– У меня серьезная деловая репутация, я всегда держу слово.
– У меня есть какие-нибудь гарантии? Я слышал, вы поменяли место жительства. Ваш… Ваша старая вилла вам больше не нравилась?
Гроссманн сразу прекрасно понял, что Генцлер умышленно чуть не сказал «пентхаус» вместо «вилла». Другому человеку это показалось бы простой оговоркой, но Гроссманн воспринял услышанное как угрозу. Может, Генцлер хотел намекнуть, что может каждый раз разоблачать его новую личность. Гроссманн не мог оставить без внимания такую угрозу. Намек разворачивал игру не в его пользу.
– Как поживает ваша сестра? Надеюсь, хорошо, – улыбнулся Гроссманн. – К сожалению, я не смог прийти на ее день рождения. Только отправил букет цветов. Надеюсь, они пришлись ей по вкусу.
На мгновение Генцлер окаменел. Он совершенно забыл про еду и никак не мог взять под контроль нервное подергивание бровей, хотя привык сохранять хладнокровие в экстремальных ситуациях. Он потер глаза, словно туда что-то попало.
– Кажется, что-то вызвало у меня аллергию, – сказал он, и Гроссманн понял, что глубоко задел его.
Гроссманн принялся рассказывать легкомысленным тоном:
– По дороге сюда я видел, как двое парней примотались к девушке. Пришлось вмешаться и провести с ними беседу. Один пригрозил мне: «Я знаю, где твой дом, старик».
– Да, – протянул Генцлер, – система образования в Германии оставляет желать лучшего.
При этом он задался вопросом, блефует ли Гроссманн или действительно знает, где находится его квартира. В это сложно поверить, но, с другой стороны, откуда у него адрес его сестры? Откуда Гроссманн вообще знает, что у него есть сестра?
Внезапно Генцлер почувствовал себя голым. Он всегда предпочитал действовать из укрытия. Чувствовал превосходство, потому что его нельзя было привлечь к ответственности. Анонимность была его силой.
– Мы оба хотим, чтобы ваша бабушка получила желаемое, – сказал Гроссманн.
Какое-то время Генцлер стоически ел, не отрывая глаз от тарелки, словно боялся, что у него отберут еду. Гроссманн заметил, что Генцлер жует все с большим ожесточением.
– Вам не следует беспокоиться, – заверил Гроссманн, – я не подведу вас и вашу бабушку. Я – честный делец. Вы получите картину, как только она будет у меня.
Он пытался успокоить Генцлера, но тот никак не мог отойти от шока, что кто-то знает о существовании его сестры.
Рыба была пожарена и приправлена именно так, как любил Гроссманн: только перец и соль.
Сразу после еды Гроссманн распрощался. Направляясь к двери, он чувствовал, что Генцлер с удовольствием бы выстрелил ему в спину, но тот не стал этого делать. Он просто подозвал Кристоса и попросил счет.
Сразу после того, как был отключен глушитель и все телефоны заработали снова, Генцлер позвонил сестре.
Да, она действительно получила два дня назад на день рождения большой букет. И не знала, от кого.
Она обрадовалась, услышав вопрос брата.
– Так это ты? Зачем ты прислал мне пятьдесят роз?
Она была удивлена и растрогана одновременно.
– Потому что я люблю тебя, – сказал Генцлер. И впервые за долгое время почувствовал, что это правда.
После стольких лживых слов человеку уже тяжело разобраться, где правда, подумал он. Но здесь сомнений быть не могло: он любит свою сестру. По сути, она была для него единственной ценностью в этом мире. Она и Лукас, ее маленький сынишка, для которого Генцлер стал кем-то вроде отца, потому что папа малыша испарился вскоре после его рождения.
На Генцлера сильно давили, и Гроссманн знал это. Генцлер должен был вернуть утраченное биологическое оружие, пока обо всем не узнала широкая общественность. И Генцлер был далеко не так хорошо защищен, как убийца отца Анны Катрины Клаазен.
Генцлер уже много лет проработал в подразделении Науманн министерства внутренних дел. Он должен был представлять отчеты Кайзеру, и сейчас это было для него не самым приятным мероприятием.
Кайзер с удовольствием обошелся бы без взаимодействия с полусветом, осведомителями и бандитами. В дальнейшей политической карьере он бы с удовольствием стал «чистильщиком», но на репутации стояло позорное пятно – он связывался с типами вроде Генцлера, с Гроссманнами и Штайнхаузенами этого мира.
С одной стороны, он нуждался в них, с другой – ненавидел даже мысль о нахождении с ними в одном помещении. И Генцлер чувствовал это, заходя в комнату.
Из-за неонового света лица казались синеватыми, словно кожа была прозрачной.
Кайзер плотно сжал губы, пальцы его правой руки судорожно вцепились в несколько листков бумаги. Он смотрел на происходящее с презрением, словно даже находиться в этой комнате и дышать одним воздухом со всеми было для него оскорблением.
Старший полицейский советник Дикманн рядом с ним казалась существом из другой реальности. Сложно было представить, что у нее тоже есть пищеварение и ей приходится есть и пить, как и всем остальным присутствующим.
