоне расшитого занавеса. Золотой нимб окружал его голову с рыжими волосами и строгим лицом. Кедра подняла карту и задумчиво посмотрела на рисунок.

— Не спрашивайте меня об этом, Захария.

— Но нам придется искать ответ, моя хорошая. А сейчас это уже не мимолетный каприз. Этот человек — бессмертный.

— Я знаю.

— Вы знаете, кто он?

Она быстро подняла голову:

— А вы?

Захария кивнул, вдохнул дым и развеял облачко дыма перед лицом. Потом он сказал:

— Он Харкер, Кедра. Вы знаете историю Блейза?

— Теперь — да. Вероятно, все знают. Сэм оставил не слишком много места для воображения, когда решил уничтожить престиж Харкеров. А он сам знает об этом, Захария?

Бессмертный негромко рассмеялся.

— Чудный парадокс. Нет, он не знает. Он вкладывает огромную энергию, стараясь дискредитировать нас так, чтобы никто больше не верил Харкерам. Хотел бы я видеть его лицо, когда он поймет, что его собственное имя уничтожено.

— Уничтожено?

— Не так категорично. Мы можем снова завоевать авторитет. Согласен, у нас могут быть ошибки — я начинаю думать, что такой ошибкой было сопротивление колонизации, например, но наши долговременные мотивы всегда остаются надежными, и я думаю, все сознают это. Пока я склонен просто смотреть и ждать. Сейчас колонии будут иметь успех. Хотя мне и не нравится эта мысль, но сейчас нам придется действовать заодно с Ридом.

Кедра хотела положить карту на место, но потом остановилась, посмотрела на нее с легкой улыбкой. Продолжая разглядывать рисунок, она сказала:

— На некоторое время — да. Он плохой человек, Захария. Но пока он не достиг вершины, он будет идти своим путем. И они сделают свое дело лучше, чем кто-либо из нас. Руководствуясь самыми хорошими мотивами, он совершит героические поступки, чтобы основать под собой прочную пирамиду, что-то такое, что он смог бы использовать, как базу для своей власти. Он создает основание для хорошо действующей социальной системы. Но только основание. Дальше он идти не может, у него нет созидательной концепции. Нам придется остановить его.

— Да, но как это сделать?

— Придется использовать его методы. Воспользоваться его слабостью, обратив сильные стороны против него самого. Искушать его чем-то, раздражать, а затем… — она улыбнулась и щелкнула по карте длинным изящным ногтем.

Захария ждал.

— У меня еще нет четкого плана, — сказала Кедра, — он еще только зародился. Надо подождать, подумать… Возможно, использовать оружие, против которого он беззащитен.

— Что же это за оружие?

Она подняла золоченую бровь и взглянула на него сквозь золотую завесу ресниц, улыбаясь своей загадочной египетской улыбкой, больше похожей на гримасу боли. Золотые брови придавали ее лицу сходство с маской. Она снова щелкнула по карте. Даже хорошо знавший ее Захария не мог вообразить, какие картины проходят сейчас перед ее полузакрытыми глазами, — он никогда еще не видел у нее такого выражения.

Он молча взглянул на карту, на этот раз — десятку мечей. На ней был изображен серый невыразительный берег и темное закатное небо, на фоне которого четко вырисовывались рукоятки десяти мечей, насквозь пронзавших мертвое человеческое тело.

Наступил день, когда колония Плимут получила полный набор добровольцев. Сэм ждал этого дня с нетерпением. Он предпочитал сразу браться за решение задачи, в прошлом его враги слишком часто оказывались изворотливыми. Ему придется произнести речь, и он должен сказать то, чего от него с нетерпением ждут тысячи искателей бессмертия.

— Вы — специально подобранная группа. Все вы тщательно изучены, все прошли основные тесты. А они были тяжелыми. Нам нужны самые здоровые, умные, сильные жители башен, достойные бессмертия.

Он помолчал, переводя взгляд с экрана на экран.

— Не каждый может получить бессмертие…

После определенного срока биологической жизни начинается старение — у одних раньше, у других позже. Мы еще не знаем, что вызывает старение, хотя уже знаем, как остановить его. Может быть, старость — это просто вирус. Рано или поздно мы узнаем такие средства, которые останавливают старение. Но они редко действуют после сорока лет, когда равновесие уже сильно нарушено в сторону старости.

Он снова оглядел экраны. Эти ожидавшие тысячи людей представляли скрытую опасность. Он держал в руках гранату, и ее придется держать до последней возможности.

— Вы все проверены на физическую и психологическую выносливость. Вы — цвет башен. Вы первыми получите бессмертие. Позже его получат и остальные, но вы — авангард. Вы сделаете бессмертие возможным для остальных, и они получат его, а вы будете наслаждаться плодами своего труда. Но труд предстоит тяжелый. Вам придется прожить на поверхности несколько лет.

Пять лет, подумал он. Может быть, и больше. Но пять лет — это максимум, который он может позволить себе.

Проверка тысяч — позже это будут миллионы — представляет собой тяжелую работу, если только на помощь Сэму не придет техника. Бюро жизненной статистики хранили разнообразные данные о населении, включающие информацию по психологии, наследственности, вероятной продолжительности жизни — очень важные данные — и о патологических наклонностях. Сэму нужны были крепкие и сообразительные мужчины и женщины. Но был один, самый важный, фактор. И от него зависел успех всего плана.

Ему нужна была молодежь, достигшая зрелого возраста. Именно в этом возрасте старческие изменения, происшедшие за пять лет, не так заметны.

Он сказал:

— Вы должны жить на поверхности. Помните, я прожил здесь почти сорок лет. Среднему взрослому человеку требуется шесть факторов, несущих бессмертие. Поскольку, возможно, что старость вызывается вирусами, чем старше человек, тем больше времени требуется, чтобы уничтожить вирус…

В новорожденных его нет. Если исключить заражение, ребенок растет, достигает зрелого возраста и останавливается. Прожив сотни лет, он не стареет.

Отныне дети, родившиеся в башнях, получат такую возможность. Со взрослыми же дело обстоит по-другому. У вас тоже есть возможность, но вам предстоит бороться за нее. Вы должны постоянно бороться за нее. Вы должны постоянно подвергаться действию радиации в течение шести или семи лет, а в башнях это невозможно.

Мы пока еще мало что знаем об этой радиации. Радиоактивные элементы присутствуют в почве и в атмосфере Венеры, но в микроскопических количествах. По неясным пока причинам радиацию несут солнце и космические лучи. Пока я знаю только одно: мы можем получать бессмертие, но для этого нужно находиться на поверхности все эти годы, чтобы действие радиации было кумулятивным.

Процесс этот слишком сложен, чтобы я мог касаться подробностей.

Радиация действует лишь на людей — это мы твердо знаем. Подобно древней бацилле проказы, она воздействует на людей, но не животных. Морских свинок невозможно заразить проказой. Именно поэтому медики так долго не могли найти средство против этой болезни.

Бессмертие для людей башен — достижимая вещь. Всякий, кто не слишком стар, может получить бессмертие. Но для этого нужно жить на поверхности. В колонии Плимут вам не место.

Вы должны создать новые колонии.

Это единственный выход. Мы думали о смене групп населения через семилетний интервал. В этом случае можно было бы брать и более старых. Но для них потребуется больше времени, а молодые в это время будут стареть. Мы предпочитаем людей в расцвете сил, чтобы они сохранили свои возможности на сотни лет. К тому же остальным не нужно будет ждать своей очереди семь или четырнадцать лет. Как только вы закалитесь в своей колонии, из башен прибудет следующая партия и продвинет колонию дальше. Так все получат равные возможности.

Сэм изучал экраны. Проглотят. Может, через пять лет и будут неприятности, но до тех пор изменений в их внешности не наступит, а если они будут, то их можно объяснить влиянием другого окружения: поверхность Венеры, разумеется, должна изменить внешность человека.

— Вы должны заслужить бессмертие, — говорил Сэм, обращаясь к слушателям. — Возможно, вначале вас смутит переход от обычной жизни башен. Мы постараемся помочь вам приспособиться. Но помните, что вы должны прожить на поверхности шесть и больше лет. Только соблюдая традиции колонии, вы сможете это сделать.

У нас есть свои законы — иные, чем в башнях. Это — поверхность! Поверхность будет стараться убить вас каждую минуту дня и ночи. Теперь вы — колонисты, а не жители башен, и вы должны подчиняться законам колонии. В соответствии с подписанным вами контрактом вы не можете вернуться в башню без согласия властей колонии: это согласие вы получите, когда станете бессмертными.

Вообще-то приспособиться не так уж трудно. Узнайте свои обязанности. Будьте готовы заменить работающего рядом.

Изучайте обязанности своего начальника. В колонии продвигаются быстро, будьте готовы к этому.

Бессмертие нужно заслужить. Последующие шесть-семь лет будут для вас всех трудными. Не существует такой работы, которую человек не вынес бы в течение месяца. Вы отдадите этим трудностям не десятую часть жизни, а менее, чем сотую. Помните об этом. Семь лет в колонии эквивалентны месяцу бессмертного.

Помните об этом!!!

Каждый раз, почувствовав разочарование, вспомните об этом! Вы будете бессмертными!

Сэм выключил передатчик. Он был один в комнате. Секунду или две он сидел молча, следя за толпами, которые больше не могли ни видеть, ни слышать его. Затем негромко сказал:

— Позолоченная пилюля подействует.

Толпы продолжали смотреть на экраны, получив приказание от своих непосредственных начальников — переселенцев колонии Плимут, крепких, тренированных людей, давно работающих с Хейлом и Сэмом. Они выстроились в ряд — буквальном и переносном смысле слова.

Как малина размножается корнями и отростками, так же будет расширяться и колония. На это уйдет не пять лет, а гораздо больше. Все новые и новые поселения будут возникать вдоль берега, поддерживаемые колонией Плимут, пока не смогут перейти на самообеспечение. Они должны стать неуязвимыми, иначе ярость поверхности сомнет и захлестнет их. А Плимут должен оставаться единым и неприступным, по-настоящему неуязвимым. У Рида есть по меньшей мере пять лет, прежде чем толпа набросится на него.

Звено за звеном ковали они цепочку из островов, не зная ни минуты отдыха…

— Где губернатор? — сердито спросил Сэм, найдя кабинет Вольного товарища пустым. В последнее время Хейл явно избегал его.

— Руководит операцией по расчистке на шестом острове. Сэм нажал кнопку связи:

— Соедините меня с Хейлом!

Экран потемнел. Похоже, там не было телепередатчика. Послышался голос губернатора:

— Робин Хейл слушает!

— Это Сэм Рид. Вы что, забыли, что у нас назначена встреча?

— Ох, простите, — голос Хейла сделался менее официальным. — Мы получили новое оборудование, надо было его опробовать. Увидимся после.

Сэм хмыкнул и отключился. Теперь сомнений не оставалось — Хейл избегает встречи. Сэм вызвал вертолет.

Пилот был одним из первых колонистов Плимута. Он коротко отсалютовал Сэму и направил машину к морю. Они сделали быстрый полукруг и повернули к острову Шесть. Острова, мимо которых они пролетали, были уже колонизированы. Чудовищные леса исчезли, внизу росли культурные растения. Тут и там виднелись дома. Причалы, охраняемые частоколами, протянулись через равные промежутки.

Пять островов, только пять, противостояли огромным континентам Венеры, кишевшим свирепой жизнью. Но они были только началом. Шаг за шагом наступление будет продолжаться.

Сэм изучал лицо пилота. И ничего не мог прочесть на нем. Если и придет опасность, то только не со стороны первых поселенцев Плимута. Недовольными будут поздние переселенцы из башен. Но это время еще не пришло. И не придет, надеялся Сэм, в ближайшие годы. А к тому времени он установит надежный контроль.

А Хейл?

На чью сторону станет Хейл? С кем будет он через пять лет? Это начинало основательно беспокоить Сэма. С семьями башен он справится: они открытые враги. Но в Робине Хейле были не только возможности бессмертного, но и позиции, которые становились крайне опасными для Сэма. Внешне они действовали, как товарищи, бок о бок. Но истинную позицию Хейла Сэм определить не мог. В этом и заключалась главная трудность.

