На одно бесконечное мгновение Халид застыл в ее объятиях. Затем поднялся и воззрился на девушку. На его окаменевшем лице отразился ужас. В янтарных глазах промелькнул испуг.
В ее собственных наверняка сейчас читался внутренний конфликт.
Не говоря ни слова, халиф направился к дверям, однако, перед тем как выйти, остановился и обронил тихим, хриплым, полным боли голосом:
– Никогда не поступай так больше со мной.
И захлопнул за собой деревянные створки.
Нанесенный Халиду удар повис в воздухе, как дымная пелена. Какая-то часть души Шахразады наслаждалась болью халифа, которая служила расплатой за причиненные им страдания. Другая же часть жаждала догнать его, понимая: еще не поздно все исправить, вновь завоевать утраченное доверие.
Шахразада спрятала лицо в подушках и дала волю слезам.
По крайней мере, она нашла уязвимое место халифа.
Это была она сама.
«И я воспользуюсь этим знанием, – пообещала девушка себе сквозь рыдания. – Чтобы выяснить причину, ради которой пришлось погибнуть Шиве. Даже если это убьет меня».
В коридорах Талекана царила мертвая тишина. И мрак, подобный самым темным намерениям.
Джахандар поднимался по лестнице, сжимая в левой руке сверток, а в правой – факел. Языки пламени отбрасывали тени на неровные каменные стены при каждом осторожном шаге.
С колотящимся сердцем он приоткрыл деревянную дверь в свою комнату, проскользнул внутрь и с гулким стуком закрыл за собой тяжелую створку.
Когда отец Шахразады убедился, что никто не заметил его отсутствия, он с облегчением вздохнул, положил сверток на стол и запер дверь на засов. Затем достал из-под плаща кинжал.
Клинок был простым и ничем не примечательным на первый взгляд: слегка изогнутым и выкованным из темного металла. Деревянную рукоять украшали распространенные в Рее узоры.
В общем, обыкновенный кинжал.
Джахандар закрыл глаза и стиснул рукоять вспотевшей ладонью.
Пора. Спустя две недели болезненно медленных исследований и кропотливого перевода этот момент настал.
Сегодня ночью предстоит выяснить, отзовется ли древний фолиант.
Сегодня откроется, достоин ли Джахандар тайного могущества.
Он снова подошел к свертку на столе и развернул ткань.
Внутри свернулся спящий заяц с мягким рыжеватым мехом.
Вот и первое испытание.
Джахандар сглотнул. Он не желал заставлять зверька страдать. Лишать жизни такое беззащитное создание столь отвратительным способом казалось ужасно несправедливым.
Но выхода не было.
Он должен сделать то, что требовалось. Ради дочерей. Ради себя самого.
Джахандар поднял кинжал и быстро провел им по левой ладони. На ровном порезе выступили капли кровь. Как только алая жидкость коснулась темного лезвия, металл начал источать бело-голубое мерцание.
Глаза Джахандара загорелись. Теперь следовало завершить дело.
Он глубоко вздохнул, беззвучно моля о прощении спящего зайца, после чего перерезал светящимся лезвием глотку животного.
Ярко-красная кровь убитого существа запятнала кинжал, и мерцающий голубой металл налился огненно-красным.
Магия взвилась в воздух, наполняя комнату жутковатым багровым свечением.
В открытую рану на ладони Джахандара потекла сила, необузданная и пугающая. Растекаясь по его телу, она обжигала, плавила кости. В глазах потемнело, и волшебный клинок упал на пол.
Когда зрение прояснилось, все вокруг выглядело более четким, чем раньше. Усталость, которую ощущал Джахандар всего минуту назад, превратилась в отдаленное воспоминание. Он выпрямился. Глубоко вдохнул.
И почувствовал себя неуязвимым.
Затем мужчина наклонился, поднял кинжал, протер лезвие краем ткани, на которой лежало неподвижное тельце зайца. На мгновение задумался.
После чего провел рукой над окровавленной тушкой.
Убитое создание исчезло во вспышке холодного света.
Жестокая истина
В ту ночь Шахразаде не спалось.
В кошмарах ей являлась улыбающаяся Шива, которую запирали в черной пустоте. Грохот захлопывающихся дверей и наполненные болью и предательством голоса эхом отдавались в ушах девушки.
С первыми лучами солнца она с трудом разлепила веки, перевернулась и уткнулась лицом в подушку, чувствуя, как на плечи наваливаются горечь и изнеможение.
Веселый смех Деспины звенел в воздухе, как колокольчик, не давая снова заснуть.
Шахразада раздраженно застонала.
– Вы хотите поспать еще?
– Нет, – невнятно пробубнила в подушку девушка. – Это не поможет.
– Уверены? Похоже, отдых вам бы не помешал. Кажется, прошлая ночь выдалась довольно… необузданной.
– Что? – недоуменно переспросила Шахразада, приподнимая голову с шелковой подушки.
Выразительный и крайне заинтересованный взгляд Деспины был прикован к сорванной и позабытой завесе, которая грудой лежала в изножье постели.
К щекам Шахразады прилил жаркий румянец.
– Мастерская работа, – поддразнила госпожу служанка.
– Это не то, что ты подумала.
– Разве? Если камис на кровати принадлежит не халифу, то вы еще более необычная девушка, чем я предполагала.
– Достаточно, Деспина, – предупреждающе повысила голос Шахразада.
– Тогда что здесь произошло? – поинтересовалась служанка, подбоченясь и приподняв свои идеальные брови.
