Джахандар скользнул в угол шатра и положил драгоценную рукопись на крышку сундука с одеждой. Затем зажег единственную свечу. И глубоко вдохнул.
Переплет фолианта был потрепанным, надписи – нечитаемыми, а уголки – порванными. Замочек, находившийся по центру, уже заржавел.
Джахандар смотрел на почерневшую, древнюю книгу.
Если только он ступит на этот путь…
Он закрыл глаза и сглотнул, вспоминая последние дни жены, когда она лежала в постели, задыхаясь и умоляя хоть еще об одной секунде с детьми.
Заклиная Джахандара, чтобы тот излечил ее от изнуряющей болезни.
Он подумал о том мгновении, когда подвел любимую, о том, каким бесполезным себя чувствовал, когда держал ее безжизненное тело. И о парализующем бессилии, с которым наблюдал, как старшая дочь отправилась в лапы безжалостному монстру всего два заката назад.
Какова бы ни оказалась цена, Джахандар намеревался все исправить. Он должен быть достоин Шахразады, если она сумела пережить рассвет. Если же нет…
Хранитель стиснул переплет книги, не позволяя себе снова поддаться темным мыслям и сомнениям. Затем вытянул из-за ворота ночной рубахи длинную серебряную цепочку, на которой покачивался черный ключ, склонился над древней книгой и вставил его в замочек.
Фолиант распахнулся, и от страниц разлилось белое сияние.
Джахандар попытался перелистнуть первую…
И тут же приглушенно вскрикнул, отдернув обожженные пальцы.
Но это не имело значения.
Он натянул рукав и попробовал снова.
Текст был на древнечагатайском языке, который с трудом понимал даже такой ученый человек, как Джахандар. Особенно в условиях ограниченного времени.
Но и это не имело значения.
Сердце гулко стучало в груди, но он решительно приступил к переводу в свете единственной свечи.
Ради детей он свернет горы.
И ни за что не подведет дочь снова.
Аладдин и его волшебная лампа
В этот раз Шахразада уже знала, что не следует ждать халифа слишком рано, и потому совершенно не удивилась, когда он явился глубокой ночью.
Слуги, которые принесли еду и вино, не обнаружили Шахразаду в покоях. Халид ибн аль-Рашид нашел ее на балконе. Она смотрела на боковую подъездную аллею, вдоль которой тянулся ряд фонтанов, и не обернулась, когда услышала шаги халифа, а лишь облокотилась на перила и улыбнулась про себя.
Он помедлил, но все же присоединился к Шахразаде.
Серебряный полумесяц висел высоко в небе, отражаясь в воде.
– Отсюда не видно апельсиновых деревьев, но мне нравится, что сюда доносится запах их цветков… как знак чего-то прекрасного и живого, – прервала она молчание.
Халиф отозвался не сразу.
– Тебе нравятся цветы апельсинового дерева?
– Да, но больше всего я люблю розы. У отца был великолепный розарий.
– Мне кажется, что отец, ухаживающий за цветами, стал бы возражать против подобной участи для дочери, – произнес халиф, поворачиваясь и изучая профиль собеседницы в лунном свете.
– А мне кажется, что правитель, рассчитывающий завоевать верность подданных, – заявила Шахразада, продолжая смотреть вперед, – не должен казнить на рассвете их дочерей.
– Кто сказал, что я рассчитываю завоевать верность подданных? – без всякого выражения отозвался халиф.
– А я-то все это время считала вас умным человеком, – подражая тону собеседника произнесла Шахразада и повернулась, чтобы посмотреть ему в глаза.
Явно заметив тонкую издевку, халиф слегка улыбнулся и ответил тем же:
– А я-то все это время считал, что ты не желаешь смерти.
Шахразада недоуменно заморгала и решила рассмеяться.
Звук ее голоса, мелодичный, как звон колокольчиков, разнесся по балкону, переливаясь через перила в темноту ночи и паря в воздухе.
Халиф посмотрел на девушку с искрой удивления, которую тут же спрятал за маской хмурой отстраненности.
– Вы очень странный, – прокомментировала Шахразада, перестав смеяться.
– Так же, как и ты, Шахразада аль-Хайзуран.
– По крайней мере, мне это известно.
– Как и мне.
– Но я не наказываю людей за свою странность.
– Завидую людям, которые воспринимают мир подобным образом, – вздохнул халиф.
– Вы намекаете, что я недалекая? – слова Шахразады источали раздражение.
– Нет. Просто смотришь на мир так же, как живешь – без страха.
– Это неправда. Меня пугает очень многое.
– И что же? – спросил он, испытующе глядя на девушку.
Как раз в этот момент, словно ночь ждала этих слов, порыв ветра пронесся по балкону и взметнул длинные черные волосы Шахразады. Густые пряди, точно живые, полетели ей в лицо, скрывая тонкие черты.
– Я боюсь смерти, – сказала она, перекрикивая ветер.
«И боюсь проиграть тебе», – добавила она про себя.
Халиф, не отрывал взгляда от Шахразады, пока вихрь не утих, перестав играть с ее локонами, которые развевались вокруг лица.
Когда последнее дуновение ветерка исчезло, на глаза ей упала все та же непослушная прядь, что и днем. Девушка уже потянулась к ней…
Однако халиф перехватил руку и сам нежно заправил упрямый локон за ухо.
Сердце снова затрепетало с удвоенной силой.
– Ответь, с какой целью ты явилась? – тихий голос звучал почти умоляюще.
«Чтобы победить», – подумала Шахразада, вслух же выдохнула:
– Пообещайте, что не казните меня, и я скажу.