Что знает и о чем догадывается Вольный товарищ? Знал ли Хейл с самого начала, что Джоэль Рид и есть Сэм Рид? Догадывался ли Хейл, что обещание бессмертия — обман?

Сэм мог говорить и правду. Если дети бессмертных сразу после рождения подвергались действию радиации, никто из них не мог помнить этого. Но Вольный товарищ не был легковерным. Даже его готовность идти за Сэмом казалась подозрительной. Пассивность Хейла, конечно, могла быть следствием усталости от предыдущих тяжелых лет. Но даже в этом случае Сэма настораживала параллель: металл устает, он не может восстанавливаться. А меч сделан из металла.

Металл, металл… Новая мысль появилась у Сэма. Добровольцы из башен, крепкие, сильные, но такие податливые в его руках, пока им придется пройти через жестокие битвы с поверхностью. Когда металл закаляется…

Опять меч…

"Моя спина тоже должна быть защищена", — подумал Сэм.

Вертолет направился к Шестому острову. Его покрывали джунгли, за исключением высокого холма в одном его конце. На вершине стоял вертолет, и на фоне бледного неба вырисовывалась фигура человека. У временных причалов на берегу двигались барки и легкие суда. Сэм указал на него пилоту, и вертолет повернул в сторону холма, пробираясь почти на уровне кораблей. Брызги воды покрыли защитный колпак кабины.

Сегодня Дождя не будет, подумал Сэм, взглянув на облачное одеяло. Это хорошо. Условия на поверхности и так достаточно плохие, без яростных проливных дождей. Всю работу приходилось планировать в соответствии с показаниями метеорологов. А для того, чтобы основать базу на Шестом острове, нужно несколько ясных дней. Позже будет построен мост к Пятому острову, и цепь вытянется еще на одно звено.

Сэм встал, когда вертолет опустился у причала. Он легко спрыгнул на помост, оказавшись в самом центре торопливой, не слишком хорошо организованной деятельности. С баржи на гусеницах съехала огромная дробилка, и берег, казалось, прогнулся под ее чудовищной тяжестью. За ней последовали различные легкие машины на высоких колесах. Люди ходили в легких защитных костюмах и респираторах. Тяжелое снаряжение на берегу — помеха.

Фигура в маске тронула Сэма за руку и протянула ему сверток.

— Лучше наденьте это, сэр. Могут еще встретиться насекомые, а ядовитые растения на берегу очень живучи.

Сэм надел костюм и респиратор.

— Мне нужен губернатор. Это он там, на холме?

— Да, сэр. Туда еще нет дороги. Он добрался на вертолете. Спустя четыре минуты Сэм спрыгнул на вершину холма с зависшего вертолета и махнул пилоту, чтобы тот улетал.

На Хейле не было ни защитного костюма, ни респиратора, Сэм тоже снял их. Здесь, высоко над джунглями, опасность инфекции была меньше. К тому же за последние месяцы Хейл и Сэм приобрели немалый иммунитет.

Хейл кивнул Сэму. Он держал бинокль и портативный микрофон, провод от которого уходил в сторону вертолета. Другого оборудования у него не было, только на походном столе была расстелена карта.

— Как дела? — спросил Сэм.

— Нормально, — ответил Хейл. — Опрыскивание уничтожило большинство насекомых, хотя и не полностью.

Все, что находилось под ногами, классифицировалось как насекомые. Помимо их существовала фауна — животные и флора — зеленая растительность. Опрыскивание не давало большого эффекта, так как звери были огромны, а растительность крайне агрессивна. Но все же опрыскивание очень помогало. Люди многому научились при колонизации пяти островов. Первый шаг — опрыскивание всего острова растворами, которые очень не любят насекомые. Один из этих растворов поражал лишайники, другой приносил значительный ущерб флоре. Животные в лучшем случае заболевали. Они набрасывались на людей, но их можно было подстрелить, если действовать быстро. Зато у них не было неприятной привычки проникать в легкие, быстро прорастать там комковатой массой, которая парализует дыхательный аппарат.

Шестой остров не выглядел колонизованным. Он выглядел больным.

Джунгли больше не были сверкающей зеленой массой. Они обвисли. Изредка по ним проходило медленное летаргическое движение. Сэм хотел получше разглядеть их.

— В кабине есть еще один бинокль, — продолжал Хейл. Сэм взял бинокль. Он изучил остров и рассматривал людей.

Что-то в их движениях заинтересовало его — живость, необычная в первой колонии и определенно не известная в башнях. Интерес Сэма к джунглям был поверхностным и побочным. Единственное, что его интересовало всерьез, — это люди, и он проводил много времени, размышляя над мотивами их поступков и отыскивая в их действиях то, что может пригодиться ему, Сэму Риду.

Эти люди были счастливы своей работой. Это было нечто новое для Венеры. Сэм знал, что мышцы их должны болеть от непривычной работы, что пот покрывает их тела под защитными костюмами. Каждый их вдох и каждое движение несли опасность. Но они были счастливы. Работа была новой и всепоглощающей. Они могли увидеть свое продвижение, просто оглянувшись назад. Это было достойное занятие для человеческой жизни — вносить порядок в хаос в поте лица своего. Человечество слишком долго было лишено радости физического труда. "Что будет, когда работать им надоест", — подумал Сэм.

Он искоса взглянул на Хейла, который держал бинокль у глаз, чтобы скрыть, что рассматривает своего партнера.

Сэм резко сказал:

— Что мы будем делать с Харкерами?

Хейл сказал несколько слов в микрофон, сделал жест в сторону невидимой дробилки и лишь потом неторопливо повернулся к Сэму.

— А что вы хотите сделать? — подчеркнуто спокойно спросил он.

— Они дали нам выиграть, может быть, слишком легко. В прошлый раз они тоже заставили нас поверить в нашу победу, а сами готовили удар. Это была моя ошибка. Тогда я был моложе. На этот раз я на уровне — я знаю, что нужно делать. И я по-прежнему не доверяю Харкерам.

Хейл посмотрел на него со спокойной, ничего не говорящей улыбкой.

— Может быть, — неопределенно сказал он. — Вы что-нибудь планируете?

Наступила очередь Сэма уклониться от ответа.

— Что вы имеете в виду?

— Через несколько лет — пять или шесть — у нас будут неприятности. Вы это предусмотрели?

Сэм вздохнул с облегчением: теперь поставлены все точки над «i». Со времени своего триумфа, когда он вырвал победу у бессмертных, обещав толпам бессмертие, они не разговаривали с Хейлом открыто.

Виноват в этом был Хейл. Он заботился, чтобы при их встречах всегда присутствовали другие. Для Сэма сделалось невозможным открыто спросить его, знает ли он, кто такой Джоэль Рид. Сэм распознал определенное психологическое давление, и оно ему не нравилось. В Хейле оказалось больше скрытой мощи, чем можно было думать.

Но сейчас по крайней мере прояснилось одно — вопрос о бессмертии. Хейл знал правду. И пока молчаливо соглашался с обманом. Использовал добровольцев, которых другими путями нельзя было залучить. Он связал свое имя с обманом, по сравнению с которым первое мошенничество Сэма было сущей безделицей.

Осознав это, Сэм почувствовал себя увереннее.

— Да, я предусмотрел это, — сказал он. — Мне не хотелось бы так поступать, но… цель оправдывает средства. В противном случае мы не добьемся ничего.

Услышав местоимение «мы», Хейл вскинул брови. Но возразить ему было нечего. Он уже пошел на выгодный для него обман и теперь не мог увильнуть от ответственности.

— Это верно, — согласился он. — Будущее покажет, насколько оправданы наши действия. И какие же меры вы собираетесь предпринять?

Сэм чутко уловил предупреждение, прозвучавшее в тоне собеседника. Значит, Хейл пойдет с ним не до конца… Ну, что же! Тогда не до конца он узнает и планы Сэма.

— У меня есть несколько вариантов, — уклончиво ответил Сэм. — Обсудим их позже, когда будет больше времени.

Как бы не так, подумал он про себя. Будет лишь один вариант, а Хейл, глупец, не понимает этого. Когда вскроется обман, негодование обрушится на обоих — ведь обещания раздавали оба. Произойдет вспышка насилия. Сэм подготовился к этому, а Хейл… Он останется один на один с последствиями. Пусть только Хейл попробует помешать его планам!

Сэму вдруг показалось, что Хейл может оказаться твердым орешком. Благоразумнее сменить тему. Сэм узнал то, что хотел узнать, цель его приезда была достигнута.

— Относительно Харкеров, — сказал он, — на этот раз, я думаю, будет лучше поддерживать с ними связь. В таком случае у нас будет больше возможностей следить за ними. Как раз сейчас они, по моим расчетам, не могут противостоять нам. Они знают, что если нам будет сопутствовать успех, то именно здесь, в колонии Плимут. Если же нас постигнет неудача, то другой попытки не будет.

— Вы правы. Я верю, что все бессмертные теперь понимают это.

— Тогда они должны будут действовать с нами вместе. И мне кажется, первый шаг навстречу должны сделать мы.

— Кто это «мы»? Сэм колебался.

— Я сам не могу этого сделать, — сказал он с внезапной откровенностью. — Захария Харкер и я… мы не выносим друг друга. Когда я вижу его, мне хочется его ударить. Вы лучший дипломат, чем я. Вы — бессмертный. Вы давно знаете их всех. Сделайте это, а, Хейл?

Хейл уклончиво сказал:

— Вы тоже бессмертный, Рид.

— Может быть. Я предполагаю, что да. Но не в том смысле. Когда у меня будет время для расследования, я займусь этим. Сейчас это неважно. Вы пойдете?

Хейл молчал, обдумывая ответ, и в это время передатчик в его руках зажужжал. Он вложил прибор в ухо, обрадовавшись помехе.

Некоторое время он слушал, глядя на отдаленные джунгли, где там и тут были видны раскачивающиеся верхушки деревьев — действовала невидимая дробилка.

— Возьмите бинокль, — сказал он Сэму. — Смотрите влево. Там есть просека, они наткнулись на паутину сирены.

Заинтересованный Сэм повиновался.

Бинокль, казалось, подбросил джунгли вверх и вперед. Дробилка разделила остров на четыре части, прорубив четыре широкие полосы, между которыми по-прежнему стояли клинообразные участки джунглей, брызгая ядовитым соком, как брильянтовой росой. Ближайший участок джунглей был почти уничтожен, и Сэм сквозь него видел отдельный клин, где дробилка методично продвигалась вперед, круша деревья.

Это была чудовищная машина, покрытая тяжелой броней, ровно и неумолимо двигавшаяся на гусеницах, такая неуместная в диких джунглях. Гигантские ящеры венерианской поверхности двигались так же быстро и хищно, пробираясь меж деревьев, не менее могущественных, чем это чудовище, явившееся уничтожить их.

Лианы цеплялись за машину, петлями и узлами свисали с ее боков. Некоторые все еще слабо извивались, пытаясь всадить в металл свои похожие на клыки шипы.

Сэм слышал отдаленный гул и грохот дробилки, пробивавшей себе дорогу. Треск ломающихся деревьев стоял в воздухе. Слышались крики людей, в них чувствовалось возбуждение.

Затем глаза Сэма уловили разноцветный всплеск перед дробилкой, и на мгновение ему показалось, что все его чувства перестали действовать. Он не слышал звуков далекой сцены внизу, не чувствовал бинокля, прижатого к лицу, не ощущал тяжелого неприятного запаха атмосферы, к которой никак не мог привыкнуть. Осталось только ощущение цветного пятна, сверкавшего прямо перед лицом, потом оно поблекло и вспыхнуло другим цветом, более изысканным, чем первый.

Сэм стоял неподвижно, наблюдая, как эти два цвета сливались вместе и составляли новый цвет — третий, тот закрывал окружающее пространство бледными полосами, и полосы эти медленно, гипнотически передвигались. При виде этого Сэм ощутил почти физическую боль. Он резко опустил бинокль и вопросительно взглянул на Хейла. Вольный товарищ растерянно улыбался, на его лице был написан экстатический восторг.

— Вы сильный человек, — сказал он, с трудом приходя в себя. — Впервые вижу, чтобы кто-то так быстро вырвался из завораживающего плена сирены. Вы — плохой объект для гипноза.

— Да, — мрачно сказал Сэм. — Уже пробовал. Но что это за штука там, внизу?