– Ничего.
– Прошу меня простить, однако ответ явно не соответствует окружающей обстановке, – фыркнула Деспина, затем подхватила складки юбки одной рукой, подошла к изножью кровати и уселась на ее край. – Что не так? Поделитесь со мной.
– Все! – вздохнула Шахразада, поддаваясь на настойчивые расспросы несносной служанки.
– Вы не могли бы конкретизировать? В конце концов, гораздо легче выносить бремя секретов, когда поведаешь о них, – произнесла Деспина игривым тоном.
– Лучше скажи это Халиду, – проворчала Шахразада. – Может, он и послушает своего доверенного соглядатая.
– Халиф Хорасана уже давно не прислушивается ни к чьим словам, – с понимающим выражением лица протянула служанка.
– И вряд ли когда-нибудь прислушается. Уж точно не после вчерашней ночи.
– Тяжела женская доля, – заявила Деспина, скидывая сандалии и с ногами забираясь на кровать.
– О чем это ты?
– Мы достаточно сильны, чтобы завоевать мир голыми руками, и всё же позволяем бестолковым мужчинам водить себя за нос.
– Я не позволяю.
– Может быть. Но это только пока, – ухмыльнулась Деспина. – Однако это неизбежно произойдет. Когда встречается тот, кто заставляет улыбаться и плакать, как никогда раньше… Ничего другого не остается, только сдаться.
– Я… – начала было Шахразада, но осеклась и прикусила нижнюю губу.
– Вы можете довериться мне. Все сказанное не выйдет за пределы этих покоев, – заверила Деспина и придвинулась ближе, когда поняла, что госпожа колеблется. – В детстве я жила в Фивах с матерью и однажды спросила у нее, что такое рай. Она сказала: «Сердце, в котором обитает любовь». Конечно, затем я захотела узнать, что же тогда представляет собой ад. И получила ответ: «Сердце, в котором нет любви». – Рассказывая, служанка не отводила внимательного взгляда от лица Шахразады.
– Твоя матушка создает впечатление мудрой женщины, – отозвалась та, не менее пристально посматривая на Деспину и поигрывая с тесемками шамлы.
– Да, она такой и была.
– Позволишь поинтересоваться, что с ней случилось?
– Моя мать полюбила не того мужчину. Он обещал подарить ей весь мир, а затем бросил, оставив на память лишь ребенка в животе.
– Мне очень жаль, Деспина.
– А мне – ни капли. Она умерла хоть и молодой, но счастливой. А тот мужчина не сумел бы сделать счастливой ни одну женщину. Богачи не знают, как жертвовать чем-то ради любви, потому что им никогда не приходилось этого делать. – Последние слова Деспины прозвучали очень резко.
– Именно поэтому ты переживаешь, что Джалал поступит так же? – мягко спросила Шахразада.
– Даже не знаю. Он безмерно предан своей семье, но до сей поры это не распространялось на тех девушек, которые подарили ему сердце. А их было немало. – При этих словах Деспина напряженно сощурила голубые глаза. – Я всегда полагала, что человека следует судить по его делам, а не по тому, что о нем говорят. Однако поступки Джалала аль-Хури пока не противоречат слухам о нем.
– Похоже, это семейная черта.
– Похоже.
– Я не… – Шахразада осеклась, после чего умоляюще посмотрела на собеседницу. – Деспина, может быть, тебе известно, по какой причине Халид велит казнить всех жен? Если да, пожалуйста, расскажи мне.
– Я не знаю, – ответила служанка, отводя взгляд и внимательно изучая брошенную возле кровати груду полупрозрачной ткани.
– Тогда что тебе известно? Заклинаю, поделись со мной!
– Я живу во дворце уже шесть лет и всегда считала Халида ибн аль-Рашида достаточно замкнутым и одновременно непривычно благородным для вельможи. Вплоть до событий последних месяцев он никогда не давал повода усомниться в справедливости своих поступков.
– Но как ты можешь продолжать прислуживать правителю, который без объяснений казнит ни в чем не повинных девушек?
– Меня привезли во дворец в качестве рабыни, не предоставив роскоши выбирать, кому прислуживать, – сухо ответила Деспина. – Халиф Хорасана вполне может казаться чудовищем всем остальным, однако, на мой взгляд, он являлся и является заботливым правителем с самыми благими намерениями.
– С благими намерениями? – выплюнула Шахразада. – Скажи это семьям девушек, погибших по его приказу. Скажи это тем, кто их любил. – Она отвернулась и поспешила подняться с кровати, чтобы скрыть накатившую волной боль.
Деспина вздрогнула и прошептала:
– Шахразада…
– Оставь меня.
– Если вам небезразличен халиф… – начала было служанка, схватив госпожу за запястье.
– Вовсе нет! – воскликнула та, вырывая руку.
– Нет нужды меня обманывать, капризная вы девчонка. Я же вижу, что вам он небезразличен, – заявила Деспина. Шахразада лишь сердито уставилась на нее, после чего резко развернулась, чтобы уйти. Вокруг ног закрутились полы одеяния из вышитой парчи. – Раз вам так интересны чужие секреты, так и быть, я готова поделиться одним. – Девушка застыла на месте, прислушиваясь к следующим словам. – Вы можете больше не волноваться за свою безопасность, Шахразада аль-Хайзуран. С вами больше ничего не случится. Самые высокопоставленные источники доносят, что любой вред, причиненный жене халифа, будет расцениваться как посягательство на его собственную жизнь.