Он влетел в комнату и сделал глубокий вздох, словно там было недостаточно воздуха. Он хотел быть рядом, и это ее успокаивало. Муж, который прибежал в подобной ситуации на помощь, чтобы быть рядом, почти превращал поражение в победу.
Дикманн дала понять Веллеру взглядом, что ему следует сесть, но при этом сказала:
– Я не приглашала вас на это совещание, господин Веллер.
Веллер сел рядом с Анной Катриной. Доктор Кайзер громовым голосом объявил начало трибунала. К изумлению Анны Катрины, он не обратился к ней и вообще не обратил на нее никакого внимания, а накричал на Хуберкрана:
– Мы договаривались о передаче денег без осложнений! Как вы опишете произошедшее, господин Хуберкран?
Хуберкран отодвинулся от стены, но остался стоять.
– В целом, хорошо, – ответил Хуберкран. – Мы позаботились, чтобы у него, – он показал на Нюссена, – не отобрали деньги раньше времени. Он оказался точно в согласованное время в согласованном месте. Вымогатель получил деньги. Считаю, что в целом мы прекрасно справились с поставленной задачей.
Кайзер пытался сохранить самообладание.
– В целом?.. Знаете, как я это называю? – он говорил громче, чем собирался. – Да вы, черт подери, облажались! Пересадка на автобус! Флешмоб Санта-Клаусов! Повелись, как идиоты!
Казалось, старший полицейский советник Дикманн не испытывает никаких эмоций. Ее лицо было словно вырезано из дерева и подходило к ее кукольным движениям. Она только переводила взгляд с одного оратора на другого, стараясь ничего не пропустить и ничем не показать свое согласие с той или иной стороной. Она всегда старалась демонстрировать объективность, то есть вести себя именно так, как будет полезнее для ее карьеры. Именно так Анна Катрина оценивала ее поведение и потому презирала эту женщину до глубины души.
Хуберкран заговорил охрипшим голосом:
– Да, мы столкнулись с хитроумными, прекрасно организованными преступниками. Они умышленно поставили нас в положение, где мы должны были утратить контроль. Но план не сработал. Ситуация постоянно находилась под нашим контролем, и…
Кайзер поднялся с места и оперся двумя руками на стол – кончик его галстука качался над столом, как маятник, с помощью которого эзотерики ищут ответы на свои вопросы.
– И это вы называете под контролем? Мы утратили контакт с преступником! Госпожа Клаазен дергала Санта-Клаусов за бороды и…
Хуперкран выставил ладони вперед.
– Это не входит в зону моей ответственности.
Прокурор выбрался из своей паутины, двигая руками, как при плавании, словно боялся утонуть, и показал на Хуберкрана:
– А какую он, собственно, выполняет здесь функцию? – спросил Шерер у Дикманн.
Доктор Кайзер ответил:
– Фирма Хуберкрана иногда выполняет заказы министерства в особенно щекотливых случаях, – гневно покосившись в сторону Анны Катрины, он добавил: – И нам совершенно ни к чему, чтобы об этом узнала пресса.
Веллер попытался вмешаться:
– Если вы позволите мне сказать…
Старший советник Дикманн перебила его:
– Не позволим!
Теперь не выдержала Анна Катрина и разразилась:
– Вы отпустили убийцу моего отца! Вы создали ему новую личность и помогли замести следы. У нас больше нет ни его отпечатков, ни фотографий. Мы не знаем, как он теперь выглядит… И теперь вы удивляетесь, что этот матерый преступник продолжает делать то, что делал всегда? Черт подери, да он же бандит! Он назубок знает, как у нас все устроено. Он вращался в наших кругах. Он точно знал, как обвести нас вокруг пальца! Теперь у него есть десять миллионов. Как вы думаете, что он будет делать? Сомневаюсь, что пожертвование в Красный Крест входит в его планы. Он считает, что ему все позволено, он все может и никто не привлечет его к ответственности. И вы питали в нем это ощущение! Он чувствует себя богом, судьей над жизнью и смертью. Уничтожает всех, кто встает у него на пути. Берет все, что хочет. Почему, черт побери, почему вы его отпустили?
Нюссен судорожно сжал ладони и так сильно выгнул палец, что он хрустнул.
Кайзер быстро контратаковал Анну Катрину:
– Будьте осторожны, госпожа Клаазен, смотрите, как бы ваши измышления не привели вас в психушку.
Анна Катрина сменила позу и хлопнула ладонью по столу. Это прозвучало как выстрел, направленный в дерево.
– Это что, угроза? Только что, в присутствии прокурора Шерера, вы угрожали поместить меня в психушку, если я стану и дальше утверждать, что убийцу моего отца…
Он прорычал:
– О нет, госпожа Клаазен! Не я помещу вас в психушку! Вы сами сделаете это.
Он нагнулся, поднял с пола черный чемодан, который стоял с ним рядом, открыл его и достал две бумажки, заламинированные в прозрачную пленку, придающую им еще большую значимость.
– У меня здесь ваша психологическая экспертиза, госпожа Клаазен, в которой у вас – простите за мое дилетантское обобщение – установлено тяжелое расстройство личности, бредовые идеи и латентная агрессия. Это заключение профессора Лемпински, который широко известен как судебный эксперт.
Анна Катрина чуть не лопнула от гнева.