— Отдаленный родич "плаща счастья". Как вам известно, "плащ счастья" — это подводное существо, которое может вступать в невроконтакт с жертвой и поедать ее живьем. При этом жертва не стремится избежать своей участи, она разделяет удовольствие с плащом. Сирена действует также, это наземный вариант. Смотрите!

Сэм стал смотреть снова. На этот раз он тщательно подкрутил окуляры и увидел сирену совсем близко. Он снова испытал оцепенение и сначала не мог разобрать ничего, кроме цвета.

Но вот он напряг волю, высвобождаясь из-под власти гипноза, и взглянул на сирену как бы со стороны. Он увидел гигантскую паутину, какую только можно было представить себе в условиях джунглей. Паутина протянулась между двумя деревьями на небольшой поляне, прикрепившись прочными нитями к ветвям. В центре ее находилось туловище, чуть вибрировавшее, посылавшее волны цвета, вызывавшие нервную дрожь.

Слабый звенящий звук донесся до ушей Сэма. Звуки запаздывали по сравнению с движением сети. Каждая вибрация паутины спустя несколько секунд сопровождалась звоном. Звуки эти не были музыкальными, но в них заключался какой-то особый ритм, они затрагивали нервы, заставляя их дрожать.

Сирена напрягла всю свою гипнотическую силу, чтобы подействовать на дробилку. Она все более возбужденно вспыхивала перед тупой мордой машины, пытаясь проникнуть в проволочные нервы и парализовать металлического гиганта.

На мгновенье показалось возможным, что даже создание из стали и империума не сможет противостоять этому гиганту. Если это случится, тогда люди, бегущие за ней, погибли. Сэм улавливал лишь отдельные звуки, но и его мозг работал с перерывами, когда вспышка света почти парализовала его сознание. Он знал, что если бы оказался вместе с этими людьми за дробилкой, то слепо бежал бы навстречу зловещим объятиям сирены.

Так случалось и раньше, смутно припомнил он. Давным-давно в Греции об этом рассказывал Гомер…

Все происшедшее заняло несколько секунд. В последний раз сирена вспыхнула, со стоном раскинув сеть. Нос дробилки придвинулся вплотную к центру сети.

Мембрана мгновенно напряглась, прыгнула вперед, смыкаясь вокруг носа машины. Нити паутины натянулись и задрожали в последней вибрации торжества. Вероятно, это был электрический импульс, долженствующий парализовать добычу. Даже дробилка, казалось, заколебалась, когда сверкающие нити опутали ее корпус. Казалось, что даже панели машины задрожали в нервном экстазе от соприкосновения с сиреной…

Нити паутины, натягиваясь, делались все тоньше и тоньше. По мере увеличения натяжения цвет их менялся, становясь все бледнее. Казалось, ухо уже не в состоянии воспринимать эти высокие, душераздирающие звуки, но нервы отзывались на них мучительной дрожью.

Нити лопнули. Паутина конвульсивно сжалась в последней попытке уничтожить металлического врага, цвета вспыхнули в немыслимом беспорядке. Затем паутина ослабла и вяло поникла, скользя по бронированной морде. Движущиеся гусеницы подхватили ее, безжалостно разрывая на части, прижимая к земле. Могущественная чаровница-сирена превратилась в мерзкий губчатый серый комок, дергающийся в смертельных конвульсиях.

Сэм перевел дух и опустил бинокль.

— Так как же насчет вашего свидания с Харкерами? Спросил он, еще раз доказывая, что он не подвластен гипнозу.

— Я не могу, — еле слышно отозвался Хейл. Сэм нахмурился.

— Но это крайне важно, кроме вас некому. Я бы хотел, чтобы именно вы занялись этим, Хейл.

— Есть только одно место, где я действительно необходим, — это здесь, Рид. Никто лучше меня не знает поверхность. Я не дипломат. Контакты — это по вашей части, так что извините.

В его словах было нечто большее, чем отказ. Сэм был уверен, что Хейл решительно обособляется от него, не желая принимать участие в обмане. Он хотел получить лишь результат обмана — выгоду, власть над людьми. Остальное предоставлял Сэму. И Сэм ничего не мог с этим поделать.

До этого он считал себя движущей силой колонизации. Он натягивал ниточки и приводил в движение марионетку — Робина Хейла. Теперь марионетка вышла из повиновения.

Он пожал плечами.

— Хорошо. Я сделаю это. Но не обижайтесь, если будут неприятности.

— Не будут.

Сэм стиснул зубы. Спор еще не окончен. Он теперь знал, где его истинный соперник и что конфликт только начинается. Еще неизвестно, кто кукольник, а кто марионетка.

Свет был холодным и чистым, как хрусталь. Это была комната для работы, для размышления, для планирования. Она была создана бессмертными и для бессмертных. Все детали ее были функциональные, но не навязчивые: они плавно переходили друг в друга и движущиеся картины на стенах были частью общего спокойного рисунка. Здесь ни на чем нельзя было задержать глаз дольше, чем на одну-две секунды.

В этом холодно спокойном месте, залитом ярким светом из невидимых источников, за длинным столом сидели Захария и Кедра. Кедра своими тонкими пальцами с позолоченными ногтями перелистывала лежавшее перед ней досье.

— Вам лучше увидеться с Ридом, — сказал Захария. Кедра слегка пожала плечами.

— На поверхности? — спросила она. — О, только не это!

— Разве не вам лучше всего вступить с ним в переговоры?

— А нужно ли вообще иметь с ним дело? Захария кивком указал на стол.

— У вас есть план, но Рид не дурак. Он сам не раз использовал такие трюки. У вас должно быть два варианта: один — истинный, а другой — для отвлечения внимания Рида.

— Вы не знаете, что я имею в виду.

— Представляю себе. Вы основываетесь на положении, что сейчас Рид нам необходим, но позже будет опасен.

Она кивнула.

Захария взял ее за руку и легонько провел по позолоченным ногтям.

— Когда наступит это время, мы не знаем. А пока Сэм будет все время укреплять свои позиции и со временем станет неуязвим. Однако сейчас мы не можем нанести удар, если мы хотим, чтобы поверхность Венеры была освоена.

— Хейл прав, и вы это знаете, — сказала Кедра своим музыкальным голосом. — Мы слишком долго медлили с этим.

— Ну, не совсем так… Впрочем, одна ошибка еще не означает поражения. Вопрос в том, кто пешка, а кто игрок. Рид думает, что игрок он. Пусть думает так, пока…

— Пока?

Захария посмотрел на хрустальное растение на стене и подождал с ответом, пока растение не выпустило бутон и не расцвело.

— Пока он работает на безопасность поверхности. Точное время назвать невозможно. Нам нужна бомба. Заложить ее нужно сейчас, а когда нам потребуется, она взорвется.

— В этом и состоит мой план! — оживилась Кедра. — Бомба замедленного действия, единственная из всех, какие бессмертный может использовать против бессмертного…

— Что же это?

— То, что всегда будет рядом с ним в течение по крайней мере двадцати лет, постоянно угрожая взрывом. Сэм должен хотеть, чтобы оно было рядом, нуждаться в нем. Это должно быть нечто привычное, отвечающее его потребностям. И главное, сам он ничего не должен подозревать. Бомба должна выглядеть совершенно безобидной, должна пройти все проверки. Пусть он сам проследит за ее созданием…

— Созданием? — усмехнулся Захария.

— Рождением!..

— Конечно! Живая бомба замедленного действия — единственное оружие, которое бессмертный может, как вы уже сказали, применить в данных обстоятельствах.

— Так за чем же дело?

— Мне нужна ваша помощь, Захария. Мы должны начать до рождения. Мы должны вырастить бомбу, начиная с гена, предусмотреть каждый шаг и тщательно скрыть следы. Мне кажется, что я знаю, как это сделать. Но вначале… вначале дедукция, затем индукция. Вот резюме информации о Сэме Риде.

— Не из общественных…

— Я использовала и наши данные. Мы знаем о Сэме Риде больше, чем он подозревает. Психологически он нами вполне изучен.

— Он изменится через пять лет. Или через пятьдесят.

— Мы можем построить предсказывающие графики. Основные элементы не меняются. Я знаю, что он всегда будет испытывать слабость к голубому цвету. У нашей бомбы будут голубые глаза.

Захария засмеялся, но Кедра не смеялась. Она сделала раздраженный жест и взяла в руки фотографию. Захария посерьезнел.

— Интересно, какими методами вы руководствуетесь, Кедра? Знаете ли вы это сами? — спросил он.

Она спокойно ответила:

— Я выделила множество факторов о Сэме Риде и составила описание человека, которого Сэм захотел бы иметь рядом с собой, скажем, через восемнадцать лет. В своем предсказании я, естественно, исхожу из успеха колонизации. В этом мы с Сэмом должны работать вместе. Наша бомба должна быть специально подготовлена, чтобы ее таланты и способности оказались необходимы ему. Внешность и другие физические данные тоже очень важны. Сэм предпочитает определенные типы голосов и лиц и не любит другие. Я подготовила изображение человека, какой нам нужен.

Она перебирала фотографии.

— Затем я исследовала статистику в поисках необходимых женщины и мужчины. Я все проверила — наследственность, все абсолютно! Могу точно предсказать, каким будет их ребенок, особенно если он родится в определенных условиях, которые мы создадим, — нелегально, конечно.

Харкер взял фотографии юноши и девушки.

— Они знают друг друга?

— Еще нет. Но узнают. Мужчина болеет. Я организовала это. Он хотел уехать в колонию. Мы удержим его здесь и устроим встречу с девушкой. Но наше участие должно оставаться в строжайшей тайне.

Захария наклонился, рассматривая многочисленные таблицы.

— Чем он занимается? А… вижу. Ему нужно дать что-нибудь интересное. И надо быть уверенным, что он останется в Делавэре. Думаю, что мы сможем потянуть за нужные ниточки, я уверен в этом. Мы можем организовать их встречу и брак. Но ребенок?

— Очень просто. Нам хорошо известен период ее плодородия.

— Я имею в виду, если будет не мальчик, а девочка?

— Она будет еще привлекательнее для Сэма Рида, — сказала Кедра и умолкла. Неожиданно она отбросила фотографии девушки в сторону.

— Психодинамика — вот ответы на все вопросы, — резко сказала она. — Ребенок — мальчик это или девочка, с самого рождения подвергнется психодинамической обработке. Втайне, разумеется. Даже родители не будут знать. После каждого сеанса воспоминание о нем будет стираться, и ребенок будет находиться под постоянным гипнозом. К восемнадцати годам в его сознании укрепятся импульсы, которым он не сможет сопротивляться.

— Убийство?

Кедра пожала плечами.

— Разрушение личности. Пока невозможно сказать, что будет эффективнее. Конечно, под гипнозом невозможно заставить человека совершить действие, которое он не может совершить сознательно. Ребенка нужно подготовить так, чтобы у него не было угрызений совести. Должен быть некий спусковой крючок — мы ведем его гипнотически. Этот спусковой механизм должен действовать лишь тогда, когда нам понадобится.

Захария задумчиво кивнул.

— Хорошо. Немного сложно, конечно. А вы уверены, что мы не переоценим этот фактор!

— Я знаю Сэма Рида. Не забудьте о его прошлом. В годы, когда формируется личность, он считал себя короткоживущим. А жизнь в башнях выработала у него чрезвычайно сильный инстинкт самосохранения. Он, подобно дикому животному, всегда настороже. Вероятно, вы могли бы убить его сейчас, но он нам нужен. Вся наша цивилизация нуждается в нем. Позже, когда он станет слишком опасен, мы захотим уничтожить его. Вот тогда…

Захария, следя за медленно распускавшимся каменным цветком, сказал:

— Да, таков общий замысел. Каждый автократ знает, как опасно его положение. Мы лучше бы правили башнями, если б всегда помнили об этом. А Сэм, чтобы выжить, должен стать автократом.

— Даже сейчас было бы трудно бороться с ним, — сказала Кедра. — А через девять-двенадцать лет… двадцать… пятьдесят… он станет и вовсе неуязвим. Каждый год и каждый час этого времени он будет сражаться. Сражаться с Венерой, с нами, с собственными людьми, со всем окружением. Он не станет жить в колонии Плимут. Здесь, в башнях, ничего не меняется. Нам трудно приспособиться к постоянным изменениям, происходящим на поверхности. Наша собственная технология сделает его неуловимым — защитные средства, психологические барьеры, экраны… да, я думаю, нам без такой бомбы не обойтись.