Ангелоподобность Нюссена куда-то исчезла. Его локоны слиплись. На нижней губе вскочил герпес. У него болел зуб, а повышенная кислотность желудка не позволяла выпить крепкий кофе, стоящий на столе. Вся минералка в крошечных бутылочках оказалась газированной. Его просьбу о воде без газа оставили без внимания – в такие дни ничего не клеилось. Он подавил отрыжку.
Хуберкран сложил руки на груди и опустил уголки рта. Ему тоже была не по душе эта встреча. Он считал Генцлера конкурентом для себя и своей фирмы.
Дикманн сидела идеально прямо. Она не прикасалась к столу и старалась сидеть на самом краю стула. Кайзер, напротив, положил на стол локти и обмахивался стопкой бумаг.
Еще в комнате было два незнакомых Генцлеру человека, которых ему не представили. По его предположениям, руководители подразделения госбезопасности, которые либо добьются здесь первого успеха, либо распрощаются с карьерой. Генцлер знал: люди вроде Кайзера в случае сомнений всегда умели привлечь новых игроков, чтобы при необходимости пожертвовать пешкой.
Генцлер не завидовал обоим незнакомцам, хотя у них был страшно важный вид, потому что им позволили присутствовать.
Кайзер начал:
– Вот уже примерно два месяца мы получаем указания информатора, которого я буду называть «Номер один». Мы относимся к его сведениям очень серьезно, потому что именно он предупредил нас об атаке на подводный кабель в Нордене. У него лучшие, в том числе международные, контакты. Когда боевики Талибана еще считались на Западе борцами за свободу и мы снабжали их оружием и боеприпасами, потому что они вели борьбу против русских, ему удалось ухватить несколько очень важных нитей. Потом, когда все переменилось и борцы за свободу превратились в террористов, он воспользовался старыми контактами и помог нам предотвратить несколько ударов.
Генцлер, как и все остальные присутствующие, знал, что он говорит о докторе Вольфганге Штайнхаузене, который теперь называет себя Ульрихом Гроссманном.
– Итак, – продолжил доктор Кайзер, – Номер один проинформировал нас, что на западную систему водоснабжения готовится атака с применением биологического оружия. Одна доныне неизвестная нам группировка, которая планировала атаку на подводный кабель, пыталась купить большую партию биологического оружия. Курьер с чемоданом, заполненным пробами для этой группировки, направлялся к нам из Амстердама на черном «БМВ» цвета синий металлик. Мы даже знали его номерные знаки.
Он сделал жест, выражающий, что ничто не могло им помешать, и продолжил:
– К сожалению, мы опоздали. Перед Дельменхостом машина попала в аварию. Мы нашли ее сгоревшей, без водителя и без груза. Предположительно, в чемодане было десять проб различного биологического оружия. Четыре из них появились в Нордене. Их отправили на четыре разных адреса с требованием заплатить десять миллионов евро, иначе вода будет отравлена.
Один из двух потенциальных пешек шумно выдохнул, не размыкая губ, и заметил:
– Тогда понятно, почему вещества были разными.
Кайзеру пришлось не по душе, что кто-то его перебивает, но он все же кивнул.
– Преступник или преступница, – продолжил он, – не стал ничего переливать или разводить. Напрашивается вывод, что он не профессионал, а просто воспользовался ситуацией, и образцы попали к нему в руки случайно. Но этот водитель преследует свои цели, и решил действовать самостоятельно. В любом случае, у него есть еще шесть образцов, и они представляют опасность по множеству причин. Он может попытаться продать их террористам или, что возможно еще хуже, просто куда-нибудь их выбросить. Кто бы это ни был, на него охотятся все: мы, организация, которая нелегально изготовила вещества, и, конечно, те, кто собирался их купить. Хорошо бы нам успеть раньше остальных.
– И какое отношение имеет к этому Номер один? – спросил Хуберкран.
– Его нужно защищать при любых обстоятельствах. С его помощью мы сможем выйти на лабораторию-поставщика и, возможно, даже на образцы, которые еще, предположительно, находятся внутри страны.
Генцлер поднял руку, как школьник:
– Я с ним встречался. По-моему, на него можно положиться. Конечно, он пытается всячески себя обезопасить, но… Он обещал вернуть утраченный чемодан вместе с содержимым. В ближайшие дни.
Дикманн выдохнула, словно все это время вдыхала воздух. И посетовала:
– Все это так неточно! Вы верите! Он обещал! В ближайшие дни! Поточнее сказать нельзя?
Хуберкран освободил руки и показал на Кайзера.
– Откуда нам знать, может, этот ваш Номер один вообще всех нас дурачит?
Доктор Кайзер расценил тон, которым Хуберкран сказал «этот ваш Номер один», как нападение и занял оборонительную позицию.
– Может, он сам загасил курьера, – предположил Хуберкран, – прикарманил десять миллионов, а сейчас еще быстренько получит премию за оставшиеся образцы и немаленький куш за то, что выдаст нам нелегальную лабораторию. Если она вообще нелегальная. Скорее всего, она просто засекречена, и официально там ищут лекарство от рака. По моим данным, существует очень мало лабораторий, способных… – Он махнул рукой. – Это обычные государственные учреждения, или они входят в военно-индустриальный комплекс…