– Не могу.
– Значит, и обсуждать больше нечего.
Как и в первую ночь, Шахразада сама удивлялась своему умению отстраняться от происходящего. И снова испытала благодарность, что халиф даже не пытался ее поцеловать.
Благодарность, смешанную с недоумением.
До этого Шахразада целовалась с Тариком – то были тайные объятия в тени сводчатых башенок. Недозволенность этих встреч всегда вызывала трепет. В любое время их мог застать слуга, или, еще хуже, Рахим мог обнаружить их… после чего бы принялся безжалостно подшучивать, что всегда и делал с тех пор, как возложил на себя обязанности старшего брата, которого у девушки никогда не было.
Она испытывала признательность, что не приходится целовать убийцу. И все же было странно, что новоиспеченный муж воздерживается от этого действия, особенно когда оно кажется намного менее интимным, чем… другие вещи.
Шахразада едва сдерживалась, чтобы не спросить об этом. Через час любопытство только возросло, но она одернула себя. Это не имело значения.
Когда халиф встал, чтобы одеться, она осталась в постели и притянула к груди большую красно-коричневую подушку, обхватив ее руками.
Уже подошедший к низкому столику Халид ибн аль-Рашид удивленно взглянул на девушку.
– Я не голодна, – сообщила она.
Он глубоко вздохнул, отчего широкие плечи приподнялись, и вернулся к изножью кровати.
Теперь они сидели друг напротив друга, настолько далеко, насколько позволяло пространство.
Мимолетно отметив странность ситуации, Шахразада легла на бок и зарылась в кучу шелковых подушек, свесив загорелые лодыжки с постели.
Халиф слегка прищурил янтарные глаза.
– Мне продолжить сказку? – спросила Шахразада и добавила: – Мой господин.
– Я едва не решил, что почетные титулы ниже твоего достоинства.
– Прошу меня простить!
– Ты забыла, кем я являюсь, Шахразада?
– Нет… – удивленно заморгала она. – Мой повелитель.
– Значит, отсутствие приличий просто естественное для тебя состояние.
– Так же, как для вас – угрюмое безразличие.
– Ответь, – снова глубоко вздохнув, продолжил халиф, – почему ты полагаешь, что можно разговаривать со мной подобным тоном?
– Кто-то же должен, – не колеблясь, отозвалась Шахразада.
– И этот кто-то – ты?
– Думаю, это должен быть тот, кто не трепещет перед вами. И хотя я испытываю… некоторое волнение в вашем присутствии, чем больше я узнаю, тем меньше остается причин вас бояться.
Как только Шахразада произнесла эти слова, то тут же осознала их правдивость. В течение единственного дня в качестве жены халифа она почти не заметила признаков того кровожадного чудовища, которого ожидала увидеть.
В этот раз на его лице промелькнула не просто тень удивления, а настоящее изумление, которое превратилось в смятение, но тут же переплавилось в привычную невыразительную маску.
– Тебе ничего не известно обо мне, – возразил халиф.
– Это правда, – едва не рассмеялась Шахразада. – Мне ничего не известно. Не будет ли сеид так любезен, чтобы просветить меня?
Это была расставленная ловушка… бокал ядовитого вина, предназначенного для того, чтобы отравить и лишить сил врага.
Предназначенного, чтобы изобличить его уязвимые места.
«Прошу, вручи мне веревку, на которой можно тебя повесить».
– Закончи историю об Агибе, Шахразада.
И благоприятный момент был упущен. Но лишь пока.
Она улыбнулась собеседнику с другого конца кровати и продолжила повествование оттуда, где закончила в прошлый раз:
– Тень в центре столба голубого дыма приобрела четкость и… начала смеяться.
Халиф расслабился и наклонился вперед, внимательно слушая.
– Агиб с ужасом отполз назад и заслонил лицо дрожащими руками. Смех же становился все громче, пока не заполнил собой все побережье, покрытое черным песком. Из клубов дыма появилась фигура лысого существа с заостренными ушами, кончики которых были украшены золотом. Молочно-белую кожу покрывали выпуклые надписи на незнакомом Агибу языке. Когда создание открыло рот, чтобы заговорить, стали заметны заточенные до бритвенной остроты зубы.
Шахразада сделала паузу, чтобы взбить подушки, и скрестила лодыжки, поймав взгляд халифа, который скользнул по обнаженным ногам девушки. Он тотчас отвел глаза.
Не обращая внимания на приливший к щекам жар, она продолжила:
– Агиб уверился в неминуемой гибели и зажмурился, вознося про себя молитву о быстром и безболезненном конце своей никчемной жизни. Поэтому, когда существо заговорило голосом, сотрясавшим землю, его слова были последними из того, что незадачливый мореход ожидал услышать, по множеству причин. Создание сказало: «Слушаю и повинуюсь, хозяин. Есть ли тревожащие твой ум вопросы?» Агиб же просто сидел, утратив дар речи. Существо повторило то же самое. Тогда наш герой собрался с силами и едва слышно пролепетал: «Вопросы? О каких вопросах ты говоришь, о обитатель волшебной чаши?» Создание снова громогласно рассмеялось, а потом ответило: «Это был первый из трех вопросов, хозяин. Да будет тебе известно, что я отвечу на три, и не больше. Речь идет о двух оставшихся вопросах, которые хозяин Бронзовой Чаши может задать Всезнающему джинну. Я ведаю о прошлом, настоящем и будущем. Дав три ответа, я буду свободен. Выбирай вопросы мудро».