— Путь сложный и в то же время простой. Сэм будет готовиться к чему-нибудь сложному. Ему и в голову не придет, что наше оружие — пистолет в руках мальчишки.

— Может потребоваться пятьдесят лет, — сказала Кедра. — В первый раз, может, и не удастся. И во второй раз тоже. План, возможно, придется изменить, но начинать нужно сейчас.

— А вы отправитесь на поверхность, чтобы повидаться с ним? Она покачала головой.

— Я не хочу на поверхность, Захария. Почему вы настаиваете?

— Он гадает, что мы предпримем. Что ж, дадим ему ответ. Не совсем верный. Сэм не дурак. Но если мы вынудим его подозревать на своих второстепенных делах, он усомнится и в главном.

— Отправляйтесь вы. Захария улыбнулся.

— У меня тоже есть личные причины, дорогая. Я хочу, чтобы вы увиделись с Сэмом Ридом. Он больше не побежденная сторона. Он начал изменяться. Я хочу, чтобы вы общались с Сэмом Ридом как с бессмертным.

Она бросила на него быстрый взгляд из-под золотых ресниц.

— Хорошо, — сказала она. — Я поеду, но, возможно, вы об этом пожалеете.

Хейл рассматривал центр Шестого острова, расчищенное место, где вскоре поднимется здание местной администрации. Работа прогрессировала. В отдаленных джунглях, ближе к берегу, все еще слышался рокот дробилок, но здесь царила безмятежная активность, созидательная, а не разрушительная. На площади в четыре акра древесные стволы были убраны, земля вспахана. Напряженно трудились топографы.

Невдалеке работал старик. Узнав Логиста, Хейл направился к нему. Бен Кроувелл распрямился, его морщинистое лицо было задумчиво.

— Привет, губернатор! — сказал он. — Тут как будто добрая почва, — и он растер комок своими загрубевшими пальцами.

— Вам не следует здесь находиться, — заметил Хейл. — Впрочем, по-видимому, вам бесполезно приказывать. Кроувелл улыбнулся.

— Не стоит. Я всегда знаю, насколько далеко могу зайти. — Он вновь принялся рассматривать растертый комок. — Сейчас он отравлен, но это пройдет. Когда начнут работать анаэробные бактерии…

— Вначале мы обработали почву бактериофагами, — сказал Хейл.

Отряд землекопов и топографов находился на расстоянии, и они могли говорить не боясь, что их подслушивают. Хейл добавил:

— В почве еще слишком много опасных насекомых.

— И все же она хороша. К западу, правда, несколько кисловата, понадобится известкование. На этом острове можно выращивать добрый урожай.

Человек с бачком на спине, снабженный рукавом и приспособлением, похожим на огромный шприц для подкожных инъекций, подошел к разровненной площадке и начал втыкать телескопическую иглу шприца в землю.

— Что это? — спросил Кроувелл.

— Корни растений достигают двадцати футов в длину и уходят на глубину десяти футов. Единственный способ уничтожить их — накачать ядом.

— Что-то подобное было и на Земле. Мы использовали керосин, чтобы убить… как его? Я забыл название.

— Растения на Земле никогда не росли так быстро, как на Венере. Сейчас это плохо, но когда мы посадим культуры полезные, это станет преимуществом. Можно получать урожай за двадцать дней. — Он покачал головой, довольно посмеиваясь.

— Если сумеем уничтожить дикие растения.

— Есть лишь один путь — выдергивать их. Хотя можно попробовать сажать дикую яблоню. Дикая яблоня устоит даже против венерианской растительности. Послушайте, почему бы вместо того, чтобы пичкать почву ядами, не испытать дикую яблоню.

— Проверю, — Хейл пожал плечами. — Спасибо. Нет ли еще идей? Или это против ваших правил?

Логист рассмеялся.

— Чепуха, я могу делать такие предположения. Они не изменят будущего — кто-нибудь все равно догадается использовать дикую яблоню раньше или позже. Я не должен вмешиваться лишь в большие проблемы. Они могут в данный момент казаться незначительными, но я-то знаю. — Он посмотрел через груду сваленных стволов в сторону берега.

Далеко за заливом находился материк, где стоял похожий на утес старый форт Думпен. Сейчас на его изъеденных, одетых лишайником стенах была заметна активность. От материка к острову, туда и обратно спешили многочисленные корабли.

— Что происходит? — спросил Кроувелл. — Восстанавливаете флот?

— Идея Сэма, — ответил Хейл. — Думаю, он боится, что я начинаю перехватывать инициативу. Я начал работы на островах без предварительного обсуждения с ним. И он сделал то же самое.

— Да? И что же он делает? — задумчиво спросил Кроувелл.

— Начал расчищать старый форт. Мы еще не готовы браться за второй материк. Впрочем, я думаю, что все в порядке. Думпен построен прочно. Я помню… — он тоже посмотрел на берег, по лицу его пробежала легкая тень. — Там находится дежурный гарнизон. Джунгли всегда готовы поглотить нас, если представится случай. Растения… и животные. Но тогда башни снабжали нас оборудованием: ультрафиолетовые батареи, тепловые лучи, кислота. Вольные товарищи всегда вели войну на два фронта: с другими компаниями и с джунглями.

— Может, Сэм откусил слишком большой кусок и не может его проглотить? — спросил Логист.

— У него есть оборудование и люди. Очистив форт, он сможет двинуться дальше, вглубь материка. Пока он этого не хочет. Он говорит, что использует форт как вспомогательную базу и двинется к архипелагу навстречу мне. Это сбережет время — работа с обоих концов островной цепи. Неплохая идея!

— У него достаточно людей?

— Достаточно… но не очень много. У нас здесь пять тысяч, но нам надо держать резерв на всякий непредвиденный случай: джунгли есть джунгли. Мы ожидаем пополнение, но пока нам еще негде его разместить.

— Ссор еще нет? — спросил Кроувелл. Хейл пристально взглянул на него.

— Ожидаете неприятностей?

— Не думайте, что это мое предсказание, сынок. Пять тысяч людей, занимающихся тяжелой работой, и все ждут обещанного бессмертия. Их нельзя вечно держать в ожидании. Может начаться ад.

— Что вы знаете об этом деле с бессмертием? — спросил Хейл, оглядываясь.

Логист только улыбнулся.

Хейл смотрел на берег, где яркие вспышки пламени очищали стены старого форта. Он сказал:

— Сэм утверждает, что можно получить бессмертие, подвергаясь радиации на Венере. Мы же родились на Земле.

— О, на Земле было немало радиации как раз перед взрывом, — сказал Кроувелл.

— Будут неприятности. Это может случиться и здесь. Люди в тот раз оставили Землю и прилетели на Венеру. Если это случится снова…

— Похоже на рака-отшельника. Когда он перерастает свою раковину, то выползает из нее и находит другую. Многое может сделать раковину тесной. Например, быстрый рост населения — так и случилось на Земле. Эти люди… — Кроувелл нахмурился и махнул рукой в сторону рабочих. — Возможно, они и переросли башни, хотя и не знают этого. Человеку многое нужно.

— Вы останетесь в колонии? — спросил его Хейл.

— Да, на время. В глубине души я все же фермер. А что?

— Вы бессмертный. И я тоже. Короткоживущие… нельзя близко сойтись с ними, если вы бессмертный. Семьи башен… Сэм… Вы единственный близкий мне человек на Венере.

— Мы оба провели лучшую часть своей жизни под открытым небом, сынок, — сказал Кроувелл. — И ноги наши ходят по доброй коричневой почве. Не самую долгую, но лучшую часть жизни. У меня была Земля, у вас — Венера, но это одно и то же. Я знаю, что вы имеете в виду. Я хорошо чувствую себя рядом с вами, хотя вы иногда и поступаете по-дурацки.

Они снова посмотрели на рабочих. Потом, следуя своей мысли, Хейл сказал:

— Нам придется милитаризироваться. Это предложил Сэм, но я и сам подумывал об этом.

— Они не выглядят слишком опасными, — ответил Кроувелл, рассматривая ближайших людей.

— Дело не только в них. Нам вообще нужна военная организация, военная дисциплина. Как в строгих компаниях, хотя и на иной лад. Нужна военная форма и все прочее.

— Вы так думаете?

— А как же иначе? Если отобрать у человека свободу, нужно дать ему что-то взамен, пусть это даже будет похоже на подкуп. Если он не может носить непрактичный целофлекс — здесь это невозможно — так дайте ему хотя бы красивый мундир, знаки отличия, организуйте его отдых — спортивные сооружения и прочее. Этого, разумеется, недостаточно, но все вместе, вкупе с обещаниями бессмертия, это отдалит взрыв. С Вольным Товариществом было по-другому: мы знали, зачем объединялись, и не ждали вознаграждения, потому что эти цели и такой образ жизни были нам по душе. А нынешние добровольцы — совсем другое дело. Милитаризация может дать сильный психологический эффект. — Хейл внимательно посмотрел на Логиста. — Я думаю, именно поэтому Сэм предложил эту идею. Хотя… хотелось бы знать его истинные мотивы, его планы на будущее.

— Еще узнаете… — засмеялся Кроувелл.

Хейл поддел ногой хрупкое, длиной в фут тело жука и проследил, как оно полетело к груде других дохлых жуков, подготовленной к уничтожению. Одним из первых результатов опрыскивания острова был шуршащий дождь жуков, подобно радужному граду, падавших с неба, с листвы. Некоторые из крупных жуков были способны оглушить человека.

— Вы должны мне сказать, — настаивал Хейл. — От этого зависит слишком многое.

— Ошибаетесь, сынок. — Голос Кроувелла внезапно стал резким. — Помнится, я уже говорил, что предвидение будущего не означает способности его изменять. Позвольте прочесть вам небольшую лекцию о предвидении.

Кроувелл подтянул пояс и воткнул мотыгу в дерн, рассекая плодородную темную почву. Он оставил свой шутливый тон.

— Правда заключается в том, что поверхностное течение событий ничего не значит. Вспомни большие приливы, но их можно заметить лишь после отлива и они слишком велики, чтобы их можно было изменить. Стена в море не остановит прилива: то, что его производит, будет продолжать действовать.

В XX веке на Земле многие понимали, что происходит. Они говорили об этом, говорили громко и часто. Это были люди, заслуживающие уважение общества. Им верили. Но этого оказалось недостаточно. Люди продолжали действовать в прежнем направлении. Так мы потеряли Землю.

Если вы предвидите будущее, вы должны остаться свидетелем, и не больше. Помните Кассандру? Она знала будущее, но заплатила за это дорогой ценой, никто не поверил. Предвидение автоматически снимает возможность нашего участия. Вы видите определенное уравнение… Добавьте еще один фактор — ваше участие, и уравнение изменится. А этот фактор не поддается учету.

Знаете, почему оракулы говорили загадками? Многие мудрецы прошлого умели предсказывать, но часто их предсказания не сбывались.

Допустим, перед вами две возможности. Вы можете завтра отправиться в башню Невада и заключить там сделку, которая принесет вам миллион кредитов. Вы приходите ко мне и спрашиваете, как поступить: ехать или оставаться. Я знаю об этих Двух возможностях, но руки мои связаны, потому что оба результата зависят исключительно от ваших личных мотивов и реакций. В ситуации «А» вы отправляетесь в башню Невада, не посоветовавшись со мной, отправляетесь в определенном настроении, с определенными реакциями, зафиксированными в вашем мозгу. Действуя в соответствии с ними, вы получаете миллион кредитов. Но вы советовались со мной. Я сказал вам, допустим, поезжайте в Неваду.

И вы поехали, но уже с иным психологическим настроем, ожидая, что вас ждет что-то приятное, и ведете себя пассивно в ожидании мешка с золотом, в то время как возможность получить миллион кредитов зависит от вашей активности. Понятно?

Возьмем другую возможность. Вам не хочется ехать. Вы обдумываете мой совет, и он кажется вам ложным. Вы остаетесь, и вас убивают.