– Я ни разу в жизни не видела этого человека!
– Госпожа Клаазен, то есть теперь вы хотите сказать нам, что никогда не были у профессора Лемпински?
– Я действительно у него не была. Он любезно написал для вас это заключение, чтобы меня дискредитировать.
– Тяжелое обвинение, госпожа Клаазен. Но я могу только подтвердить каждое слово, написанное профессором Лемпински. Вы избили двух моих агентов безопасности.
– Ну, возможно, одному из них я наступила на ногу, а второму дала в пасть, но уж точно не избила их, господи, нет…
Доктор Кайзер многозначительно посмотрел на прокурора Шерера. Тот кивнул, словно ему все было ясно.
– Кого вы сейчас пытаетесь сделать из моей жены? – спросил Веллер.
– А вам здесь вообще делать нечего. Это не семейная встреча! – цыкнула Дикманн.
– Да, спасибо, вы очень помогли, – дал отпор Веллер, злобно сверкнув на нее глазами.
Пока Анна Катрина пыталась выстроить и держать линию обороны, Веллер нацарапал и передал ей записку, четыре слова, которые наметили ее будущее: «Рыбная лавка в Норддайхе?»
– Хорошо, – сказала Анна Катрина, – меня одолевают бредовые идеи, а убийцу моего отца похоронили в море. Во всем можно найти что-нибудь хорошее.
Нюссен и Кайзер переглянулись.
Анна Катрина заговорила очень медленно, будто слова таяли у нее во рту:
– Если я найду и убью его, никто не сможет мне ничего предъявить, потому что этот славный человек давно мертв, кремирован и похоронен.
– Госпожа Клаазен, вы представляете опасность для себя и для окружающих. Вам лучше добровольно отправиться к психиатру. Могу понять, если вы не захотите ложиться в клинику Уббо-Эммиуса по месту прописки, хотя там, как мне сообщили, работают высококвалифицированные специалисты. Но здесь вас все знают. Возможно, было бы лучше, если…
Анна Катрина продолжила за него:
– Например, в закрытую психиатрическую клинику, где ценят мнение профессора Лемпински? Висбаден? Дармштадт? В любом случае куда-нибудь в сферу вашего влияния, да? И больше я никогда оттуда не выйду, вы заставите меня исчезнуть там, как когда-то Густля Моллата. Ведь у вас есть опыт в таких делах. В этом вы, так сказать, специалисты. В тот раз заключение тоже выписывал Лемпински?
Этот день стал окончательной точкой падения в карьере Юстуса Шаарда. Он больше не мог удержать в себе даже обезжиренный йогурт. Запах кофе провоцировал в желудке бунт, а из-за какой-то аллергии между пальцами выросли маленькие волдыри, которые ужасно зудели и лопались, если их почесать. Эти места сочились влагой, словно у него внутри была не кровь, а какая-то молочная жидкость.
Когда он печатал, у него между пальцами накапливались крошечные жирные капли и стекали в щели клавиатуры. Словно соки тела пытались парализовать компьютер, из-за которого он вляпался в неприятную историю.
Второй раз за день его коллега Зигфрид Унтер постучался в дверь и радостно сообщил победные новости: его акции пробили потолок и вчетверо увеличили выручку. Он схватился за воображаемый канат, потянул его и заорал:
– Чака-чака!
Зигфрид сиял, как маленький мальчик, которому папа уже в третий раз позволил обыграть себя в шахматы. Из-за него провал Юстуса становился еще глубже. Они были как плюс и минус. Хороший сын, присмотревший за домом отца и увеличивший доходы, и ветрогон, спустивший все состояние за время папиного отсутствия.
Он снова задумался о самоубийстве. Только теперь этот план «Б» постепенно превращался в план «А». Юстус обдумывал место и способ.
Он чувствовал себя нелюбимым. Женой, биржей, своим компьютером и собственным телом.
Юстус плакал. Это было приятно. Больше всего ему хотелось сказаться больным и уйти с работы. Но это было невозможно. Никто не должен занимать его место даже на несколько минут. Тогда все полетит в тартарары.
То, что он делал, было недопустимо – во всяком случае, в таком объеме. Существовал контроль соблюдения безопасности.
Максимальная граница спекуляций составляла пятьдесят миллионов в день. Иногда он превышал эту границу в десятки раз. Чтобы не упустить из вида теневые счета и собственноручно подтвержденные поддельные гарантии, он создал специальные файлы и организовал систему для контроля процесса.
Сегодня вечером предстояла встреча инвесторов. Он должен будет рассказать о своей успешной стратегии, крайне выгодной для всех вкладчиков. Состоятельные люди не знали, куда девать деньги. Проценты были такими крошечными, что их съедала малейшая инфляция. Каждый искал стратегию, чтобы избежать убытков от инфляции. Но, к сожалению, она затрагивала и биржу.
Из-за волдырей между пальцами Юстус с ужасом ждал сегодняшней встречи. Он представлял, как будет протягивать клиентам влажную ладонь, а они потом – украдкой вытирать руки.
Юстус решил рискнуть. Он поехал домой, чтобы принять душ и накачаться таблетками. Может, Нееле даже удастся как-нибудь перевязать ему пальцы. Но нужно придумать какое-нибудь объяснение. Волдыри напоминали сыпь от заразной болезни. Кто