Поэтому моя задача — сохранить вас неизменным, не примешивая дополнительный фактор — мое предсказание. Я должен учитывать вашу психологию. А это сложно: у меня, ведь, очень ограниченная информация. Предсказания, главным образом, основываются на законах логики. Это не колдовство. Зная вас, я так должен оформить свое предсказание, чтобы оно повлияло на ваше решение без изменения первоначального эмоционального состояния. Ибо это состояние является одним из тех факторов, на которых основывается предсказание.

Поэтому я не могу сказать: "Отправляйтесь в башню Невада!" Это будет означать, что вы отправитесь пассивно. Я должен облечь мой совет в загадочную форму. Зная то, что я знаю о вас, я мог бы сказать: "У дерева Кефт голубые листья". Это напомнит вам некоторые события, причем воспоминание будет совершенно естественным, а это, в свою очередь, вызовет у вас желание на некоторое время уехать из дома. Так я окольным путем — в этом я достаточно искусен — ввожу новый элемент в ваше эмоциональное состояние. Вы отправляетесь в башню Невада, но в то же время вы готовы действовать в соответствии с первоначальным состоянием. Вы получите свой миллион кредитов.

Теперь вы знаете, почему оракулы говорят загадками. Будущее зависит от многого, не поддающемуся учету, поэтому оно может легко быть изменено словом.

В МОМЕНТ УЧАСТИЯ ПРЕДСКАЗАТЕЛЯ ПРЕДСКАЗАНИЕ СТАНОВИТСЯ ОШИБОЧНЫМ.

Логист затоптал вывернутый дерн. Затем посмотрел вверх и скупо улыбнулся.

— К тому же, — сказал он, — с точки зрения больших промежутков времени вполне может быть, что для вас лучше было бы остаться дома и быть убитым.

Хейл посмотрел на пламя, освещавшее стены форта Думпен. Некоторое время он молчал.

— Кажется, я понимаю, что вы имеете в виду, — сказал он наконец. — Только… обидно находиться так близко к ответам и не получить их.

— Я мог бы выдать ответы и записать их в маленькую книжечку, — сказал Логист. — Вы смогли бы отыскать страницу и прочесть ответ. Но что это даст? Я предсказываю только в определенных пределах. Я не могу дать ответы на все вопросы — только на те, по которым имею полную информацию. Если существует какой-то неизвестный фактор — фактор икс, я не могу дать точное предсказание. А такой фактор икс есть. Я не знаю, каков он. И никогда не узнаю.

Будущее — это разум Человека. Не атомная энергия, уничтожившая Землю, а разум.

Изгиб, за большим белым изгибом — жемчужные стены форта Думпен возвышались над джунглями. Сэму, довольно глядевшему на них с расчищенной площадки в центре двора, они казались невероятно мощными.

Гладкие стены поднимались на высоту в три этажа. В форте кипела жизнь. В глубине двора стояли бараки и склады. В высоких просторных зданиях размещался госпиталь, лаборатории и квартиры офицеров.

Вдруг Сэм заметил, что на пристани началась суматоха. Мужчины и женщины прекращали работу и откровенно глазели, проявляя унаследованный от прошлых поколений интерес к бессмертным.

Кедра безмятежно спускалась во двор, окликая кого-то по имени. Ее способности были феноменальными. В наряде, принятом в башнях, она выглядела бы здесь нелепо, но она была слишком умна, чтобы не понимать этого.

Она спокойно сказала:

— Привет, Сэм.

Он сжал перед собой руки и слегка наклонил голову в полупоклоне, который здесь давно уже был заменен рукопожатием. Впервые он приветствовал ее как равный.

Она засмеялась и положила свою узкую руку на его ладонь.

— Я представляю всех наших внизу, — сказала она. — Мы надеемся, что отныне мы будем мирно работать вместе. Я… боже, Сэм, как вы можете дышать этим воздухом?

Наступила очередь Сэма рассмеяться. Он свистнул, и юноша, следовавший за ними с блокнотом и авторучкой на почтительном расстоянии, подошел ближе.

— Принесите ароматический шарик, — сказал Сэм. Юноша вернулся бегом, и Сэм вложил в руки Кедры шар с отверстиями. Он был наполнен свежими лепестками цветов, и теплота ее ладоней высвободила густой аромат, который сделал воздух более пригодным для дыхания.

— Привыкнете, — заверил ее Сэм, приветливо улыбаясь. — Мы все привыкли. Я не ожидал такой чести. Думал сам навестить вас.

— Вы были заняты. — Она произнесла это неподражаемым тоном и слегка нажала на руку, о которую оперлась. — Покажите мне все. Я так любопытна.

— Подождите немного! Лет этак двадцать. Джунгли еще слишком густы и выделяют еще слишком много двуокиси углерода. Но подождите. Будет лучше.

Она медленно шла рядом с ним, края ее плаща волочились по белой мостовой.

— Я верю вам, Сэм, — говорила она. — Я уверена, что вы согласитесь работать вместе с нами.

— Не так говорили вы сорок лет назад. Я еще не поблагодарил вас за сонный порошок, Кедра. Или за то, что вы присматривали за мной, пока я… спал. — Он не смотрел на нее, но по внезапной дрожи пальцев, по тому, как она подняла голову, он понял, что его догадка неверна.

— Не я, Сэм. Я пыталась помочь вам, но вы исчезли. Вы хотите сказать, что не знаете, где находились все это время? Я прикажу своим людям поработать. Может быть, мы вместе доберемся до истины.

— Как хотите. Сомневаюсь, что они могут узнать что-либо, помимо того, что узнали мои люди.

— Но Сэм, это… это страшно! Ведь кто-то же заботился о вас. Вы не могли просто исчезнуть на сорок лет. Кто это, Сэм?

— Забудьте об этом. Смотрите, вот джунгли. Настоящие, а не на экране.

Они поднимались по белым ступеням наружной лестницы, ведущей на укрепления. Сэм остановился и, облокотившись о парапет, посмотрел на полосу чистой белой земли, окружавшей форт, и на сплошную зеленую стену за ней.

Кедра бросила взгляд и отвернулась.

— Я вообще не думаю о джунглях. Вы проделали огромную работу, Сэм. Я знаю, Робин Хейл участвовал в работе, но… А мы накопили большой опыт руководства людьми…

Сэм рассмеялся.

— Вы думаете, я поверю кому-нибудь из вас?

— Конечно нет. Мы тоже не доверяем вам. Но, работая вместе, мы не спустим друг с друга глаз. Нам нужна поддержка, а вам необходим толчок. Так как же, Сэм?

Он молча смотрел на нее. Ему вспомнился момент, когда сонный порошок отрезал его от мира. Слишком горек был полученный урок. Он сказал:

— Не выйдет. Наши мотивы слишком различны.

— Мы работаем ради одной цели.

— Нет. Я всегда действовал в одиночку. Я не верю вам, Кедра.

— Я и не надеялась. Идите своим путем, но помните: мы хотим одного и того же. И если через несколько лет вы убедитесь, что наши цели совпадают, то помните, Сэм, что это вы, а не мы отказались от сотрудничества.

— Итак, прошло пять лет, — сказал Бен Кроувелл. — Все, как я рассчитывал.

— Вы хотите сказать — мы?

Кроувелл пожал плечами и неопределенно махнул рукой. Возможно, он указал на тьму за стеной, по которой они шли, — расчищенные, усеянные прямоугольными зданиями земли, по которым человек мог безопасно идти три дня.

Нельзя было рассмотреть ничего. Прожектора освещали заградительные проволочные сети от насекомых и часть территории за стеной, но дальше все тонуло во мгле. Форт тоже изменился. Он вырос и сейчас возвышался на берегу точно вооруженное чудовище, такое огромное, что, будучи живым, не смогло бы двигаться по земле Венеры.

Любопытно — земля Венеры. Парадокс. Человечество всегда будет носить в себе земное наследство. Старый мир, старые мысли…

Командир взвода Френч коснулся руки Кроувелла, и они повернули мимо замаскированных стволов ужасающих орудий. Френч указал на них.

— Видите?

— Что это?

— Не узнаете? Пошли.

Во дворе, залитом ярким светом, кипела жизнь. Кроувелл и Френч беспрепятственно пробирались сквозь толчею, их открытые действия ни у кого не вызывали подозрения. Они вошли во флигель. Френч шел впереди.

Форт представлял собой лабиринт. Комната, в которую они вошли, была кладовой, но в данный момент служила другим Целям. Здесь собрались почти пятьдесят человек — представители всех групп населения колоний. Кто-то негромко произнес пароль.

Френч сказал:

— Привет, Курт. Это Бен Кроувелл. Я за него ручаюсь. Садитесь сюда, Кроувелл, и слушайте.

Сам он вышел на середину комнаты, подняв руку для приветствия.

— Все в сборе? Закройте дверь. Охрана на месте? Кто-то сказал:

— Побыстрее, Френч! Некоторым скоро на дежурство.

— Много времени нам не потребуется. Слушайте. Сегодня с нами десяток новеньких, верно? Поднимите руки.

Кроувелл тоже поднял руку.

— Хорошо, — сказал Френч. — Я буду говорить для новичков. Вы все уже сагитированы, иначе вас бы сейчас не было здесь. И после выхода из этой комнаты вы не поведете неосторожных разговоров: мы тщательно проверили вас!

Он поколебался, осматриваясь.

— Главное — верит ли еще здесь кто-то в блеф Рида о бессмертии? В этот обман вечной юности?

Послышался голос:

— Однако доказательств нет, командир. Френч ответил:

— Я прибыл сюда пять лет назад. Мне было двадцать. Тогда только что расчистили Пятый остров. Все строили большие планы на будущее. Предполагалось, что облучение должно продолжаться 6–7 лет.

— Но ведь прошло только пять.

— Не нужно ждать сто лет, чтобы убедиться. Нас осматривали доктора башен. Все мы стареем. Есть возможность проверить, например, количество кальция в кровеносных сосудах. Пять лет я потею здесь, а мог бы приятно провести время в башнях.

— Мне нравится на поверхности, — сказал Бен Кроувелл, набивая трубку.

— Возможно, — сказал Френч, — но не в таких условиях. Мы знаем только работу. И ради чего? Ради Сэма Рида и Робина Хейла — строить, строить и строить! Кому понравится такая жизнь?

— Я с вами согласен, — раздался голос из толпы присутствующих. — Но у Рида есть и заслуги: он укрепил форт. Вы помните, каким он был пять лет назад?

— Рид слишком торопится, — горячо возразил ему Френч. — Дисциплина слишком уж строгая. И к чему эти секретные работы? Предполагается, что никто не знает о новых орудиях, об электробластерах, о газовых установках — они уже смонтированы. Против кого? Кто нам угрожает? Джунгли? Они отсюда за семьдесят пять миль. Тогда кто? Календар, скажите вы!

Встал Календар, низкорослый, приземистый человек в аккуратном синем мундире.

— Они нужны для обороны от живой силы противника, могут отразить танковую атаку. Но их мощность намного превышает ту, какая требуется для борьбы с ящерами. К тому же здесь устанавливаются дальнобойные орудия с новейшей сложной техникой — от радаров до видеореакторов. Радиус их действия — пятьсот миль. Против кого они могут быть использованы? Чьи орудия направлены на наш форт? А чего стоят планы производства военных самолетов? Для колонизации они не нужны!

— Верно! Чего боится Рид? — спросил Френч. — Нападения из башен? Но они не сражаются. Люди там живут в свое удовольствие, а мы здесь работаем до полусмерти!

Послышался гул возмущения. Эти люди не любили жителей башен. Этот гул говорил о чем-то новом на Венере. Такого результата Сэм Рид не ожидал. Сэм привык иметь дело с людьми из башен, а это были люди нового типа.

Бен Кроувелл пускал дым и внимательно слушал.

Разгорался яростный и гневный спор. Они горячились. Это был естественный выход для эмоций в горячем споре, а не в действии. Когда они перестанут говорить, вулкан, вероятно, взорвется.

Бен Кроувелл уселся поудобнее, опираясь спиной на упаковочный ящик.

— … что бы ни планировал Рид…

— … пусть и люди башен поработают…

— … сколько еще времени мы дадим Риду?..

— … долго ли еще будем ждать?.. Френч постучал, требуя тишины.

— Есть несколько путей, но все нужно как следует рассчитать. Допустим, что мы убьем Рида…

— Это нелегко. Он очень осторожен.

— Он ничего не сможет сделать, если большинство колонии будет против него. Мы расширим нашу организацию. Избавившись от Рида и Хейла, мы захватим власть и сможем оставаться здесь. Нам будет принадлежать этот неприступный форт.

— Хейл не дурак. И Рид тоже. Если они что-нибудь узнают про нас…

Френч сказал:

— Каждый уходящий с наших встреч проходит проверку на детекторе лжи. Ни один изменник не останется в живых.

— Я не зря прожил тысячу лет, — сказал Логист Хейлу. — А уж детектор лжи я обдурить смогу.

Хейл отвернулся от решетчатого окна, смотревшего вниз, на стены, которые когда-то казались всем такими высокими. Он холодно сказал:

— Я знаю, что вы были на встрече. У меня есть свои шпионы.

— Ваш шпион узнал меня?

— Он никого не узнал — он побывал в комнате позже. Он учуял табачный дым и определил ваш сорт табака. Во всяком случае, я кое-что знаю о происходящем.

— Что, например?

— Я знаю, что дисциплина начала падать. Честь отдают небрежно, не полируют пряжки. Я научился дисциплине в вольных компаниях. Я видел, как началось падение дисциплины в компании Мендеза, прежде чем его люди убили его. Тревожные признаки я заметил уже несколько месяцев назад.

Тогда я и завел своих шпионов. Я знал, чего можно ожидать, и оказался прав. Началось…

— Что?

— Мятеж. Я знаю некоторых зачинщиков…

— А Сэм Рид?

— Я обсуждал с ним этот вопрос. Но мне кажется, Сэм недооценивает опасность. Он так охраняет себя, что считает безопасность всей колонии своим личным делом. Я хочу, чтобы вы рассказали мне, что происходит. Я знаю: вы можете это. Я могу получить информацию и другим путем, но мне хотелось бы обсудить ее с вами.

— Я знаю, что вы можете получить информацию, — сказал Кроувелл. — Буду рад поговорить с вами. Я знал, что вы подозреваете меня, но сам не хотел навязываться, чтобы не влиять на ход событий. Я предпочитаю пассивность. Вероятно, я кажусь недовольным. Бог знает почему… Нет, я знаю.

— У Сэма есть свои причины, — проговорил Хейл, глядя вниз. — Не знаю, каковы они, но могу догадываться. Его время кончается. Люди начинают утрачивать веру в бессмертие и начинают задавать вопросы. Сэм знает, что равновесие нарушено, но думаю, не понимает, что его нарушило. Люди. И не жители башен.

— Верно, — Кроувелл улыбнулся. — Люди башен хотят, чтобы за них думали их лидеры. Но люди поверхности в таких условиях просто не выживут. Возвращается время пионеров, сынок, и мне это нравится.

— Да, грядут волнения. И серьезные, если мы вовремя не примем мер.

— Сейчас? — Кроувелл проницательно посмотрел на Вольного товарища.

— Еще нет, — сказал Хейл. Улыбка Логиста была слабой, но удовлетворенной. — Мне хочется посмотреть, далеко ли они зайдут. Кроме того, я и сам не знаю, почему, но у меня такое чувство, будто в заговорах и мятежах есть нечто такое, что не должно быть уничтожено. Пионерский дух. Я понимаю вас. Мятеж не выход, но он добрый знак.

— Вы позволите им победить?

— Нет. Я не могу этого сделать. Пока они еще нуждаются в Сэме и во мне, что бы они ни думали. Если мятежники возьмут верх, они вернутся в башни и погрязнут в прежней апатии. Это критический период. И у Сэма есть определенный план, которого я еще не вижу, но готов поручиться, Сэм будет на коне. Он сумеет позаботиться о себе. Его реакция на мятеж, если он воспримет его серьезно, будет заключаться в стремлении растоптать его. Но это означало бы растоптать дух независимости. Мне нужно подумать, Кроувелл. Бесполезно просить вас о совете, не так ли?

Кроувелл внимательно изучал свою погасшую трубку. Потом покопался в ней заскорузлыми пальцами.

— Что ж, — сказал он с расстановкой. — Не думаю, чтобы вы нуждались в моем совете, мой мальчик. Вы на правильном пути. На вашем месте я бы доверился естественному ходу событий. Как вы говорите, Сэм Рид сумеет позаботиться о себе?

— Я предоставлю ему эту возможность, — сказал Хейл. — Значит, вы присмотрите за этими встречами? Я знаю, они обсуждают много планов, но нет ничего конкретного. Пока.

— Пока они выпускают пар. Действовать начнут еще не скоро.

— Следите за ними. Я пока ничего не буду делать. Подожду. Пусть Сэм начнет первым.

И Сэм начал первым.

Как обычно, он тщательно рассчитал время и учел каждую мелочь. Его действия были великолепны. Гамбит был подготовлен исключительно эффектный. Кто же противник? Харкеры? Венера? Часть самого Сэма?

Он был готов.

Пробил час. Тайная подготовка была завершена. Он сидел в своем кабинете в большой башне, которую он облюбовал для себя. В этой башне находились его главные тайны. Окна выходили на море. В них виднелся архипелаг, теперь покрытый небольшими поселками под защитными куполами.

Избегая взгляда Хейла, он рассматривал небольшой плоский ящик на столе, похожий на раму картины. В нем находилась сирена, медленно вспыхивающая от розового к темно-красному. Сэм достал из серебряной коробочки живое насекомое и через небольшую дверцу отдал его сирене. В воздухе разнесся слабый аромат и донеслось резкое электрическое гудение.

— Уберите, — сказал Хейл. — Я слишком часто вдыхал этот запах! Как же насчет Кроувелла?

Сэм отодвинул клетку с сиреной в сторону.

— Я не знал, что он работает на вас. Поэтому я и арестовал его вместе с остальными, как мятежника.

— Почему вы ничего не сказали мне? Почему ждали, пока я уеду из форта?

— Вас не было целых полчаса, — сказал Сэм. — Мне пришлось действовать быстро. Я знаю о заговоре больше, чем вы, судя по вашим словам. Возможно, Кроувелл ваш человек, но он плохой шпион.

— Я требую, чтобы вы его освободили. Сэм пожал плечами:

— Как вам будет угодно, губернатор. Но он теперь вам бесполезен.

— Не думаю.

— Мы могли бы переговорить об этом по визору. Совсем не обязательно было вам возвращаться.

— Я хочу исключить возможность ошибки, — сказал Хейл. Мало ли что могло случиться: неточный приказ, неправильно понятый охранниками…

— Я никогда еще не видел, чтобы вы так пеклись о ком бы то ни было. Почему вам так дорог Кроувелл?

Хейл заколебался.

— Я… Я верю ему, — сказал он наконец.

— И поверили бы, увидев его с пистолетом за вашей спиной? Хейл кивнул утвердительно.

— Может быть, когда-нибудь и я найду такого человека, — сухо заметил Сэм. — Что ж, придется, видно, освободить его — до суда.

— Вы проведете суд сегодня?

— Да. Я раскрыл заговор. Наши враги опаснее, чем мы думали. Возможно, их поддерживают башни. Но у меня еще не было времени рассказать вам об этом. Я организовал трансляцию суда для башен, они включатся с минуты на минуту. Идемте. Вы поймете, в чем дело.

Но он задержался, чтобы скормить сирене еще одно насекомое. Хейл с явным нетерпением сказал:

— Где вы раздобыли ее?

— О, это трофей.

— Еще молодая. Хотите держать ее? Она вырастет…

— Я знаю.

— … и станет опасной, эта сирена.

Сэм сказал:

— Представьте ее в двадцать футов диаметром. На этой стене.

— И вы идете к ней в пасть…

— Я не подвержен гипнозу, как вы помните, и, во всяком случае, я приму меры предосторожности, когда она вырастет. Поляризованное стекло или стробоскопическое устройство, специальный фильтрующий тонометр для ее песни, приспособление для того, чтобы удержать ее запах на безопасном уровне. Идемте же. Суд начинается.

Они вышли вместе. Хейл спросил:

— Сколько мятежников вы задержали?

— Около семидесяти. Некоторые из них пригодятся в других местах. Других опасно оставлять в живых… — Сэм неожиданно остановился: он и так сказал уже слишком много.

Вначале они освободили Кроувелла, потом отправились в помещение, где должен был проходит суд. Там были установлены ряды видеоэкранов, была поставлена усиленная охрана. Более семидесяти арестованных загнали, сняв наручники, в отгороженную часть помещения.

Послышался резкий голос Сэма. Он обращался ко всем сразу к мятежникам, ко всей колонии, к башням. Говорил о деятельности недовольных, о своих подозрениях. В колонии, растущей, успешно отвоевывающей все новые земли, появилась подпольная организация. Он не мог допустить, чтобы она помешала людям Венеры жить под открытым небом. Он арестовал заговорщиков. Однако существует множество ответвлений организации, имеют место хищения — оборудования, материалов, оружия. Зачем это делается?

Экраны дали лица мятежников крупным планом.

— Вы начали мятеж, но за вами кто-то стоит. Кто-то, скрывающийся в абсолютной тайне. Либо вы его не знаете, либо не хотите говорить. А вас уже допрашивали. Кто ваш предводитель?

Молчание.

— У нас есть доказательства. Мы найдем и его, и оставшуюся на воле часть его отряда. Он представляет собой угрозу не только колонии, но и башням. И если такой человек захватит власть…

Невысказанная угроза повисла над Венерой.

— Мы найдем его, это дело времени. Мы просим содействия башен. А вы обвиняетесь в измене. Вы хотели свергнуть правительство колонии и захватить власть. После этого вы намереваетесь установить контроль над башнями.

Из толпы узников выступил человек. Голос его резко прозвучал с экрана.

— Я старший! Мы все старшие! Где обещанное бессмертие? Сэм презрительно сказал:

— Я не дурак. Зачем мне было давать вам бессмертие? Чтобы вы и дальше организовывали заговоры? Ни один из вас не подвергался радиационному облучению уже много месяцев. Минимальное облучение много месяцев назад было дано вам, чтобы у вас раньше времени не возникло подозрения, но бессмертие не для вас, не для предателей! — лицо Сэма затвердело. — Губернатор Хейл и я ждали, надеясь определить руководителей вашей организации. Известные события вынудили нас действовать. Мы по-прежнему намерены найти руководителя и обезвредить его, а пока нужно решить вопрос, что делать с предателями.

Я приговариваю вас к смерти.

Ответом было молчание, более напряженное на поверхности, чем в башнях. Люди колонии знали теперь, что такое время. Сэм сделал указующий жест.

— Вас под охраной повезут в любую, выбранную вами башню. Никто из вас не вернется на поверхность. Колония для вас отныне закрыта. Бессмертие не для вас. У вас была возможность прожить тысячу лет, но вы сами лишили себя ее!

Вам не причинят вреда. Вас отвезут в башни и отпустят. Там вы умрете — не через тысячу лет, а через тридцать, сорок, может быть, пятьдесят. Я лишаю вас благ бессмертия и таким образом приговариваю к естественной смерти.

Возвращайтесь в башни. Вы нам больше не нужны. Суд окончен!

"Всем башням! Вы больше не должны платить дань кориумом колонии Плимут. Вы должны платить ее правительству Венеры. Мы берем на себя контроль за планетой. У нас есть средства подкрепить наши требования… Колонии Плимут: приземлите все ваши самолеты, иначе они будут уничтожены в воздухе!"

Триангуляция не смогла установить источник сообщения. Он передвигался. Очевидно, передача шла из различных пунктов в море или в воздухе, хотя и радары не смогли найти в атмосфере Венеры ни одного неопознанного объекта.

Ответ Сэма был краток:

— Сдавайтесь!

— У нас есть средство подкрепить наши требования… На всех экранах башен и колонии появилось лицо Сэма.

— Колония Плимут организовала прочную оборону. Впервые мятежники выступили открыто. Теперь мы можем найти их и уничтожить. Мы найдем их. Смотрите наши телевизионные репортажи. Отправлены специальные корабли для охраны моря над всеми башнями. Неопознанный самолет, приблизившийся к колонии Плимут, был обстрелян и отступил на юг. Мы принимаем все возможные меры предосторожности. Я вынужден заняться своими обязанностями. Один из наших офицеров будет постоянно информировать вас.

Сэм был в своей башне один. Уже много месяцев он управлял аппаратурой в одиночестве. Кое-что можно было наладить, но главное зависело только от него самого. Задача будет нелегкой.

С моря пришло очередное послание:

— Приземляйте свои самолеты, колония Плимут! Вы не выдержите атомного нападения!

В сознании всех слушателей в башнях возник один и тот же образ: черный пластиковый шар, символизирующий погибшую Землю. Атомная война на Венере?! Ведь атомная энергия так легко выходит из-под контроля!

На экране виднелись джунгли. Самолеты Сэма обыскивали поверхность Венеры в поисках убийц, назвавших себя "правительством Венеры".

— Это ультиматум. Вам дается сорок восемь часов. После этого одна из башен будет уничтожена.

Атомная бомба?!

Это был старый, ужасающий кошмар, постигший расу семьсот лет назад.

Сорок восемь часов?

Время снова вернулось в башни.

Два самолета, подлетевшие слишком близко, были сбиты. Взрыва не последовало. Но угроза, заключенная в атомной боеголовке, приближалась.

Сэм сказал:

— Мы отзываем своих людей, занятых расширением колонии. — Его усталое напряженное лицо исчезло с экрана, сменившись изображением обширного расчищенного пространства на морском берегу со знакомой стеной джунглей на заднем плане. Виднелось несколько строений, незаконченных строителями.

— Мятежники еще не найдены, наши самолеты продолжают поиск…

На экране появились синие джунгли, видимые сверху.

— Сорок семь часов. У вас сорок семь часов. Колония Плимут, посадите свои самолеты.

Время…

— У вас сорок шесть часов…

Страх охватил башни. Толпы заполняли все Пути, собирались на перекрестках, где стояли большие общественные экраны. Захария Харкер сказал Кедре:

— Политика похожа на организм. Пути — кровеносная система. Когда собираются слишком большие толпы, возникает опасность… как это?.. Невризмы…

Он взял ее за руку.

— Не волнуйся, моя дорогая. Что-нибудь придумаем. У нас еще сорок пять часов.

И Господь сказал…

"Идите в землю, которую дал я Аврааму…

в землю, текущую молоком и медом…

И сыны Израиля прошли по дну моря, как по сухой земле,

и вода стеной стояла справа и слева от них.

(Исход.)

Семьсот лет назад происходил последний исход человеческой расы. Сегодня он начался вновь. Перемещение огромных масс было слишком сложным, чтобы мог руководить один человек, и впоследствии люди, оглядываясь назад, могли вспомнить лишь страшное смятение, истерию, близкую к панике, слепой протест против судьбы и в то же время сосредоточенное движение, подчиненное общему замыслу. Люди башен научились послушанию. Теперь они делали то, что им приказывали, неохотно, испуганно, но подчиняясь приказам тех, кто приказывал достаточно властно.

Кедра в последний раз осмотрела свою прекрасную комнату. Взгляд ее был долгим и спокойным, как сама комната.

— Мы не вернемся, — сказала она. Захария Харкер, ожидавший ее у выхода, спросил:

— Почему?

— Вы знаете, что мы не вернемся. И это хорошо. Я ненавижу Сэма Рида. Он всегда заставлял меня глядеть в лицо неприятной правде.

— Интересно, сможем ли мы доказать, что он лжет? Кедра покачала головой:

— Сейчас это уже не имеет значения. Мы знаем методы Сэма.

— Вы готовы, дорогая? Лифт ждет.

— Да, — она вздохнула, поворачиваясь к двери. — Я не верю, что отправляюсь на смерть. Я отстою свое существование.

Он засмеялся.

— Я испытываю то же самое. Человечество снова выходит из моря на сушу, но даже Сэм Рид не может заставить нас полюбить этот переход.

— Он пожалеет об этом. — Она заколола плащ у горла и пересекла комнату, ступая по мягко пружинящему полу, по которому никогда не пройдет больше, разве что из любопытства — лет через сто.

Захария поглядел ей в лицо и ничего не сказал.

— Я знал, что вы что-то задумали, когда позволили уйти этим мятежникам, — сказал Хейл. — Не в вашем характере отпускать кого-либо просто так, если вы можете его использовать.

Сэм взглянул на него из-под сдвинутых бровей.

— Вы хотели колонизировать поверхность, теперь она колонизирована, — сказал он.

— Подводные лодки без экипажей, самолеты с автопилотами, управляемые на расстоянии, — и все это заготовлено заранее, — сказал Хейл и покачал головой. — Ну что ж, вам это удалось.

— Через двенадцать лет, — спокойно ответил Сэм, — они хорошо акклиматизируются… Еще через двенадцать им здесь так понравится, что невозможно будет их выгнать.

Хейл с минуту смотрел на Сэма своим пристальным взглядом, который уже так много видел на Венере. Наконец он заговорил:

— Помните, что случилось с Моисеем, Сэм Рид? — спросил он негромко и, как классический протогонист, не дожидаясь ответа, повернулся и вышел.

Толстые стены дрожали от грохота бомбардировки. Перо в руках Сэма вздрогнуло. Ритмично качнулись стол и кресло, в котором он сидел.

Сэм нахмурился. Шел третий день бомбардировки, и он старался отключиться от всех внешних раздражителей.

Молодая женщина в строгом коричневом костюме наклонилась вперед, глядя, как он пишет. От этого движения черные короткие волосы прямыми прядями упали по обе стороны лица. Она взяла лист, как только перо остановилось, и пошла с ним по дрожавшему полу к собственному столу. Она включила телевизор и произнесла в передатчик несколько слов ясным чистым голосом.

— Хорошо, — устало сказал Сэм, когда она кончила. — Хорошо, Сигма, пошлите теперь ко мне Захарию.

Она встала, двигаясь с совершенной грацией, и быстро пошла к двери. Дверь вела не в соседнюю комнату, а в небольшое контрольное помещение, освещенное лучами, которые должны были обнаружить у входящего оружие. Сэм не хотел никаких неожиданностей. Впрочем, сейчас это не имело особого значения. По сигналу Сигмы появились два охранника с пленными и остановились, подвергаясь действию проверочных лучей. За ними вошли еще два охранника.

— Захария, — усталым голосом сказал Сэм, — я хочу, чтобы вы отозвали своих людей.

Захария не без симпатии взглянул на него, стараясь, как он часто это делал, найти сходство с Харкерами, чья кровь текла в них обоих.

— Почему я должен это сделать, Сэм? — спросил он.

— Вы сейчас не в таком положении, чтобы задавать вопросы. Я вас расстреляю, если до полудня атака не прекратится. Идите сюда, можете использовать мой передатчик.

— Нет, Сэм. Вам конец. На этот раз вы проиграли.

— Раньше я всегда выигрывал. Выиграю и на этот раз.

— Нет, — сказал Захария и остановился, чтобы подсчитать, сколько раз выигрывал Сэм — легко, презрительно, из-за своей неуязвимости.

— Мы не повстанцы, — спокойно сказал Захария. — Мы готовили это нападение с того самого дня, как вы вырвали у нас кориум угрозой применения бомб. Помните, Сэм? Вы не делали ошибок в стратегии, но вам следовало бы проверить, какое оборудование мы увозим с собой из башен. Сейчас мы его используем…

— Вы кое-что забыли, — голова Сэма болела от непрерывной вибрации. Это затрудняло разговор. — Вы забыли о себе. Под угрозой расстрела вы предпочитаете прекратить нападение, не так ли?

— Вам этого не понять.

Сэм нетерпеливо покачал головой.

— Вы бы напали на меня двадцать лет назад, если бы были так сильны. Вам не удастся меня одурачить, Харкер.

— Мы нуждались в вас тогда. Вы жили с нашего молчаливого согласия, Сэм. Теперь оно кончилось. Бомбардировка — это не только пушки. Это… взрыв человеческих эмоций, которые вы так долго угнетали.

Сэм гневно ударил кулаком по дрожащему столу.

— Заткнитесь! — сказал он. — Я болен от разрывов. Даю вам шестьдесят секунд на принятие решения, Харкер. После этого вы — конченный человек.

Говоря это, он, однако, ощущал в мозгу какую-то неуверенность, источник которой он не мог определить. Подсознательно он знал ответ: подозрительно легко удалось захватить Захарию.

Он нервно осмотрел комнату. Глаза его на мгновение, как и тысячу раз до этого, остановились на голубоглазой девушке за столом в противоположном углу. Она внимательно следила за всем происходящим и старалась ничего не упустить. Сэм знал, что может доверять ей. Эта уверенность согревала сердце.

Когда она впервые появилась в форте, ей было восемнадцать лет. Родилась она в башне, но выросла на поверхности. Все, вновь поступившие, разумеется, тщательно проверялись. Всех их подвергали внушению со стороны лучших психологов. Но Сигма росла быстрее остальных. Через год она была помощником секретаря в административном управлении. Еще через шесть месяцев она стала секретарем с собственным кабинетом. И вот однажды Сэм, подбирая свой личный персонал, обнаружил среди прошедших самый строгий отбор, женское имя. При первой же встрече он выбрал именно ее.

Теперь ей было двадцать пять лет. Она не была наложницей Сэма, хотя кое-кто в форте поверил бы в это…

Он видел, что ее что-то беспокоит. Он знал ее лицо так хорошо, что мог замечать на нем малейший оттенок. Когда она смотрела на Захарию, на лбу ее пролегла складка, а лицо приобрело выражение тревоги.

Сэм взглянул на часы.

— Сорок секунд, — сказал он и оттолкнул кресло. Все, находившиеся в комнате, следили за ним.

Сэм потянулся к крышке ящичка, установленного в стене рядом с экраном, но его остановило гудение телевизора Сигмы.

— Это вас, Сэм, — сказала она. — Хейл. Он закрыл экран и пошел через комнату.

— Вы один, Сэм?

— Нет, подождите, я переключусь на наушники.

Лицо на экране темпераментно дернулось. Затем по сигналу Сэма оно исчезло, а в ушах его зазвучал голос Хейла, больше никому не слышимый.

— Прорыв, — резко сказал Хейл.

— Большой?

— Очень. Вибрация. Я уже говорил вам, что пластик слишком жесток. Они уже захватили несколько наших орудий и уже поворачивают их. Через пять минут будет захвачен верхний двор. Сэм, я думаю, где-то предатель. Они не должны были знать, как действуют эти игольчатые орудия. Но они знают.

— У меня здесь Захария, — сказал он в передатчик. — Приходите. — Он снял наушники и сказал пленнику: — Ваша минута истекла.

Захария как будто заколебался. Потом сказал:

— Я буду говорить с вами, Сэм, но только наедине. Никого не должно быть в комнате.

Сэм открыл ящик стола, достал плоский пистолет и положил на дрожащий стол.

— Вы будете говорить сейчас, Захария Харкер, или я застрелю вас! — Он поднял пистолет и прицелился в лицо бессмертного.

Тишина. Затем издалека, приглушенный стенами, донесся пронзительный вопль игольчатой пушки. Удар, гром, долгий треск. За спиной Сэма образовалась щель.

Захария сказал:

— Лучше позвольте мне поговорить с вами наедине, Сэм. Колебания Сэма были недолгими, он понял, что потрясен больше, чем подозревал, иначе он никогда не поддался бы на блеф. Но вот он медленно спустил пистолет и кивнул. Сигма встала.

— Вы свободны, — сказала она охранникам.

Те повернулись и вышли. Сигма вопросительно взглянула на Сэма:

— Мне тоже уйти?

— Нет, — твердо ответил Сэм.

— Сэм, я лучше пойду, — голос ее звучал неуверенно. Но тут заговорил Захария.

— Останьтесь, пожалуйста, — сказал он. Она бросила на него беспокойный взгляд.

Сэм следил за ними, опираясь руками о стол, и ощущал непрерывное дрожание от бомбардировки. Время от времени воздух раздирали вопли снарядов игольчатых орудий.

— Хорошо, — сказал он. — Говорите быстрее, Харкер, я тороплюсь!

Захария, руки которого были по-прежнему в наручниках, пересек комнату и посмотрел в окно на отдаленное море.

— Идите сюда, — сказал он. — Я вам покажу. Сэм нетерпеливо прошел по дрожащему полу.

— Что покажете? — Он остановился рядом с бессмертным, но на безопасном от него расстоянии — осторожность стала его второй натурой, и посмотрел в окно.

— Я ничего не вижу.

Захария просвистел начальные такты "Лили булеро". И тут… комната взорвалась громом.

Сэм почувствовал головокружение, задыхаясь и широко раскрывая рот, не мог понять, что происходит. Игольчатый луч, подумал он. Но тогда вся комната должна была расколоться.

Он поднял голову. Захария по-прежнему стоял у окна, глядя на него со сдерживаемой жалостью. Комната не изменилась. Но что-то произошло с плечом Сэма.

В него пришелся удар. Тронув рукой пораженное место, он недоуменно взглянул на ладонь. Она была красной. Что-то текло по его груди. Склонив голову, он увидел кровь. Пуля попала в район ключицы.

Ясный, чистый голос Сигмы повторял:

— Сэм… Сэм!

— Все в порядке… — Он успокаивал ее, не поднимая головы. Потом увидел ее. Она стояла и держала двумя трясущимися руками пистолет. Большими глазами, в которых был испуг, она смотрела на него, напряженно сжав рот. Взгляд ее перешел от Сэма к Захарии, потом обратно.

Выражение ее голубых глаз было близко к безумию.

— Я… я это сделала, Сэм, — сказала она хриплым шепотом. — Не знаю, почему, должна быть причина. Я не понимаю.

Харкер мягко прервал ее:

— Этого недостаточно, Сигма. Вы знаете, что нужно попытаться снова. Быстро, прежде чем он вам помешает.

— Я знаю… я знаю… — голос ее прерывался. Обычно она стреляла очень хорошо и быстро, но тут она поднимала пистолет двумя руками, как школьница. Сэм видел, как ее палец тронул курок.

Он не стал ждать. Опустив руку, он через ткань костюма нащупал в кармане игольчатый пистолет и выстрелил. Он не промахнулся.

Еще какое-то мгновение ее широко раскрытые глаза удивленно смотрели на него. Сэм услышал звук упавшего пистолета. Он смотрел ей в глаза и вспомнил другую девушку с голубыми глазами, которая когда-то давно бросила ему в лицо сонный порошок.

— Розата, — сказал он, будто впервые вспомнив ее имя. Потом он повернулся к Захарии. Все тот же треугольник: Захария, Розата, Сэм Рид — шестьдесят лет назад — и сейчас. Разницы нет.

Но на этот раз…

Пальцы его вновь сомкнулись на игольчатом пистолете. Прозвучал выстрел. Захария не двинулся. Но когда луч коснулся его груди, он как будто взорвался. Послышался гул высвободившейся энергии, вспыхнуло пламя, подобное миниатюрной, новой звезде, и Захария, невредимый, улыбался в лицо Сэму.

То, что он сказал, не имело смысла. По-прежнему глядя на Сэма, он позвал:

— Хейл, теперь ваша очередь.

В его словах был вызов. У Сэма не было времени удивляться. Он сжал челюсти и, достав пистолет из сожженного кармана, направил его в лицо Захарии. Теперь у бессмертного не может быть защиты.

Но курок нажать он не успел. Откуда-то послышался усталый голос.

— Харкер, вы выиграли.

И в глаза Сэму ослепительно сверкнула молния.

Он знал, что это такое. Они с Хейлом носили с собой мощные вспышки, наводящие дисциплину лучше любого оружия. Они не могли ослепить насовсем, но долгое время после человек не мог видеть.

В неожиданной тьме, поглотившей комнату, Сэм услышал голос Захарии:

— Спасибо, Хейл. Я был уверен в вас, но все же… Смерть была совсем близко.

Вольный товарищ произнес:

— Простите, Сэм.

И это было последнее, что услышал Сэм в колонии Плимут.

И Моисей ушел на равнины Моава…

И Господь сказал ему:

"Вот земля… ты увидишь ее своими глазами,

но не войдешь в нее…"

И Моисей умер в земле Моав,

И ни один человек не знает, где его могила.

(Второзаконие)

Полутьма, рев ветра. Светлое пятно, постепенно превратившееся в лицо… голова и туловище старика, проницательное морщинистое лицо. Сэм узнал его. За ним была голая металлическая стена, откуда-то пробивался тусклый свет.

Сэм попытался сесть и не смог… попытался снова. Он не мог двинуться. Ужас охватил его. Старик улыбнулся…

— Полегче, сынок, так и должно быть. — Говоря, он набивал трубку табаком. Поднес огонь, закурил, выпустил дым. Его взгляд сосредоточился на Сэме.

— Я кое-что расскажу тебе, сынок, — сказал он. — Как раз время. Сейчас ты вполне здоров, пробыл здесь несколько недель, подлечился, отдохнул. Никто, кроме меня, не знает…

— Где я? — Сэм попытался повернуть голову, чтобы рассмотреть источник света, комнату. Не смог.

— Я уже давно подготовил это убежище, — продолжал Кроувелл, попыхивая трубкой. — Решил, что может понадобиться для чего-нибудь такого. Оно под моим картофельным полем. Я уже много лет выращиваю картошку. Да, я бессмертный. Не похоже, а? Я родился на Земле.

Он выпустил облако голубого дыма.

— На Земле было много хорошего. Но даже и тогда я видел то, что приближается. Я видел тебя, Сэм. О, не твое имя и лицо, но я знал, что ты будешь. Человек, подобный тебе, всегда появляется в нужное время. Я могу предсказывать будущее, Сэм. Есть у меня такая редкая способность. Но я не могу вмешиваться, иначе изменю будущее на что-либо непредсказуемое… да, о чем это я?

Сэм делал яростное усилие, пытаясь пошевелить пальцами. Цветные пятна висели у него перед глазами. Он едва слышал бормотание старика.

— Легче, легче, — спокойно сказал Кроувелл. — Постарайся дослушать. Я — Логист, Сэм. Помнишь храм Истины? Ты вначале не поверил оракулу, не правда ли? А я был прав. Я был этой машиной, а я не делаю ошибок.

Ты был в этом храме в течение сорока лет, Сэм. Но ничего не помнишь. Ты спал под воздействием сонного порошка.

Сонный порошок? Сознание вернулось к Сэму Риду. Он напряженно слушал. Неужели это ответ на вопрос, который он так долго искал? Кроувелл — его неизвестный хранитель? Но почему… почему?

— Захария хотел убить тебя. Я видел это. Я знал, что это ему не удастся, если я вмешаюсь. Поэтому я вмешался — и это спутало карты. После этого я уже не мог точно предсказывать будущее, пока линии событий не выровняются. Поэтому я разбудил тебя в переулке, без денег, ничего не знающего. Чтобы выровнять ход событий.

У тебя были свои затруднения, было трудно снова вырваться на поверхность, но когда это удалось, все снова пошло как надо. Я смог видеть будущее.

Сэма это не интересовало. Если бы только он мог избавиться от паралича. Он должен… должен! Раньше у него всегда находились источники силы, которыми не обладал ни один человек. И сейчас у него должно получиться.

Но не получилось.

— Ты не Сэм Рид, — говорил Логист. — Помнишь Блейза Харкера? У него был сын. Уже тогда Блейз начал сходить с ума, иначе он никогда не возненавидел бы своего ребенка настолько, чтобы так поступить с ним. И знаешь, что он сделал? Ты вырос похожим на короткоживущего, но твое настоящее имя не Рид.

Блейз Харкер, Блейз Харкер, с искаженным лицом, бьющийся в смирительной рубашке… Блейз Харкер! Харкер! Сэм — Харкер!

— Я не мог сказать тебе раньше, — говорил Кроувелл. — Это изменило бы будущее, а я этого не хотел. До сих пор мы нуждались в тебе, Сэм. Время от времени должен появляться такой сильный парень, как ты, чтобы двинуть мир вперед. Другие годятся для этого меньше. Например, Робин Хейл не смог бы. Он сделал часть, но не все.

Тебя ничто не могло остановить, если бы ты только сам не захотел остановиться.

Если бы ты не родился, если бы Блейз не сделал того, что он сделал, все люди еще жили бы в башнях. И через несколько столетий или через тысячу лет человечество вымерло бы. Я ясно видел это. Но теперь мы вышли на поверхность. Мы закончили колонизацию Венеры. А после этого мы колонизируем Вселенную.

Только ты мог это сделать, Сэм. И мы тебе очень обязаны. Ты — великий человек. Но твои дни кончились. Ты действовал силой, ты сам — разрушительная сила. Ты мог повторять лишь то, что принесло тебе успех — еще борьба, еще больше ярости. Мы больше не можем использовать тебя, Сэм.

Ярость ослепительным пламенем горела в Сэме, она была так сильна, что путы его паралича едва не порвались. Казалось странным, что такой накал ярости не бросает его на Кроувелла. Выбраться наружу, уничтожить Хейла, уничтожить Харкеров…

Харкеры… Но он тоже Харкер. Кроувелл сказал:

— Люди, подобные тебе, исключительно редки, Сэм. В нужное время и в нужных обстоятельствах они — спасение для человечества. Но это должно быть время уничтожения. В вас никогда не затухает ярость. Вы должны находиться наверху. Либо ты выберешься туда, либо умрешь.

Если у тебя не будет врагов, ты начнешь бороться с друзьями. До сих пор твоим врагом была Венера, и ты победил ее. С кем же ты будешь сражаться сейчас?

— С людьми.

— Теперь наступает долгое время мира. Бессмертные берут руководство на себя. Они правят хорошо. Ты оставил им хороший фундамент. Но тебе пора уйти.

Неожиданно Кроувелл захихикал.

— Ты думал, что обманываешь, когда говорил, что на поверхности люди приобретут бессмертие? Но это правда. Они получат бессмертие. Понимаешь?

Человечество умирало в башнях. Здесь, наверху, оно будет жить… не вечно, но все же долго… очень долго. Раса получит бессмертие, Сэм, и передаст его человечеству.

Он снова затянулся, выпустил дым и задумчиво посмотрел сквозь него.

— Я редко вмешиваюсь в ход вещей, — сказа он. — Только один раз я убил человека. Пришлось. Я достаточно ясно видел, что произойдет, если тот человек останется жить. Это было так плохо, что хуже и представить себе нельзя. Поэтому я убил его.

Я снова обязан вмешаться, потому что знаю, каким будет будущее с тобой. Снова я не смогу заглядывать вперед, но потом ход событий выровняется, и я смогу предвидеть.

На этот раз я не убиваю. Став старше, я многое узнал. К тому же ты бессмертный и сможешь без вреда для себя спать долгое время. Вот это тебе и придется делать, сынок, спать.

Надеюсь, ты умрешь во сне. Надеюсь, мне не придется тебя будить. Потому что если я сделаю это — это будет значить, что дела опять очень и очень плохи. Мы с тобой долгожители, мы проживем долго, а за это время может случиться многое.

Я кое-что вижу. Смутно, но далеко вижу впереди. Я вижу возможности. Джунгли могут вернуться. Могут появиться первые мутированные формы жизни — сознание Венеры коварно. И мы не останемся на Венере навсегда. Это только первая колония. Мы отправимся к звездам и другим планетам. Там тоже могут быть опасности, и скорее, чем ты думаешь. Может, кто-нибудь попытается колонизировать наш мир. Так было всегда и так будет.

Может быть, нам еще понадобится такой человек, как ты, Сэм. Тогда я разбужу тебя.

Мудрое коричневое лицо смотрело на Сэма сквозь белое облако дыма.

— Отныне, — сказал Кроувелл, — ты будешь спать. Ты сделал свою работу. Спи спокойно, сынок. Спокойной ночи.

Сэм лежал неподвижно. Свет потускнел. Он не был уверен, так ли это. Может, просто у него потемнело в глазах.

Ему о многом нужно подумать, а времени мало. Он — бессмертный. Он должен жить.

Сэм Харкер, бессмертный. Харкер. Харкер.

В голове у него прозвучала музыка карнавала в башне Делавэр, он увидел яркие ленты на движущихся Путях, вдыхал плывущие запахи, улыбнулся Кедре.

Какую-то секунду он отчаянно цеплялся за край обламывающегося утеса, а жизнь и сознание раскалывались на куски под его руками.

Тьма и тишина заполнили погребенную комнату. Подземный Человек, глубоко погрузив корни, наконец уснул.

Эпилог

СЭМ ПРОСНУЛСЯ.

Источник миров